Долго заседать в кабинке я не стал, спустился к парням, мы посетили кардиолога, невролога, хирурга. Завтра терапевт напишет нам заключение. Не хотелось бы получить диагноз «эпилепсия».

Наши с Сэмом машины стояли рядом. В непогоду Микроб не рискнул садиться за руль мотоцикла и катался со мной.

— Нет у тебя эпилепсии, — утешал меня Сэм, стоя возле внедорожника, такого же огромного, как и он сам. — Мы бы заметили, да? Ты сам заметил бы.

— Конечно, — кивнул я и уселся в «апельсинку».

Жека и Круминьш сто раз говорили, что машина мне не по статусу, но мне она нравилась, и менять ее я не собирался.

Микроб расположился на сиденье рядом, расстегнул куртку и шепнул, провожая глазами авто Бекханова:

— Что у тебя?

— Хрень какая-то. Мужик — обычный врач, подозревает эпилепсию, девушка — ну, непростая… А я — идиот. Вздумал особым способом посмотреть, кто есть кто, вот остаточные явления и вылезли. Нельзя… ты понял что, перед медосмотром.

— А если нас там будут проверять перед каждой игрой? — насторожился Микроб.

— Будем надеяться, что нет. Это же не допинг. Э-э-э… особенность или есть, или ее нет. А таких, как мы, нестабильных, раньше никто не встречал.

— Думаешь, зарубят на начальном этапе? — спросил Микроб, когда я тронулся с места.

— Не должны. Меня тревожит одно: вдруг я уже не нестабильный? Вдруг моя особенность — уже константа? И тогда меня не допустят, а если кто-то и может что-то противопоставить их футболистам — это я. Тем более судьи всеми силами будут стараться не дать нам выиграть.

— Да и наши за пределы СССР не выезжали, — вздохнул Микроб. — Нет опыта таких игр. У Денисова разве что и Акинфеева. Может, у Кокоши еще. Остальные — и вовсе тепличные и молодые. Кто не тепличный — так это мы втроем. Наша команда чего только не натерпелась, особенно ты — в Англии.

Я передернул плечами.

— В общем, жду, что скажет куратор. Но еще пару энцефалограмм придется сделать.

Рина была на работе, и я приехал в пустую квартиру, где никак не мог расслабиться и мерил шагами комнаты. Набрал Тирликаса, но он не ответил.

Отзвонился Лев Витаутыч только после обеда и сразу сказал:

— Значит, так. Я диктую адрес, ты приезжаешь. Это медицинская клиника, совсем небольшая.

— Так а что с результатами? — спросил я.

— Странные результаты, подозрительные. Наших западных партнеров могут насторожить, и они не допустят тебя по медицинским показаниям. Записывай адрес!

— Пишу, — вздохнул я, хотя благодаря абсолютной памяти и так запомнил, что сказал Тирликас.

Хреново! Вся надежда, что такие результаты из-за остаточных явлений. Если нет, то я в пролете, потому что на перед чемпионат мира нас будут так проверять, что и в задницу заглянут.

Хотелось побыстрее домчать до указанного адреса и прояснить ситуацию, но снова пошел снег, и ехать приходилось медленно, еще и в пробке застрял на десять минут.

Ну почему так, когда спешишь, мироздание словно издевается⁈

В указанное место я прибыл через сорок минут, припарковался возле пятиэтажки, где на вывеске красовалась надпись: «Медицинский центр 'Альтернатива». Он был наполовину частным, здесь лечились те, кто хотел получить помощь мгновенно, или те, кто не успевал на процедуры в поликлинику в отведенное время — этот центр работал допоздна. Также можно было прийти к специалисту, если были сомнения в диагнозе, и следовало его подтвердить или опровергнуть.

Окинув взглядом длинную стойку регистратуры с четырьмя окошками, где толпились люди, я нашел надпись «справочная» и заглянул, собираясь уточнить, куда идти. Мне улыбнулась молоденькая медсестричка. Всмотревшись, она распахнула глаза и улыбнулась еще шире — видимо, узнала меня, но вида не подала.

Словно черт шепнул, чтобы проверил «эмпатией» узнала или нет, но я себя осадил и сказал:

— Здравствуйте. Мне назначено на энцефалограмму, моя фамилия…

— Назначено! — кивнула она, не дослушав — значит, все-таки узнала, — указала налево. — Вам туда. Предпоследняя дверь справа… Александр. Скажите свои данные, я выдам вам талон.

Спустя минуту я с талоном Э-18 стоял под дверью кабинета, где горела красная лампочка, и бежала бегущая строка: «Внимание! Не входить!»

Передо мной в очереди были два человек: мрачного вида седая старуха с бородавкой на носу, со смоляными бровями молодого кавказца и прыщавый парень, вперившийся в экран телефона и ничего вокруг не замечающий.

И где Тирликас? Мне почему-то казалось, что уже он здесь, ждет меня в кабинете, нависая над сотрудником, который делает энцефалограмму. Выходит, нет!

На всякий случай я его набрал, но он не ответил. Ну а чего я ожидал? Что он будет со мной нянчиться? Из-за двери вышел прихрамывающий усатый мужчина, а спустя, наверное, полминуты, появился текст: «Посетитель с талоном Э-18, приготовьтесь, пожалуйста».

Взгляд пожилой женщины налился свинцом, она сжала трость.

— А я, между прочим, тут дольше тебя сижу, — проскрежетала она с сильным украинским акцентом. — Блатной, да? Не будет в стране порядка, пока…

Загорелась зеленая лампочка, замигало на бегущей строке: «Э-18».

— Пока блатные поперед батька у пэкло лезуть!

Дверь захлопнулась, отсекая ее возмущение.

— Здрасьте, — я подошел к столу и протянул талон брюнетке средних лет, со взглядом следователя на допросе.

О моих проблемах она, конечно же, не знала, кивнула на стул и проинструктировала:

— Не переживайте. Сейчас я обработаю кожу головы гелем, он не пахнет и не липнет, легко смывается. Потом подключу электроды. Процедура совершенно безболезненная, ни о чем переживать не стоит. Потом вы немного поспите, тут у нас есть специальный кокон для сна. Это тоже необходимо.

— Спасибо, — кивнул я, располагаясь в кресле, огляделся, но коконов нигде не обнаружил.

В том кабинете мне надели резиновую шапочку, здесь врач принялась измерять мою голову сантиметровой лентой и делать метки красным маркером, словно собралась гвозди забивать.

— Какие у вас густые волосы! — восхитилась она.

До чего же, блин, приятно, почти массаж головы. Стало легко и спокойно, я зевнул, тревога отступила.

Сделав метки, врач начала расставлять по точкам электроды, говоря:

— Видите, и ничего страшного.

В ответ я снова зевнул и закрыл глаза.

Женщина вернулась к компьютеру, уставилась на экран. Едва слышно жужжали приборы, убаюкивали, я даже начал засыпать.

— Если клонит в сон, спите, это хорошо, — прошептала она в самое ухо.

Ладно. Значит, посплю. К жужжанию добавился равномерный шелест воды, и я почти воочию представил песчаный берег, бескрайний океан, белые барашки волн. Так хочется увидеть океан!

Вот я стою на берегу, Рина уже совсем кругленькая обнимает меня, бриз пахнет водорослями, треплет волосы. Как хорошо!

— Просыпайтесь! — нарушил идиллию голос врача. — У вас все хорошо.

Я распахнул глаза и спросил, не веря своим ушам:

— Правда хорошо?

И снова это неописуемое состояние легкости. Да-да-да-да! Я буду играть за сборную!

— Совершенно прекрасно! Идеальная энцефалограмма, зря вы так переживали! Можете спокойно ехать на соревнования.

И эта меня узнала? Или их оповестили, что придет Нерушимый? Я не удержался, проверил ее «эмпатией» — не одаренная, и больше всего на свете ей хочется автограф.

— Вам нужен автограф? — спросил я.

Глаза женщины загорелись, она мелко закивала, метнулась к столику, потом — ко мне.

— Вот электроды сниму — и дам тетрадь. Мой сын ваш поклонник!

— Сколько ему лет? — поддержал беседу я.

— Девять. Мечтает стать вратарем!

— Через год достроят стадион, там будут лучшие тренеры — пусть приходит. А пока пусть начинает тренировки хоть где-то.

Сняв электроды, она протянула тетрадь в клетку.

— А можно еще и мужу что-нибудь написать?

— Как зовут сына и мужа? — спросил я.

— Сын Егор, муж Александр…

«Егор, верь в мечту! — написал я каллиграфическим почерком. — А. Нерушимый» — и размашистая подпись. «Тезке от тезки. А. Нерушимый» — вывел я для мужа функционалистки. «Спасибо, Ирина!» — написал я, прочтя имя на бейдже.