— Мужики, че… Но помните — такое не в последний раз!

Гусаку он пожал руку последним, стиснул пальцы.

— Витя, что с тобой творится?

Гусак отвел взгляд, дернул плечами и уронил:

— Виноват, Сан Саныч!

Только мы начали переодеваться, как в раздевалку влетел Лев Витаутыч злой, как черт. Он, как обычно, не выказывал чувств, но движения стали чуть более резкими, взгляд — цепким. Не надо быть великим фанатом, чтобы понять: нас топили.

— Можно будет разобраться? — спросил я. — Уж больно все явно. Особенно в первой половине игры.

Тирликас закрыл глаза и кивнул.

— Я попытаюсь. Но, сами понимаете, в высшей лиге другие деньги и другие ставки. — Он обвел нас взглядом и повторил: — Но сделаю все, что от меня зависит. Ваше дело — играть.

Тридцатое апреля не заладилось с самого утра. Во-первых, я с трудом продрал глаза, во-вторых, настроение после игры с «Динамо» было, как после купания в сточной канаве, и это усугублялось СМИ, которые в упор не заметили того, что творилось на поле во время последней игры. Болелам же глаза не закроешь, рты не заткнешь, они заметили, устроили срач в комментах и полоскали «Динамо», как нас — после игры со «Спартаком», но тут могло сыграть и то, что народ в принципе «динамиков» не жалует.

С чашечкой кофе в кухне я листал новостную ленту, и везде было одно и то же. Рина поглядывала на меня с сочувствием. Наконец я не выдержал и спросил:

— Ты же видела, что нас топят?

— Этого только слепой не заметит, — сказала она, отхлебнула свой кофе.

Я положил на стол телефон с открытой страницей.

— Посмотри. Все официалы не заметили, и это мне очень не нравится.

Рина пожала плечами.

— Хотели протащить «Динамо», зря, что ли, их в Англию возили? Не получилось. Не в первый и не в последний раз кого-то пытаются протащить.

— Думаешь, дело только в этом? — Я посмотрел на Рину.

— А в чем еще?

— Могут посчитать, что выскочкам не место в первой тройке.

— По-моему, пока рано делать выводы. Или есть что-то еще?

Девушка была полностью уверена в своих словах.

— Витаутыч нас собирает в девять, — ответил я. — Зачем-не сказал даже мне. — Я глянул на часы и поднялся. — Пора идти, время.

Как водится, на работу мы поехали вместе, потом разошлись. Дарина отправилась в свой кабинет, я рванул в конференц-зал, где уже собирались наши и делились предположениями, почему нас собрали. Больше всего меня волновал травмированный Микроб. Сможет ли он играть против минского «Динамо»? Назначили ли ему реабилитолога? Так-то Рина его быстро вылечит.

Федор стоял, скрестив руки на груди, и что-то горячо рассказывал Лабичу, тот кивал. Стоит — уже хорошо. Я собрался было идти к нему, но кто-то положил руку мне на плечо, и я обернулся. Сзади подкрался Гусак, бледный и как будто постаревший. Взглядом он указал на выход, но до начала собрания оставались три минуты, и мы не успели бы поговорить. Я постучал по запястью, где должны быть часы, и сказал:

— Потом.

И так ясно: он хочет пожаловаться, что ему не удается совладать с видениями. Уже много времени прошло, ели бы мой метод работал, Витек должен был хоть чему-то научиться. Но это вопрос не для обсуждения здесь и сейчас.

Витек кивнул и брякнулся на стул, закрыв глаза. Я пожал руку Круминьша, Думчеко и Лабича, кивнул остальным и прошел к Микробу.

— Привет, ты как? В смысле травма твоя.

Федор поморщился.

— Ушиб. Растяжений и всего прочего нет. Четыре дня щадящий режим, там посмотрим.

— Реабилитолога врач назначил?

Микроб улыбнулся.

— Ну а как же без Рины-то? Мази, электрофорез, все как положено. Я восстанавливаюсь быстро, — Он подмигнул. — Так что буду в строю. Хорошо на отходняк время есть…

Гомон стих. Все начали рассаживаться, поглядывая на вошедшего Тирликаса с тревогой и надеждой. По Витаутычу, как обычно, ничего нельзя было сказать. Он встал на трибуну, подождал, когда все обратят на него внимание, а потом махнул рукой — дескать, к черту официоз — и прошел в зал, встал возле первых сидений.

— Здравствуйте, товарищи. Тема нашего собрания — судейство во время последнего матча.

Он взял паузу, посмотрел в глаза каждому и продолжил:

— Как вы понимаете, мы вышли на такой уровень, что я не могу диктовать свои условия коллегам, как и передо мной никто отчитываться не обязан. Так что новости у меня не сказать чтобы хорошие, и состоять они будут из двух частей: официальной и неофициальной.

Почему-то подумалось, что у него две новости: так себе и совсем хреновая.

— Начну с официальной. Я подал на рассмотрение жалобу на арбитра. Как вы понимаете, я имею право это сделать. Но прежде встретился с начальником команды «Динамо», который, все мы понимаем, в курсе, какую игру вел арбитр, но лишь недоуменно пожимал плечами.

Витаутыч огляделся и отхлебнул воды прямо из стеклянной бутылки, поморщился, словно там был чистый спирт.

— Теперь неофициальная. Потом я имел беседу с тем самым начальником. Он намекнул, что наша команда слишком молода и не может быть в первой тройке. Это нарушает законы физики, биомеханики и термодинамики. Генетики, наверное, тоже. — Он посмотрел на меня. — Короче говоря, следующую игру мы должны слить.

— Так и сказал? — Брови Димидко полезли на лоб. — Он совсем охренел? Это ж подсудное дело!

Донеслись возмущенные смешки. Тирликас продолжил:

— Потому что в первую тройку нас не пустят, каждая игра будет напоминать войну на уничтожение, и на справедливость рассчитывать не придется. Нам предлагают четвертое место и три места в национальной сборной. Соответственно мы должны показать ту игру, что им необходима.

— То есть он даже чемодан денег не предложил? — продолжал Димидко. — С хрена ли нам под них ложиться? Кстати, кто инициатор этого всего?

— Имени он не сказал. Но если мы не согласимся, то о местах в национальной сборной можно забыть, это раз. Два, в попытке нас остановить они не будут стесняться в средствах.

Микроб аж подпрыгнул от возмущения:

— Вам угрожали⁈

Витаутыч тряхнул шевелюрой.

— Мягко намекнули. И еще они сказали, что у них есть законный способ нас остановить. — И снова он посмотрел на меня, я похолодел.

Он намекает на то, что пустят в ход знания о том, что в команде как минимум один одаренный? И меня попытаются слить?

— Но Горский обещал взять дело под личный контроль! — не унимался Микроб, он аж покраснел от возмущения.

— Ой, типа он не знает, что вокруг творится, — проворчал Круминьш. — Типа добрый царь и злые, гадкие бояре.

— Ну а смысл царю быть гнилым и вороватым? — не согласился Микроб. — У него и так все есть. Прикинь, быть царем самой большой страны!

— Он не сам управляет, — сказал Витаутыч. — Не единолично, а расстрелять всех невозможно, вот крысы и тащат с барского стола.

Если Витаутыч за генсека вступился, значит, и правда толковый мужик.

Сэм жевал губами, поглядывая на Тирликаса исподлобья, будто что-то хотел спросить, но не решался. Он был далеко, и я не мог считать его главное желание, но, кажется, догадывался: «Кого же возьмут в сборную? Меня? Так я что угодно сделаю!»

— Павел Сергеевич один, а страна у нас самая большая в мире. Представьте масштаб! И все время что-то происходит, где-то воруют, где-то вершат несправедливость. Как за этим всем уследить одному человеку? Да, есть доверенные лица, но, как показало последнее время, доверять можно очень немногим.

— Напишите жалобу в администрацию Горского! — снова проявил инициативу Микроб, наш поборник справедливости.

Второго, то есть вместе со мной — третьего одаренного, Гусака, занимала собственная судьба и положение в команде, и он остался безучастным.

— Я написал, — сказал Витаутыч. — Но если отреагируют, произойдет это очень и очень нескоро. — Он снова отхлебнул воду и продолжил: — Как вы понимаете, я не могу принимать такие решения единолично и выношу вопрос на голосование. Кто за то, чтобы уступить, кто против?