— Но на данный момент твои интересы совпадают с государственными. Потому в ближайшее время тебе не придется жертвовать личным, — чуть улыбнувшись, припечатал Горский.

Он совсем не походил на грозного генсека, перед которым все трепещут, вон, шутить пытается. Вести диалог с ним комфортно, как со старым приятелем, что было странно. Бывает такое: видишь человека, и как-то сразу и беседа идет, и напряжения нет, словно в одной стае бегали. А иногда наоборот: вроде понимаешь — вот хороший человек, интересы те же, а нет контакта, хоть убейся. Словно радио не настроено на нужную волну. Вот с Горским мы были на одной волне. А может, это особенность его сущности — располагать к себе, чтобы брать горяченьким. Потому расслабляться не стоит.

— И как долго продлится ближайшее время? — не побоялся спросить я.

— Два года. Ты должен поехать в Европу и на чемпионат мира в США. — Он допил «виски» и прищурился. — Понимаешь зачем?

Я потер переносицу. Эффект плацебо плюс обстановка меня расслабили, и я ощущал себя немного пьяным, потому Горский не стал ждать, пока я соображу, и ответил:

— Для того, чтобы появлялись самородки, нужно физическое присутствие скульптора в локации. Потому я так много разъезжаю и встречаюсь с людьми, особенно — с молодежью, ведь дар пробуждается именно у них. — Горский забрал мой пустой стакан, налил еще «виски». — Именно поэтому ты ездил в Англию в составе «Динамо».

Пришла дурацкая мысль: «Вот скажи, что Горский мне вискарь наливает, не поверят же!» — но я ее тотчас прогнал, вдруг он умеет читать мысли, не внедряясь в сознание, как я — считывать желания? Ему-то способности даны, так сказать, по праву рождения. Он стоит над самородками. Впрочем, как и я.

— Вы хотите, чтобы я поработал мутагеном: ездил по заграницам и раздавал способности, как вай-фай? Но я слышал, что там же тоже появляются самородки, и их пускают под нож.

— Чем их появится больше, тем быстрее будет меняться массовое сознание, — объяснил Горский.

И тут я вспомнил уругвайскую команду, которая не отличалась от той, что в нашей реальности. Выходит, чем ближе страна находится к очагу, то есть к СССР, тем больше расхождение с материнской веткой реальности.

— И тем дальше отодвинется дата катастрофы. Я надеюсь, угроза исчезнет вовсе, если наш план сработает.

— И все-таки о личном…

— Никто больше не будет мешать вашей команде, все виновные будут наказаны. Публично выпороты, чтобы другим неповадно было, — пообещал Горский, отхлебнул из стакана, оперся о стол. — Наверняка у тебя возникнут вопросы, почему, если ты под наблюдением, то допускалась несправедливость по отношению к тебе.

— Это как раз-таки понятно. — Я поднес к глазам стакан и полюбовался подстаканникам, где была сцена охоты на оленя. — Каждый должен жить собственной жизнью, закаляться, преодолевая трудности. Я много думал об этом еще в прошлой жизни, когда рассуждал на тему, что если Бог есть, почему он допускает несправедливость. И почему один должен умереть, чтобы другой стал тем, кем стал.

— Иногда приходится принимать жестокие решения, — сказал Горский. — В первой реальности был талантливый мальчик… Он очень пострадал в пожаре, его все предали, дети не принимали из-за ужасных шрамов. Там я о нем позаботился. Хотел найти в этой реальности, чтобы не допустить пожар, но не нашел, потому что не знал фамилию, а семья переезжала из города в город. Но в третьей ветке, куда я попадаю через сон, все-таки нашел и не дал случиться трагедии. Избавил мальчика от страданий. И что ты думаешь?

Я пожал плечами.

— Он вырос ленивым, подлым, озлобленным на весь мир отморозком, — добавил генсек. — Пил, кололся, рано умер. В то время как его двойник, прошедший через ад, стал достойным человеком и многого добился. Вот так бывает, причем довольно часто.

А ведь недавно я тоже думал, что все к лучшему, даже смерть.

— Полностью согласен. Разумом — согласен, но некоторые вещи все равно трудно принять. Смерти детей, например, болезни, лишающие надежды или разума.

— Мне тоже сложно принять, — кивнул он.

И я понял, в чем мое счастье: я — просто роутер, раздающий дар. А Горский — плюс ко всему ремонтная бригада и техподдержка в одном лице. У меня в команде Сэм с Круминьшем поссорились, так все, трагедия. А у него в стране — клан на клан, и надо рассудить, кто прав, кто виноват. Вот как это сделать, когда ты — просто человек? Ладно, не «просто», но человек неплохой, а надо, например, вынести смертельный приговор.

Я передернул плечами. Горский посмотрел на часы, на меня, снова на часы.

— Александр, спасибо за беседу. Не представляешь, как приятно с тобой говорить. Как на чужбине встретить земляка.

Я пожал протянутую руку.

— Мне тоже. Признаться, удивлен. Думал, у власти могут находиться только люди э-э-э… другого склада.

— А куда деваться? Потому в стране у нас и порядка нет. Кнут, кнут и еще раз кнут. Пряник, конечно, тоже, но он с людьми старой формации работает плохо.

— Зато с нами не работает кнут. — Я встал с дивана.

— Мечтаю наконец дожить до времени, когда смогу опустить кнут. Но вы еще слишком молоды. Народ не поймет.

— Очень рад знакомству.

— Ты ж понимаешь, что никто не должен знать, с кем ты встречался. Уверен, ты сохранишь это в тайне. Даже Льву Витаутовичу незачем это знать. Версии для тех, кто будет спрашивать: жалобу рассмотрели, возмущены, примут меры. А еще лучше — просто молчи. Скажи, что запретили.

— Конечно, — кивнул я. — Можете быть спокойны.

Горский собрался постучать в дверь, за которой скрылся Каретников, но я кое-что вспомнил:

— Так что, получается, наша родная ветка реальности скоро погибнет?

Он пожал плечами.

— У меня нет туда доступа. Я даже не знаю, жив ли мой двойник, а если жив, что с ним стало. Ему должно быть сорок шесть лет. Если научился двигать время на таймере, то там все более-менее хорошо. Если нет… Скорее всего нет, он ведь проживет другую, более легкую жизнь, получив множество подсказок. А может, и забудет все, что делал, пока был взрослым.

Горский все-таки постучал в дверь: не костяшкой пальца — кулаком. Перед тем, как исчезнуть за дверью, сказал:

— Удачи, Александр. Приятно было познакомиться.

Вышел Каретников, который так и не представился, нажал на кнопку под столом, и в кабинет явился азиат Вик, который меня сюда привез. Часы, висящие в холле, показывали одиннадцать ночи.

Дарина, наверное, извелась. На улице я снова достал телефон, но и тут связи не было. Студентов на улице уже не наблюдалось, а в окнах казармы был погашен свет.

Мы сели в машину и покатили прочь. Когда отъехали на несколько километров, я попросил остановиться, вышел из машины и написал Рине:

«Все хорошо, родная. Еду домой».

Отправил сообщение и, запрокинув голову, уставился на темно-серое небо. Странно, но легче не стало. Наоборот, я будто повзрослел на пару десятков лет. Знания придавили и сковали движения. Сложно нести такой груз в одиночку. А Горский несет уже почти пятьдесят лет, и единственное, с кем он об этом поговорил — я.

Товарищи, поскольку две главы подряд, следующая — в полночь 08.02

После того, как написал Дарине, я убрал из текста сообщения слово «родная» и сделал рассылку парням, Димидко и Тирликасу. И лишь потом залез в микроавтобус.

Уж полночь близится, вдруг они так завелись, что не уснут, я-то раньше часа ночи домой не попаду, а завтра на тренировку. Разрыв между матчами — всего пять дней. Я повращал кистью, и сустав отозвался болью. Усилиями Рины я должен успеть восстановиться.

Слишком много информации, и пока еще есть ощущение, что она меня не касается, я просто прослушал курс лекций о государственном устройстве нашей страны, двадцать шестого у нас игра с «Торпедо», а в июне к нам приезжает «Пахтакор». Надеюсь, никто больше не будет вставлять палки в колеса, потому что сам товарищ Горский пообещал разобраться в ситуации с нечестным судейством.