Тем более игра была спокойная, судья вовсе какой-то вялый, нарушений практически не было.

Тренировка, одно слово!

Так и закончили. И Сан Саныч даже не ругался, что больше не забили. Погода и темп игры его тоже расслабили, и он только улыбался и грозил, что на тренировке, на настоящей тренировке, загоняет и высушит.

Но все тоже улыбались. И даже пахтакоровцы, с которыми мы обнимались и менялись майками — улыбались. Они понимали, что счет мог быть совсем другой. И не в их пользу.

Даже трибуны улыбались расслабленно. И никто не свистел и не требовал немедленной быстрой игры и много-много голов.

Это просто нам улыбалось стоящее на пороге лето. А меня ждали приятные хлопоты, помолвка и знакомство с мамой, которой меня пугала Дарина.

30. 05. 2025, суббота, Михайловск

В прошлой жизни я прыгал с парашютом один раз, Алена тогда отказалась. Мне понравилось, хотя накануне я чуть не сдох от страха.

Точнее понравились минуты невесомости. А до прыжка можно было снимать фильм: «Как я боялся». Нет — «Как я ссал». Сомнения зародились, когда пришлось подписать документы на тему «В моей смерти прошу не винить клуб». Тут-то и закралась мыслишка послать все к черту, как это сделала бледная худая брюнетка. Она просто повертела ручку, почесала ею висок и припечатала ее к распечатке.

— Извините, но нет!

Ее кавалер, мощный спортивный бородач, весь в татуировках, воскликнул:

— Ну Люда!

— Нет! — отрезала она, встала и вышла, с каждым шагом превращаясь из скованной и напряженной в легкую и расслабленную, словно она вырвалась из лап смерти.

О, как я ей тогда завидовал!

Но это было… не по-мужски, что ли. Мужики-то все остались, даже круглый розовощекий толстячок.

Инструкторы изо всех сил старались нас не напугать, а ободрить, а во мне сомнения перерастали в страх. Я смотрел на инструктора, миниатюрную девушку Анечку (как сейчас ее помню), которая, по-джокондовски улыбаясь, отвечала на вопросы. В сотый раз — на они и те же вопросы. Толстячок нервно юморил — Анечка смеялась над его шутками. Уверен, что от группы к группе они одни и те же. Девушка мотивировала меня одним своим видом: у такой малышки — двести восемьдесят прыжков! А я — мужик! Мужик же⁈

Еще я тогда думал, что мы прыгнем и уйдем, а она останется в нашей памяти навсегда. Как и в памяти тех, кого она инструктировала до нас. Мы растиражируем ее образ своими испуганными мозгами, ведь она лишила невинности стольких людей, подарила им небо.

Анечка говорила и говорила. Что-да все зависит только от нас, система работает без сбоев, парашюта два, если один не раскрылся, есть запасной, купола собирают профессионалы, все сработает.

Потом мы повторяли порядок действий: ноги держать вместе, досчитать до ста двадцати. Осмотреть купол и стропы. Вытащить веревку из петли…

После нас отвели к самолету, построили. Анечка рассказала порядок действий, мы погрузились, полетали, потом отправились получать снаряжение: парашюты, ботинки, шлемы. Причем парашюты мы должны выбрать сами. На вопрос толстяка, а почему так, Анечка ответила, чтобы мы сами были ответственны за свою жизнь. Вот тут мен накрыла паника. Типа, ага, патрон в барабан, так уж и быть, засунем мы, профессионалы, а спусковой крючок нажмешь сам!

Померив и подогнав это все, мы отправились прыгать из грустного нерабочего самолета, стоящего на поросшей травой части взлетки.

Тот полет растянулся на целую вечность. Я поклялся себе, если выживу, сесть на диету и заняться спортом, перестать жрать на ночь и материться, вернуть двадцать копеек однокласснику Тихомирову, которые брал на мороженое. Переспать с завсклада Натальей и спасти коллектив от ее заскоков на почве длительного воздержания. Хотя нет, это плохой поступок.

Инструктор напомнила, что, если кто-то почувствует себя плохо, он имеет право отказаться. Струсить, отступить. У меня сердце переместилось куда-то в горло, словно пыталось выбраться и достучаться, докричаться, чтобы я этого не делал. Я тайком осмотрел собравшихся, девушек не осталось, а у мужчин лица были, как у десантников, идущих на смерть. Юморному толстячку шлем был маловат, и щеки вылезли вперед.

Как делал роковые шаги, я не помнил. Они просто стерлись, как забываются кошмарные моменты. А потом ветер отхлестал по щекам, и я ощутил себя парящим над землей. Над зелеными квадратами полей, и жгутиком трассы, и блестящим вдалеке синим шелком озера…

Но это было слишком дорогое удовольствие и слишком короткое, да и хотелось разделить его на двоих, но половинка боялась. И вот со мной человек, который тащится от ощущения свободного падения больше, чем я!

После игры с «Торпедо» Димидко перестал лютовать, и стабильно давал нам выходной после игры. Теперь он выпал в субботу: сыграли на чужом поле в Вильнюсе — заслужили право на отдых. Но если Саныч узнает, что я собрался сделать, он меня колесует, посадит на кол, а после сыграет моей головой в футбол. Но отступиться от задуманного я не мог, хоть Рина до последнего ничего и не знала. Потому что нам предстоит длинная жизнь, и первые шаги очень важны. Да, предложение я ей сделал обыденно, но моя девушка стоит большего.

Но если я ногу подверну… То быстро восстановлюсь с помощью Рины, а наши с «Локо» сами справятся, команда переживает не лучшие времена.

И вот мыс Риной летим в кабине самолетика держась за руки, ждем сигнала. Я с неким превосходством рассматриваю перепуганных пассажиров и уже знаю, что мгновение полета стоит пережитого волнения. Кажется, только Рина не волнуется, ее глаза сияют, щеки зарделись…

В роликах показывают, как люди красиво прыгают, держась за руки. Думая, что и я так смогу, накануне я спросил у пожилого инструктора, возможно ли в полете сделать предложение девушке, он улыбнулся уголками глаз и категорически запретил. Посоветовал приземлиться, и вот тогда…

Поначалу я расстроился, потом вспомнил свое ощущение после приземления и согласился. Так значит так.

Сигнал. Шаг к двери, прыжок… И снова — ветер по щекам, но теперь нет страха, есть желание впитать ощущения, запомнить. Остановись, мгновение-е-е! Я чуть повернул голову и увидел Рину, как раскрылся ее купол и дернулось тело на стропах…

Я тоже раскрыл парашют, отмечая, что больше всего мне нравится эти полторы минуты свободного падения — они создают иллюзию полета, заменяют несбыточную мечту человека о крыльях…

Земля все ближе, ближе… В крови бурлит адреналин, сердце колотится, наружу рвется крик… Земля ударяет в подошвы. Заваливаю на бок. Гашу купол. И наблюдаю, как приземляются остальные. Орут, машут руками. Крики бывалых — восторженные. Радостные — первоходов: мы обуздали страх, мы покорили небо, мы смогли! Мы целы! Мы живы! Среди неразборчивых возгласов — полный восторга крик Дарины, приземлившейся неподалеку.

Сейчас! Потом ощущения будут не те. Я скомкал купол, затолкал в мешок, сорвал каску и побежал к своей девушке, сжимая взмокшей рукой обручальное кольцо — изящное, из белого золота, с тремя бриллиантами.

— Восто-о-орг! — Рина бросилась в мои объятия и горячо поцеловала. — Спасибо!

— Хочу, чтобы наша жизнь была яркой и незабываемой. — Я нашел ее руку, поднял ее, переплетя пальцы и надел на безымянный обручальное кольцо.

Никогда не видел ее такой счастливой.

— Это… это… — Запрокинув голову, Рина рассмеялась, смахнула слезы. — Это незабываемо!

— Обязательно повторим! — пообещал я. — Не свадьбу. Прыжок.

Свадьба была назначена на двадцать седьмое июня. В этот день мы празднуем в «Че» с командой, заодно отмечая окончание первого круга, а в десять вечера мы с Риной берем заранее приготовленные чемоданы и летим на медовые пять дней в Ялту. Точнее в Форос. И здесь мы сошлись во мнении, предпочтя Крым черноморскому побережью Кавказа. Можно, было, конечно, и в Болгарию рвануть для разнообразия, ведь она теперь наша, но хотелось гарантированного релакса, а не моря новых ощущений, я ими сыт по горло — путешествовали по городам мы достаточно.