Но тут набежал Микроб, перехватил мяч и запулил его в свой привычный правый верхний угол. Четко мимо вратаря.

Гол! 0:1!

И свисток.

Пора отдыхать.

А отдыхать как-то и не тянет. Такое ощущение, что еще минут тридцать без перерыва спокойно бы побегали.

Но правила — есть правила. Пошли слушать тренера.

Несмотря на результат, Димидко был зол и вставил пистон нападающим. Потом — мне, но я отлично его понимал, сам поступил бы так же Но все же поднял ладони:

— Понял. Больше не повторится!

— Остальные тоже поняли? — строго спросил он.

И все закивали, загомонили, типа, да, конечно, тренер, мы все поняли, да, не ругай нас, это нормально все, мы играем, мы в деле…

— А то, если кто и что, у меня вон скамейка скучает! — пригрозил Сан Саныч.

Скамейка в это время разминалась, а потому тренера не услышала. Менять Саныч никого не стал, игра шла, играть хотелось всем, и никто не хотел садиться на банку.

Второй тайм дался нам еще лучше.

Я собрался, сосредоточился и не пускал пенок. Защита не просто стояла, а временами убегала в полном составе к чужим воротам, создавая толкучку и большинство на локальном участке поля. Ну и нападение с краями…

В общем, снова отпасовались, погоняли мяч туда и сюда вдоль линии штрафной, показав, как писали в «Советском спорте», «титаническую тики-таку», а потом запустили внутрь Ведьмака и снабдили его мячом. Ну, он и распорядился, как учили: низом, под левую руку вратаря, чтобы ему неудобно было. И — гол. Гол!

2:0 в Москве! Ха! «Постой, паровоз, не стучите, колеса!»

Нет, я ждал, конечно, что у нас пойдет. Но слишком уж легко, что ли.

Последний штурм-навал от «Локомотива» тоже не прошел. Просто все встали перед моей штрафной и пинали мяч подальше и посильнее. А время шло и шло, шло и шло…

Семин сел на свое место и смотрел записи. И было понятно, что в эту игру Шпалыч уже не верил.

Так и закончилось — 2:0 в нашу пользу.

Поехали домой в хорошем настроении, и даже стращания Димидко, что тринадцатого июня нам предстоит ЦСКА, а это вам не тут, это, мать их так, армейцы Москвы, не сбивали с настроя. Мы — победили. Поднялись с самого дня, когда в нас никто не верил, и порвали всех, как Тузик грелку!

— Тринадцатого… — обреченно выдохнул Борода.

Он, похоже, верил во все: не только в руны и Перуна, но и тайные знаки, гадалок, шаманов и чертей.

— Если ЦСКА — черти, то да, бояться стоит, — пошутил Микроб, сообразил, что никто не понял и объяснил: — Тринадцатое — чертова дюжина, удачу должно приносить чертям. Они ж не черти, значит, мы в равных условиях.

— А-а-а, ну да, — протянул Борода. — Но все равно риск травмироваться большой.

Круминьш закатил глаза и закусил губу, чтобы не съязвить. А так хотелось, он аж задышал неровно, но ничего, сдержался.

Прошло полминуты, и Сэм, запрокинув голову, заржал. Сэм длинный, до него доходит, как до жирафа.

А мне предстояло дело более сложное, чем игра с ЦСКА: восьмого, в воскресенье, знакомиться со мной приезжает мама Дарины, Ольга Владимировна.

8 июля 2025. Михайловск

Мысль о том, что у меня будет теща, радовала все меньше и меньше. Обычно девушки нахваливают своих мам, говорят, что они самые лучшие и заботливые, в худшем случае — что ну да, теща, но ничего страшного. Дарина же накрутила меня по максимуму и составила целый акт, как вести себя с мамой.

— Не откровенничать, — повторял я, сидя за рулем и следя за дорогой. — Не вестись на провокации, отвечать на вопросы по возможности неконкретно и о себе рассказывать самый минимум, потому что это все будет переврано и использовано против меня.

— Она не виновата на самом деле, — спокойно говорила Дарина. — У нее проблемы со щитовидкой. А всех таких людей колбасит по жизни, нужно быть очень умным, чтобы понять: это не мир на тебя ополчился, а гормоны бурлят. Так вот, мама так не умеет. Но я обещаю, — Рина сжала мою руку. — Ее в нашей жизни не будет. Не позволю испоганить наши отношения. И ты ее близко не подпускай, как бы она нюни не развешивала.

— Понял, — кивнул я, хоть слышал это много раз.

Что ж там за монстр такой?

— Что бы ты ни сделал, что бы ни сказал, она все переврет и использует против тебя.

— Потому что, несчастная в браке, а после — одинокая женщина, она оберегает свой цветочек, — заключил я, паркуясь возле здания вокзала.

Рина взяла роскошный, чуть ли не в человеческий рост, букет лилий, размотала влажную тряпку, бросила ее под ноги, а букет протянула мне.

— С богом? — улыбнулся я.

Рина встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

— С богом!

Будущая теща приезжала на экспрессе, мы пришли на десять минут раньше, чтобы не дай бог не опоздать. Я косился на Рину. Она не нервничала, просто больше всего на свете хотела, чтобы у матери был стабильный период. Нет, она не страдала психиатрическим расстройством, просто иногда ее больше штормило, иногда — меньше.

На фотографиях это была всегда улыбающаяся полная круглолицая блондинка с мелкими чертами лица, Рина вообще не была на нее похожей. А еще я пообещал себе не считывать желания тещи, чтобы не возникло желание ее прибить.

— Просто помни, что вечером она уедет, —напомнила Рина.

— Потому что завтра тренировка у меня, — проговорил я, — а ты в шесть утра идешь на параплан.

— Да и негде у нас! Специально кресло-кровать на балкон не взяли.

Мы смолкли, увидев голову экспресса. Донесся гудок. Электричка начала тормозить, остановилась, распахнула дверцы, выпуская пассажиров. Их было немного, и будущую тещу я узнал сразу: маленькая, еще меньше Рины, круглая, похожая на прищурившуюся сову, она тащила увесистую сумку. Мы с Риной бросились наперерез, я забрал сумку, вручил букет, мать и дочь расцеловались, но Ольга Владимировна быстро отстранилась, уставилась на меня снизу вверх, взяла за руки.

— Дай хоть посмотреть на тебя. Какой орел! — Она обернулась к Рине. — Что ж ты так долго его от меня прятала? Отношения были несерьезные? Или ты меня стесняешься?

— Мама, ну что ты такое говоришь, — отчеканила Рина. — Идем в машину.

— В машину? — удивилась теща. — Такой молодой, и уже машина? Сколько тебе?

Я нес ее сумку, Ольга Владимировна семенила следом.

— Двадцать один в июле.

— Я же говорила, у нас разница ровно в десять дней! — начала раздражаться Рина.

— Так ты, выходит, старше?

Кажется, я начинал понимать, от чего предостерегала Рина. Интересно, теща все это говорит, чтобы меня взбесить, или правда не понимает, что треплет ее помело?

Мы подошли к нашей «запельсинке», я открыл багажник, чтобы оставить сумку. Теща обошла машину по кругу, и на ее лице проступило… отчаянье, что ли. Так хотелось прочитать ее желания, но я не стал, открыл заднюю дверцу. Теща покосилась на букет:

— Это же лилии! Они ядовитые!

Рина забрала букет со словами:

— Не менее ядовитые, чем сирень. — И уселась на переднее сиденье, теща разместилась позади, и мы поехали.

Всю дорогу она расспрашивала, что и как у Рины, та отвечала, и я немного расслабился, а зря: вскоре начался допрос, причем хитро-тактичный. Как часто езжу в командировки? Правда ли, что был за границей? Вот тут я взял инициативу в свои руки и рассказывал про английские города, конские цены, негров и арабов, хаггис и кукис. Она заслушалась с открытым ртом и рассказала, как они с Риной ездили в Болгарию, а там все головой мотали из стороны в сторону вместо того, чтобы кивать, а она обижалась и не могла понять, почему им так часто отказывают.

Так мы и приехали, мирно беседуя.

Рина забрала букет, я — сумку, и мы поднялись в лифте на мой третий этаж. В моей крошечной квартирке теща открыла рот.

— Это ты снимаешь? И дорого?

— От завода дали всем членам команды, — объяснил я. — Семейным положены квартиры попросторнее, у кого дети, тем — двушки.

Ольга Владимировна работала шеф-поваром в столовой воинской части, потому поставила сумку на стол и принялась доставать гостинцы: куриную тушку, копченую колбасу двух видов, масло, завернутое в пергаментную бумагу, банку зеленого горошка, три яблока, баночку сахара.