Я наблюдал за Риной, которая с Витьком не особо общалась, но сейчас между ними будто бы установилась незримая связь.

В общем, ощущение было таким, будто всем поскорее хочется разойтись, Витьку — остаться одному и нажраться, дать выход негативу, но никто не решался сделать, что хочется. В итоге первым, сославшись на занятость, ушел Лев Витаутыч, за ним — Круминьш, Жека и Игнат. За ними — остальные. Все чувствовали себя немного виноватыми, потому что понимали: не хочется ему уходить, и такие прощания не устраивают из-за того, что ложатся на обследование. Было ясно: Витек покидает команду навсегда, потому что серьезно болен.

Только до Димидко это не доходило, он успокаивал Гусака, говорил, что все будет хорошо, его вылечат. Мы с Риной вместе с ним поднимались по лестнице со второго этажа на третий.

— Волнует меня Витя. Он как будто что-то серьезное не договаривает. Вот скажи мне честно, у него рак? Уж слишком его штормило в последнее время, я уж подумал, что он употребляет наркотики…

Он замер на лестничной клетке, округлил глаза.

— Или он и правда наркоман и ложится избавляться от зависимости?

— Ни то, ни другое. У него что-то с сосудами и внутричерепным давлением, — уверил его я. — Он просто запаниковал.

— Так а мне что делать? — развел руками Димидко. — Искать кого-то на его место? Или нет?

— Он ясно дал понять, что — искать, — сказал я и продолжил подъем.

На душе было гадостно, и усугублять не хотелось. Я постарался переключить мысли на что-то более приятное, например, на предстоящую игру с не самым сильным соперником, «Пахтакором». Но почему-то от этого тоже было невесело. Пусть и июнь, лето, зелено, но не знойно…

В Ялту бы! Или небольшой поселок под Евпаторией — на золотом песке валяться и смотреть на звезды. Но летом мы всегда играем, не расслабишься, когда это необходимо.

Последняя игра в круге у нас двадцать шестого июня с «Шахтером» дома. Второй круг начинается седьмого июля. Можно расписаться двадцать седьмого и рвануть на юг на самолете дня на четыре. Сан Саныч не будет против. В конце концов, можно назвать это медовым месяцем. Точнее медовыми днями.

Потому, переступив порог, я объявил Дарине:

— Как ты смотришь на то, чтобы в начале июля поехать в маленькое на медовый месяц.

— Мы распишемся в июне? — уточнила она.

— Я так советуюсь и не настаиваю. Просто именно тогда будет большое окно между тренировками.

— Хм… Было бы неплохо. А куда?

— К морю! Место выберешь ты.

— Это, конечно, здорово, — Рина положила руки мне на плечи и обреченно произнесла: — Но придется тебе знакомиться с мамой. Дату выберешь ты.

— Заявление подадим завтра же в обед, — я поцеловал свою будущую жену.

— Тогда пути назад не будет, и мамы тебе не миновать. Но поскольку она моя родительница, и я знаю, насколько она сложный человек, обещаю не тянуть ее в нашу семейную жизнь.

— Мне заранее страшно, — улыбнулся я. — Давай сегодня ляжем спать пораньше, слишком уж насыщенными выдались дни.

О своем решении создать семью я объявил Димидко на следующий день, парням пока ничего не говорил, и он скрепя сердце согласился отпустить меня на четыре дня к морю.

Витаутыч договорился о прыжке с парашютом, такие развлечения практиковали и в этой реальности, но предоставляли их государственные структуры. Вот теперь будет нормальная помолвка. Точнее не нормальная, а такая, которую оценит Дарина.

В субботу, двадцать четвертого пришел соискатель на место Гусака. Встречу в конференц-зале ему делать не стали. Он вошел вместе с Тирликасом, напряженный, зажатый и маленький. Ну просто Микроб номер два, только помладше. И выглядел он не старше, чем на шестнадцать.

Пожалуй, впервые я почувствовал себя старым.

— Здравствуйте, товарищи! Встречайте. Николай Овчинников, левый крайний вместо Виктора. Он приехал к нам из Тирасполя. Надеюсь, вы сыграетесь. Пока ему семнадцать, но двадцать седьмого мая исполнится восемнадцать.

— Это че, прямо во время игры? — удивился Левашов и махнул рукой. — Сто пудов берем!

Димидко пригрозил ему пальцем, дескать, не пугай нам новенького!

Парень оказался отлично подготовленным, техничным. Правда, не блистал изобретательностью и тупил. Ошибался и тупил еще больше, из-за чего Димидко чуть ли за голову не хватался. Но, наверное, это потому что он волнуется, время пройдет, раскроется, привыкнет. Основная нагрузка все равно на Микробе, Овчинников этот — больше для подстраховки, а чтобы научиться, времени у него предостаточно. Как раз заявочное окно откроется, и ко второму кругу он станет полноценным членом команды.

27.05.2027. Михайловск

— Помните этот смешной «Ералаш» про «Пахтакор» — чемпион? — спросил Димидко в раздевалке.

Заржали только я и Колесо, сеанс старый, и его помнили только такие динозавры. Махнув рукой, Сан Саныч продолжил:

— А нам не до смеха. Нам с ними — играть. — Он строго нас осмотрел, прищурился. — Что-то вы слишком в себе уверены. Да, не самая сильная команда, но возможны сюрпризы. Сколько такого было, что такие команды разделывали сильных под орех?

Я поймал себя на мысли, что раньше мы все рассуждали наоборот: да, они сильные, но сколько раз такие команды, как наша, полную панамку им накидывали.

А теперь все поменялось местами, и сильные — мы. Наш тренер нас тормозит, а тот — подгоняет команду, заводит. И вполне возможно, что они и правда приготовили нам что-то эдакое.

— Поняли меня? — повысил тон тренер. — Кто накосячит, тому…

— Общественное порицание в двукратном размере, — сострил Колесо.

— Вы меня поняли, — припечатал Димидко. — А теперь — на поле!

Стадион у нас небольшой, зато нас любят в родном городе, и он всегда полон. Как-то даже жаль стало узбекскую команду.

— Вперед, «Титан»! — заладили болельщики.

Потом вдруг визгливо:

— «Пахтакор» — чемпион!

Добрый общий смех, и снова:

— Вперед, «Титан»!

Игра получилась тренировочной, что ли. Без лишнего напряжения, без выскакивания из трусов, без нарушений и без травм.

Мы просто играли в футбол. Расписывали квадраты и треугольники. Раз за разом пробовали сыграть в касание. И не ругались, потеряв при этом мяч, а улыбались и кивали друг другу: мол, сейчас они нам мяч вернут, еще раз попробуем.

Димидко тоже улыбался, хотя иногда на особо наглое действие все же грозил пальцем и что-то записывал.

По моим воротам пришлось ударов пять за весь матч — это же просто праздник какой-то. И все удары — дальние. И все удары слабые. Ну, тренировка же! Была бы зима, наверное, замерз бы.

И я, как бы тренируясь, кидал руками налево, направо и в центр. Потом стал с рук выносить за центральную линию. Потом стал пасоваться с защитниками.

Лето на носу. Отличная погода, прекрасные трибуны…

— «Пахтакор» — чемпион! Ха-ха-ха! Вперед, «Титан»! — веселились трибуны.

Я как-то даже упустил сам момент гола. Уже после свистка еще раз продумал, что и как вышло.

А вышло так: я ногами перепасовался с каждым из центральных защитников, а когда пахтакоровцы выбежали к нашим воротам, вынес мяч подальше, за центральный круг. Там его четко принял Рябов, как обычно стоявший спиной к воротам и оттиравший защитников. Грудью, не спуская мяч на газон, отпасовал Сэму. Самат, топоча по-бегемотьему, пронесся до линии штрафной, сделал движение — буду бить! Уложил последнего защитника и катнул мяч налево, на вбегающего в штрафную Микроба. А тот тоже не стал бить! Он сделал движение, обозначив удар, посадил вратаря на газон, и катнул правее. И правый наш край, недооцененный Бурак, легко завел мяч в пустые ворота.

Как же он радовался! Падал на колени, бил себя в грудь, вскакивал, как на пружинах. Это был его звездный час. А на табло 1:0!

Потом всем захотелось забить, началась толкучка, команда побежала к чужой штрафной, и мне стало совсем скучно. Помахал рукой тренеру, сделал грустный вид… Димидко рассмеялся, махнул Васенцову, и почти час в воротах стоял он. Ну а что? Как иначе ему форму набирать и уверенность свою подстегивать?