Офигеть, мне сам генсек руку жал, мы с ним около часа общались и пили виски! Но главное — он признал меня равным… скульптором…

Скульптор. Леплю, значит, реальность вокруг себя, меняюсь сам и меняю целое. Но почему я не мог этого делать в материнском мире, который должен скоро погибнуть? Или перенос сознания — своего рода инициация способностей? Сколько вопросов возникает, когда их уже не задашь. Ладно, главное — играть дадут, а потом поеду за границу и буду работать вай-фаем, и все, кто попадет в радиус действия моей мутагенной ауры, будут обречены.

Под конец дороги, развалившись на диване в салоне, я задремал, а проснулся уже во дворе своего дома, простился с бээровцами.

Из машины я вышел в ясную майскую ночь. Царила тишина, как в деревне — ни рева машин, ни гула человейника. Жужжали проснувшиеся майские жуки, заливались соловьи и обезумевшие от весны неизвестные птицы, в многоголосье которых вплетались жабьи трели.

Так хорошо! Потому что весна, и ты — часть этой весны, твоя жизнь только начинается. Чем хороша молодость — у нее есть будущее.

Было пятнадцать минут второго. Свет в моем окне еще горел, а парни все спали — ушатала их игра, а еще ж тренировка с утра. Зевнув, я не смог себе отказать в желании приобщиться к весне и простоял еще полминуты — а то опять не замечу, как она пролетит.

Поднявшись на лифте, я толкнул дверь — она была незапертой — переступил порог, и у меня на шее повисла Дарина, ткнулась носом в ямку между ключиц.

— Кто тебя вызывал? — спросила она.

— Большие люди, — ответил я, собрался сказать, что заявку рассмотрели, бла-бла-бла, но понял, что не хочу ей лгать даже в таких мелочах. — Много всякого рассказали. Но молчать НАДО. — Стоп-слово я выделил интонацией.

А так хотелось поделиться хоть с кем-нибудь! Тем более Дарина — можно сказать мое произведение. И Гусак, и Микроб. Интересно, а награждать даром, как Горский, я умею? Наверное, нет.

— Ты есть хочешь? — шепнула Рина, отстраняясь. — Я голубцов сделала.

Только сейчас ощутил, что таки да, не просто хочу, я готов сожрать слона!

— Полжизни за голубцы! — воскликнул я и пошел на кухню.

Поглощая еду, я нахваливал ее на разные лады, а Рина с умилением на меня смотрела, потягивая чай, даже к печеньям не притронулась.

— Надо и мне тренировки возобновить, — сказала она. — А то жирею. Такова обратная сторона семейной жизни. Ты будешь меня любить толстой?

Я рассмеялся, попытался ее представить щекастой и круглой — не получилось.

— Ты так с собой не поступишь, — мотнул головой я.

— Да.

Доев, я протянул Рине ушибленную руку, отметив, что запястье начало отекать.

— Вот. Ты ж матч смотрела? — Рина кивнула. — Замена была именно из-за этого.

Девушка накрыла запясте ладонями, закрыла глаза, и место, которое ныло, будто закололо иголочками, а потом стало щекотно. Хотелось помочь Рине, поделиться своей силой, но я не был готов к тому, чем это закончится. Нужно урвать остатки ночи и поспать хоть немного.

Вырубились мы, обнявшись. А по будильнику я еле продрал глаза, освежился и, предупредив Рину, рванул к Гусаку, что обитал этажом ниже.

Витек впустил меня в квартиру. Глаза у него были красные, с темными набрякшими мешками.

— Опять? — спросил я, он кивнул.

— Ты говорил, что знаешь, к кому обратиться.

— Да. Тирликас.

Глаза Гусака полезли на лоб, челюсть отвисла. Я добавил:

— Можешь обратиться к нему прямо сейчас, дальше он должен сориентировать.

— Офигеть…

— Только — никому, — предупредил его я и поднялся к себе.

Я думал, что на тренировку Витек не пойдет, соберет всех вечером, чтобы проститься, а на следующий день отчалит. Но, как это ни странно, Гусак заявился в раздевалку, поймал мой недоуменный взгляд и пожал плечами. Поговорить с ним все равно не получится — это не для сторонних ушей беседа. Я принялся бинтовать запястье эластичным бинтом. Хоть боль и прошла, руку пока лучше беречь.

Все окружили меня, и началось: а что, а как, а зачем? Я ответил просто:

— Заявку рассмотрели. Пообещали беспредел прекратить.

— Так а нахрена такие церемонии? — удивился Микроб.

— Поверьте, такие люди сюда бы не снизошли, а разобраться надо было быстро, потому что народ возмущается.

Такой ответ всех устроил. «Титан» развернулись к выходу, но Витек встал перед дверью, раскинув руки, и проговорил:

— Мужики, я должен кое-что сказать.

Надеюсь, Витаутыч его проинструктировал, что можно говорить, а чего нельзя.

— Вы офигенные, — продолжил он, — но я не могу с вами больше играть. На двух последних играх буду, подстрахую, а потом мне надо в больницу, голову лечить. А то спать не могу… Болит, кружится…

— Так что, нам тебе замену искать? — воскликнул Круминьш.

— Что с тобой? — распереживался Микроб, подошел к Витьку. — Надеюсь, ничего серьезного, и ты вернешься.

Глаза Гусака заблестели, он сел на лавку и закрыл глаза, запрокинув голову. Больше всего на свете он хотел играть, но выбор был невелик: игра или жизнь. А мне подумалось, что раз он видит другие реальности через сны, то способен помочь Горскому узнать, что случилось с его двойником в нашей ветке.

Но не сразу, конечно. Гусаку придется долго учиться управлять даром.

Наши обступили Витька, начали расспрашивай и прогуляли время выхода — в раздевалку ворвался разъяренный Саныч.

— Что тут у вас? — Он указал на дверь. — А ну живо на поле!

— Сан Саныч, — виновато проговорил Витек. — У меня это… разговор к вам. Важный.

Все начали выходить из раздевалки, оставив Саныча и Гусака наедине. Хлопали Витька по спине, трепали по голове, глядели с сочувствием.

А вечером, после тренировки, мы все-таки пересеклись с Гусаком, и он сказал, что уезжает после игры с «Торпедо». Так-то заявочное окно открыто, несложно будет кого-то найти, все равно ведь основная нагрузка на Микробе.

Я думал, что Тирликас начнет расспрашивать, кто и зачем меня вызывал, но он вел себя так, будто ничего не случилось: то ли был в курсе, то ли понимал, что я не расскажу то, чего ему знать не следует. А вот с Димидко пришлось объясняться, он мне не особо поверил, но углубляться не стал.

20. 05. 2025 г., Москва

В этой реальности стадион им. В. И. Ленина не был переименован в «Лужники», он не стал огромным рынком, и памятник вождя не снесли. Этот стадион не знал Джексона и Роллингов. Да и не ассоциировался он со словом «Лужники», разве что только место.

А то ведь как бывает, переименуют что-то, а новое название не приживается. Это как девочка Курочкина, которая вышла замуж и стала Шуваловой, все равно для одноклассников останется Курочкиной. Так вот, сейчас — другой случай.

Стадион, конечно, модернизировался, но на тот, что в нашей реальности, был совершенно не похож. Он сохранил свой первозданный облик. Не просто стадион — стадионище. Кругом спорткомплексы, закрытые поля и хоккейные площадки, и — огромнейший футбольный стадион. Самый большой в стране, на минуточку! Да и в мире — не последний.

Сегодня мы играем с «Торпедо», нашим главным конкурентом из Первой лиги, мы с ними шли ноздря в ноздрю. Команда вылетела из вышки на целых три года, а потом ее возглавил их бывший игрок Юрий Тишков, в нашем мире пытавшийся стать футбольным агентом и устраненный, видимо, конкурентами. Меня очень расстраивало, что его убийство так и не раскрыли.

И очень радостно было наблюдать его целым и невредимым.

Эксперты называли эту игру битвой молодых, хотя Тишкову за пятьдесят, и пытались подогреть интерес, но все равно некоторые трибуны пустовали. Давно торпедовцы не собирали полные трибуны. Даже когда начали раздавать билеты бесплатно работникам ЗИЛа — все равно. Даже когда школьников стали пускать. Да, историческая команда, но все же не «Динамо» и уж точно — не «Спартак».

Если бы собрался полный стадион, болельщицким одним криком задавило бы!