Зазвенели, соприкасаясь бокалы. Все ожили, отвлеклись от срача в Комсети, только Микроб сидел мрачный и поглядывал на телефон, который положил экраном вниз. С девушкой своей новой, рыженькой одесситкой, он поссорился, что ли? Надо спросить.

Помня, как на меня действует алкоголь, я лишь смочил губы шампанским, снова покосился на Федора, он поймал мой взгляд, перевернул телефон и протянул мне. Там была статья, где грамотно разбирали тактику обеих команд, характеризовали каждого, подчеркивая сильные и слабые стороны. Про меня написали, что я играю непредсказуемо: могу как демонстрировать чудеса техники, так и безбожно, как сегодня, лажать. А еще каким-то волшебным образом мне удается отбивать пенальти. Микроба назвали самым быстрым футболистом из ныне живущих. Отметили, что он не расходует силы в первом тайме, бережет их на второй, когда все устанут. Сэма сравнили с Дзюбой. Жеку назвали самым недооцененным игроком. Цыбу — самым хитрым и вертким. А вот Ведьмак удостоился звания посредственности — на мой взгляд несправедливо. Рябова посчитали ленивым. Левашова — предсказуемым.

— Комментарии прочитай, — проговорил Микроб.

А в комментах сошлись насмерть униженные болелы «Спартака» и те, кто защищал нас. Больше тысячи комментов! И грамотная аналитика, и «я твой труба шатал». Особенно много наблюдалось казахов, которые стали болеть за «Титан», потому что с нами Сэм.

— Там тип есть, Тор Надо. Вот он пишет… Почитай, — подсказал, где искать, Микроб.

Тор был грамотным. Писал без ошибок и хорошо разбирался в футболе. Способности Микроба показались ему сверхчеловческими, что он и озвучил. Пошла ветка, что одаренного бы не допустили к играм. На второго комментатора напали — дескать, опять вы со своими магическими бреднями. Присоединились те, кто в одаренных верил, стали говорить про реальный возраст правителей и то, как они выглядят. Написали, что Горский не дал бы дар какому-то безвестному пацану. И понеслась: ты шизик, ты зашоренный дебил, а ты просто ничего не понимаешь!

— Это пустой треп, — попытался я утешить Микроба, придвинулся к нему и добавил шепотом: — Про меня, вон, прямо в статье написали: оставь надежду забить пеналь.

Федор вздохнул и ничего не сказал. Больше всего он хотел, чтобы никто не узнал про его дар, потому что он хорошо умеет только играть в футбол.

Невольно пришла мысль, а что умею я? Запоминать информацию. У меня феноменальная память, а следовательно, я могу выучить множество языков. Рано или поздно моя футбольная карьера закончится, и что? Чем мне захочется заниматься?

Кто надо, уже знает, что я одаренный. Пока я нужен, чтобы наши выигрывали на международных играх. А потом потащат в управление, а этого мне совершенно не хотелось бы. Ну не нравится мне, когда стараешься сделать хорошо, а кучка идиотов пытается помешать или просто потому, что им лень напрягаться, или из-за того, что рушатся их хитрые схемы. Надо карать, миловать, поощрять, манипулировать, плести интриги, иначе сожрут, потому что простых людей сотни миллионов, одаренных и самородков — сотни, и еще они вздумали уничтожать друг друга вместо того, чтобы держаться вместе.

В конце концов нам удалось расслабиться, но все равно веселье выходило такое себе… с душком.

Меня напрягал грядущий откат и пристальное внимание к нашим с Микробом персонам. Слишком хорошо я знал эзотерически повернутых фанатиков, тем если что в голову взбредет — пиши пропало. Будут за нами следить, искать подтверждения своей теории.

А еще напрягало, что Круминьш так и не пришел. Даже Тирликас почтил нас своим присутствием и прихлебывал коньяк из фляги.

Интересно, Марк проигнорировал веселье, потому что считает себя униженным, или просто не хочет провоцировать Сэма?

А дальше парни чуть выпили, и Матвеич вспомнил, как нас вышвырнули из «Динамо». Клыков — как болелы хотели избить, считая голубцами. Саныч вспомнил бывшего начальника команды, который точно любил мальчиков, и разваленные заплесневелые раздевалки, поле, которое никуда не годится. Воспоминания ожили, и я ощутил сперва обиду и отчаянье, потом — злое упорство: мы уже столько смогли, и сможем выбиться в тройку лидеров в вышке!

Белорусы поведали, как оказались на улице и нигде не нашлось для них места.

— Я был против того «Титана», — признался Лабич.

— Мы чуть не подрались! — улыбнулся Думченко. — Короче, он уже на вокзале нас догнал.

— Вижу — жалеешь, — сыронизировал Тирликас.

Лабич иронии не уловил.

— Да вы что! Да я за команду… бутсу сжую!

Все белорусы были хороши, но Бурак — особенно. Конечно, Микробу он уступал, но вышку вполне тянул, в отличие от Гусака.

А дальше снова воспоминания: первый матч, первый гол, первая зарплата и премия, первая судейская несправедливость.

Микроб вспомнил момент, когда нас всех перетрясло, а я от злости стесал костяшки:

— А помните, Лев Витаутыч, как вы нам проверку устроили⁈ Никогда не прощу. — Федор демонстративно отвернулся.

В конце концов мы окончательно забыли о потоках виртуального дерьма, изливающихся на нас, расслабились, и возникло ощущение, что я — на своем месте. Именно там, где мне следует находиться. Мы привыкли к успеху, он больше не кружит голову, но стоит оглянуться, вспомнить, как я грузчиком на рынке подрабатывал, чтобы раздобыть деньги на еду и не питаться в бесплатной столовой, и становится понятно: вот это все — счастье, которое стало обыденностью. Но если сравнить, как было и как стало, так крылья расправляются.

В девять вечера Колесо потянуло на подвиги, он решил, что пора по бабам, и по домам разъехались те, кого дома ждали подруги, в том числе я.

— Рина, — позвал я с порога — она выглянула из комнаты. — Завтра приглядывай за мной. Могу начать чудить, как когда из окна сигануть хотел. А могу и не начать. Завтра еще пресс-конференция, куда хотелось бы попасть. По настрою прессы можно понять, откуда ветер дует, и начали ли муссировать тему, что в нашей команде одаренные.

Последний откат был страшным, потому я оттягивал миг пробуждения и гнал мысли прочь. Но вечно прятаться нельзя, потому я решил дать бой страхам. Открыл один глаз, второй, прислушался к себе и понял, что сегодня я — самый худший аналитик.

Кажется, пронесло. Если не буду делать прогнозы, никто ничего не заметит. Главное, планы на будущее не строить. А то настрою… Или нет, или как раз-таки строить нужно и записывать свой сверхгениальный анализ ситуаций, а потом трактовать от противного.

Я обнял Рину, поцеловал в шею и укусил за ухо. Она вздрогнула, потянулась, перевернулась ко мне, улыбаясь, но улыбка быстро сменилась настороженностью.

— Что на этот раз? — спросила она.

— Фигня. Худший аналитик. Ты главное не слушай, что я тебе буду обещать.

— Фу-ух, и правда пронесло.

Зазвенел будильник, и прильнувшая ко мне Рина нехотя поднялась и прошлепала в ванную. Сегодня понедельник, и за победу Саныч наградил нас выходным, а Рине следовало быть на работе.

— Ты на вождение записалась? — спросил ее я. — Сейчас бы села за руль и доехала за десять минут.

— Тебе ж тоже надо на стадион, — отозвалась она уже из ванной. — У вас же встреча с прессой.

— Наши все на колесах, подвезут.

Зажурчала вода. Рина на выходные часто мотается к маме, а меня так с ней и не познакомила, наверное, потому что все-таки она настроена по отношению ко мне несерьезно. И, случись чего, кинет, как это сделала Лиза. И вообще, когда поженимся, нужно взять маму к нам: в тесноте да не в обиде.

Когда Рина вышла из душа, обернутая полотенцем, я сразу же озвучил свои мысли, но по мере того, как менялось ее лицо, понял, что порю какую-то дичь.

— Нет, ну а что, все ж логично! — закончил я, и она расхохоталась.

— Аналитик ты мой! Я бы не советовала тебе сегодня ехать на встречу с журналистами. Сиди дома.

Точно. Откат же! Пока я еще могу оценить бредовость моих рассуждений, но скоро адекватность сотрется, и я понесу фигню в массы.