– А что, не прав был дед Беляс?
Да ну к черту, быть такого не может. Катя же не дура, верить россказням первого встретившегося деда – может тот впал в маразм и попросту невзлюбил красавицу-женщину. Может бабка весь плешь проела, ревнуя? Бестужев изумленно нахмурил брови, поддался вперед, упираясь локтями в разведенные колени, сцепил пальцы в замок и устроил на них подбородок. О чем таком с Катей успел потолковать старик за те пару минут, когда вышел следом на порог? Ребята шутили и переругивались у печи, услышать их шепот за дверью было невозможно. Да ему и не хотелось. Животы их были набиты, а ноги не гудели, Саша то и дело растирал кожу, на которой остались узенькие полоски-кровоподтеки от ремней тяжелых сумок. А разговор, видно, велся о чем-то важном. Потому что, прочитав что-то в лице Катерины, Чернава серьезно утвердительно кивнула. Из глубоких глаз пропала насмешка, пустота выглядывала из черных зрачков и норовила поглотить этот мир, оставляя пепел и серые краски.
– Прав. С колдовством я издавна на короткой ноге, но бояться меня незачем. Если, конечно, не обидеть, – безрадостно хмыкнув, женщина продолжила, – все люди одинаковые, куда не подайся, они будут тянуться: заговори, помоги, зашепчи да приворожи. А своё получат – бегут, громко хлопая дверью и трясутся, что осиновые листья. Боятся, что я помимо названной цены чего лишнего прихвачу.
Он потрясенно моргнул раз. За ним второй. Пока воздух не начал щекотать легкие и вырываться из них смешками. Это то самое, что заставило великую Смоль трястись и жаться к печи? Деревенские байки? От неё подобного он ожидать не мог. От той, у которой на каждый вопрос найдется научный ответ и ссылка в подтверждение. Не прошло и суток, а она уже сомневается по поводу магии. Что дальше? Антибиотик зло, лечиться нужно настоями крапивы и чесноком? А лжеведьму это задело – пухлые губы сжались после его смешка в тонкую полоску. В мелодичном голоске зазвенела обида.
– Что ж ты, желторотик, не веришь? Дай прядь волос, а вторую у подруги попроси. И я смогу переубедить тебя: через седмицу приползешь на мой порог с просьбой погасить жажду. Она будет такой, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, дойдет до сумасшествия. Сдюжишь?
– Не смешите меня, Чернава. Я здесь желаю лишь работать, других нужд у меня не появится. Не в то время мы живем, чтобы окунаться в веру в магическое. – Женщина протянула ему маленькие бронзовые ножнички. Молча, с вызовом. И он, открыто смеясь поддался на эту провокацию. Поднялся со стула и опустился перед нею на колени, подставляя голову. Руки уперлись в округлые бедра, он вызывающе провел большим пальцем по ткани юбки, Чернава лишь со смешком пошевелила ногой – щекотно. У волос слышится тихий щелчок старых ножниц, и он поднимает голову как раз тогда, когда лжеведьма победоносно прячет в карман прядь волос. Послышался огорченный вздох Кати, ему такой слышать не впервые. Но сейчас не понять, недовольна она его заигрываниями с женщиной или тем, что он так сумасбродно (если в порыве бреда верить, что та ведьма) распрощался с собственной ДНК. Оба повернулись к Кате, Чернава с вызовом протянула ножницы, он же смотрел с возмущением.
«Не узнаю тебя Смоль, засмейся, потянись к проклятым ножницам и убеди меня в том, что не веришь в подобную чепуху. Ты умная девочка, тебе в такое верить стыдно.»
Он побежденно выдохнул, разочарованно замотал головой, прикусывая край щеки, чтобы не расхохотаться от абсурдности этой ситуации. Смоль превратилась в суеверную трусишку – испуганно расширенные зрачки, голубоватые обескровленные страхом губы. Взгляд намертво прикипел к ручкам маленьких ножниц, на бронзе которых виднелись незнакомые ему рунические символы. Пару раз отрешенно моргнув, она молча отвернулась к окну. Хмыкнула лжеведьма, пряча ножницы в карман к его волосам:
– А ты не глупа, за это и вознаграждена будешь. Тебе эта неделя сказкой покажется, Катенька. А продлить дивное время захочешь – дом ты видела, куда идти знаешь. Что насчет мифов да легенд, осторожнее бы вам здесь быть, дальше деревни носа не совать.
– Кикимора утащит? – Его ехидный вопрос Чернава приняла спокойно. Лишь нежно погладила кармашек, из которого самыми концами выглядывала светлая пшеничная прядь.
– Может кикимора, но лесавки здесь разожрались на славу, жадные они стали, лес их держать не может, а леший за каждой не усмотрит. Он и не смотрел бы, если б наши его не важили и дарами не осыпали. Места здесь дикие… Сколько бы люди ни жили, все равно конец находят. Вот и строятся из века в век в лесу вокруг моровые избы[1], а болота курганами полнятся. Странные те курганы, их время от времени размывает, а человек лицом вниз лежит, грудина насквозь колом осиновым прибита.
– Давно известный вариант захоронения – чтобы тело паводком из земли не вымыло.
– А как объяснишь скованные цепями руки и ноги мертвецов, Сашенька?
У него объяснений не нашлось. Катя и вовсе в разговоре участвовать не пожелала. Бочком сползла с лавки и потянулась к сумке. За блокнотом. Витиеватый мелкий почерк тут же украсил первую страницу. Даже сейчас она находит, какую информацию можно внести в работу. Это порадовало, в профессионализме Смоль не отказать, вот зачем он хотел её в эту поездку. Ему нахер не сдались те испуганные глаза и озадаченная физиономия, что были у неё пару минут назад. Бестужев понадеялся, что совсем скоро она отдохнет и мозги вернутся на место. Она впечатлительная, пусть ночку подумает о ведьмах и сделает правильные выводы, это зла не причинит.
Чернава, заметив блокнот, откинулась вбок, наклоняясь над Катиным плечом. Прочитала написанное, удовлетворенно кивнула:
– Не спеши листы марать, девочка, за время здесь мои рассказы останутся блеклым пятном. От того, что вы сможете обнаружить, о чем услышать и написать – волосы встанут дыбом. Обещаю. А ты не закатывай свои прекрасные глаза, Александр, лучше сходи к колодцу за водой, поставите самовар. Холодно в избе, прогреется нескоро. Вон в углу у Весняны ведра стоят, бери любое, она воду впрок всегда наносила. Если стирать что нужно, так кадка в бане под столом стоит.
Будто соглашаясь с её словами, запершило горло, а тело напомнило о том, что порядком озябло. Болеть в его планы не входило, их работа обязывала много ходить – по домам, заброшенным кладбищам или, если повезет, курганам. Катя взяла с собой фотоаппарат, они скинулись и купили шесть блоков питания к нему. Мощный диктофон, заряда которого хватит недели на две непрерывной работы, не меньше. Объемный размер работы исключал любую слабость и развлечения, он поднялся на ноги. Отвесив дамам шутовской поклон, подхватил два ведра, косое коромысло и чувствуя старый русский дух (пополам с сожалением, что придется покидать успевший немного нагреться дом), вышел навстречу немилосердному весеннему ветру. За спиной продолжалась тихая беседа, интерес к которой у него плавно угасал.
В приоткрытую створку шмыгнул черный, как смоль кот. Начал принюхиваться в сенях. Наверное, решил по мышковать, Саша мысленно пожелал ему удачи.
Катя кота сразу не услышала – задумчиво рассматривала аккуратные буквы, выведенные на белоснежной бумаге собственной рукой.
Моровые избы, курганы на болоте, нечисть.
Она была погружена в свои размышления настолько глубоко, что нечто теплое, ластящееся об ногу и пушистое показалось полной неожиданностью. Она вздрогнула всем телом, голова нелепо дернулась вниз, чтобы уткнуться взглядом в кошачьи золотые глаза. Драконьи, переливающиеся светло-желтым. Зрачок игриво округлился, когда он лениво потянулся всем телом, выпуская когти в джинсы на коленке и требовательно муркнул. Чернаву кот мастерски игнорировал, наверняка знал – от неё угощений не дождется. А падкая на кошачью ласку Смоль поддалась, улыбнулась, подхватывая его на руки и направилась к сундуку, на который Саша сгрузил их сумки. Немного повозилась, в руках щелкнуло и по дому разнесся мясной запах консервы. Нового знакомого дважды звать не пришлось – только жестяная банка опустилась на пол, он с жадным урчанием принялся за дело.
