– А может он уничтожает их ради собственного удовольствия? Черпает в них свою волшебную силу?

Она открывает рот, готовая оспорить такое жестокое обращение. Но, не найдя должного аргумента так же молча смыкает губы, неуверенно пожимает плечами.

Разве это было бы не разумно, не объясняло долгую жизнь коварного змея, требующего каждый год новую невесту? Ей хотелось облагородить, сделать эту легенду чистой, справедливой. Вдохнуть в неё то, чего так не доставало современному миру – безупречности. Хотелось, чтобы змей был не коварным, а отзывчивым к тому, кто и что окружают его. Чтобы вероломных, алчных до золота людей, ступающих по головам, карала справедливая уверенная рука. Чтобы открытым душой, искренним и добрым сыпалась благодарность самоцветной рудой. Чтобы девушки проживали тот год счастливо, а смерть их была невозмутимой и легкой. Но написать работу она должна была, опираясь на домыслы других. Тех, для кого легенда не была красивой сказкой, они считали, что живут в этом по сей день.

И это её по-настоящему пугало. Одна мысль, что где-то в лесах и болотах скользит огромное чешуйчатое тело. Что каждую весну распускаются и шевелятся огромные кольца, пророча очередную гибель для девушки. Существуй такой мир, наполненный неизвестными богами и монстрами – человечество не осилило, оно бы не выжило.

Сказки тянули её. И в то же время ужасали.

– Ну, наверняка мы сказать не можем. В каждом этносе он будет разным, единого мнения ни по одному вымышленному существу не услышать. Погоди-ка. Я сижу здесь с тобой, болтаю, а как ты здесь вообще оказался? Если ты из Жабок, то путь довольно далекий и не особо полезный. – Смоль подозрительно нахмурила брови, не водит ли её за нос местный парень, которому скучно? Но морщинка на лбу тут же разгладилась, осознание пришло сразу за вопросом. – Ты за своим свитером? Не злись, я потеряла его.

– Я не за ним пришел. – Она улавливает в его словах двойное дно. Его длинные пальцы неспеша выполняют работу, которую заставила проделать её Софья. Щек задумчиво вертит лениво собранный букет в руках, чуть клонит голову вниз, вдыхая мягкий ненавязчивый аромат, а затем хитро стреляет в неё взглядом над фиолетовыми цветками. – Скажем так, решил сменить на время место проживания. Здесь мне есть, где ютиться. Может наведаешься в гости?

Хитрый прищур становится хищным, рука парня тянется к волосам, достает и показывает ей еловую иголку, как оправдание. Дыхание предательски замирает. Сердце запинается, ускоряет своё биение и уже галопирует где-то в глотке. Мышка перед громадным удавом. Он тянется вперед, медленно, позволяя ей отпрянуть или передумать.

Но этот выбор кажется ей лишь видимостью – тело застыло, осталась лишь пульсация сердца на кончике языка и сладкое предвкушение, свернувшее в узел внутренности. Веки опускаются, когда его губы мягко касаются её. Едва ощутимо замирают, обжигая своим теплом, в легкие врываются осень, танцующие на ветру листья, капли дождя. Катя несмело приоткрывает губы навстречу и слышит его довольный выдох, сминающий остатки самообладания, как рука сминает тонкую бумагу.

Поцелуй из нерешительного и мягкого, граничащего с трепетной нежностью, начал переходить в глубокий. Пальцы Щека огладили скулу, спустились ниже, едва ощутимо нажали на подбородок. И она с готовностью приоткрыла рот шире.

Его глухой стон наотмашь ударил по сознанию, пронесся тихой вибрацией по всему телу и Смоль потянулась вперед. Дрожащие пальцы скользнули по твердым мышцам плеч, шее, пока он рывком усаживал её на себя. Вбивался в рот уже жадно, отчаянно, скользил, вылизывал небо, переплетая их языки.

А Катя гибла. Горела изнутри, растворяясь в касаниях без остатка. Был лишь его язык во рту, врывающийся, опьяняющий, властный. Так, как никогда и никто. Так, как она не осмеливалась даже думать. Были уверенные руки, сжимающие почти до боли её тазовые кости, не позволяющие соскользнуть с колен. И нехватка воздуха, плавящая легкие.

Его едва заметный толчок к ней навстречу тазом, заставил застонать. Прямо в эти губы, сминающие рот. Выгнуться, шире разводя на нем ноги, повторить движение. Его руки жадно двинулись в путь, ниже, обхватили ягодицы. Новый хриплый выдох в её рот свернул узел желания внизу живота. Настолько близко друг к другу, не будь одежды – единое целое. Она разваливалась на части, распадалась на молекулы, пока мир вокруг трещал по швам и осыпался.

Он отрывается от губ, зубы прихватывают кожу на нижней челюсти, губы скользят по шее, оставляя за собой влажный след. Господи, она сейчас действительно умрет, такое просто невозможно вынести… Собственный язык скользит по покрасневшей от поцелуев нижней губе, съедает его запах, вкус. Смоль откидывает голову и снова скользит на его коленях, ощущая, как дыхание на шее учащается. Насколько крышесносно он возбужден.

Пальцы дрожат, когда она отстраняется ровно настолько, чтобы потянуть вверх края его свитера. Мало, чертовски мало, разгоревшаяся жажда разрывает её изнутри. Впервые ей хочется ощутить большее.

Он не выдерживает, резким рывком опрокидывает её на лопатки, отстраняясь лишь для того, чтобы сбросить свитер. Опускается сверху, упираясь на локоть, пока вторая рука жадно ныряет под её кофту, сжимая обнаженную грудь, пальцы находят горошину соска, сжимают. Удовлетворенный рык заставляет прогнуться навстречу его касанию, судорожно ловить воздух губами. Между ног становится влажно.

Ни одной мысли, в голове настолько пусто, лишь кроваво красным набатом по нервам бьет желание.

Увлеченные, они не услышали широких шагов, переходящих на бег. На поляне они были не одни.

Удар в плечо, настолько сильный, что Щека отбросило на землю, он быстро вскочил. Золото в глазах стынет, сбитое дыхание не желает подчиняться, похоть перерастает в гнев. Катя быстро поднимается с земли, одергивая задранную до груди кофту. Щеки начинают гореть.

Бестужев стоит совсем рядом, дышит, как загнанный в ловушку обезумевший зверь, на скулах проступили желваки. Секунда, в которую оба пронзают друг друга обжигающими злостью взглядами. И губы Щека растягиваются в убийственно плотоядной улыбке – немой вызов. Саша рвется вперед. Взлетает кулак, Смоль с немым ужасом следит, как тело Щека юркой змеей уходит вбок, уклоняется. Он не добивает, вообще не касается пролетающего мимо Бестужева и тот, по инерции заваливается на колено. Вскакивает.

– Бестужев, прекрати! Ты сошел сума?! – Страх льется из неё волной. Лупит диким ознобом, в котором трясутся руки и сжимает горло. Он не слышит её, будто её не существует вовсе. Сжимает кулаки и дышит рваными хрипами. Безумно.

– Ещё раз я увижу тебя около неё, я убью тебя, понял?

– Саша! – Она скользит у его бока, пытаясь встать между парнями. Это глупо, совершенно по-детски и ей не нужно. Щек в молчаливом призыве тянет к ней руку. Поддержка на кончиках протянутых пальцев. Сильный, спокойный даже сейчас. Она тянется не к нему, нет – к дарованному спокойствию. Почти касается руки, когда рывок за вторую отбрасывает её назад. Смоль не сразу понимает – её от парня отшвырнул Бестужев.

Еловые иглы больно впиваются в ладони, колени давят хрупкие цветки-сон травы, оставляя на джинсах зелено-фиолетовые пятна. В носу начинает щипать. Она вскидывает голову, чтобы увидеть напряженную спину одногруппника, он закрывал её собою.

Будто ей нужна была защита от человека, уже единожды спасшего жизнь. От единственного, который прямо говорил о своих желаниях, не играя с нею типичными провоцирующими фразами. Лицо Щека переменилось. Глаза потемнели, в раздражении дрогнула верхняя губа, обнажая ряд белоснежных зубов с крупноватыми верхними клыками. Ещё немного и припадет к земле опасным хищником, бросится вперед. Захотелось нестись прочь с поляны, на которой два парня теряли свою человечность, разрывая её душу на жалкие крупные ошметки.

– Я приду, когда захочу. И возьму то, что она позволит взять. – Его голос низкий, пропитанный злостью, чужой. Посылающий бешеную дрожь по жилам и костям, глубоко внутрь. – Подумай о моём предложении, Катя.