Сколько раз эту дикую деревню пытались расформировать? Ни медицины, ни образования, ни-че-го. Но люди словно проросли корнями в эту землю. Отказывались от деревень поближе, от квартир в серых многоэтажках, не соблазнялись магазинами в двух шагах и проездными в троллейбусах.

Так живо и ярко... Ей захотелось почувствовать, понять: какую свободу дает это место? Чем оно так завораживает? На душе было легко, когда она быстрым шагом спускалась по тропинке, делая резкие выдохи через нос и жадные вдохи ртом. Быстрее, быстрее, пока ноги по инерции едва не переходят на бег. Она спешила к повороту, за которым начиналась третья улица. Вчера они совершенно не обратили на неё внимание. Существовало лишь два ряда домов и широкая дорога, по которой они волокли ноги до дома старосты.

В мыслях она поставила пометку на необходимости нарисовать план деревни. Пронумеровать каждую избу. Так они сумеют опросить всех, не повторяясь и не надоедая жителям – к дружелюбным и лучистым можно наведаться вновь, дома с хмурыми молчунами не тревожить. Первые две избы стояли тихие и сонные, лишь заливались лаем собаки, увидевшие незнакомку. Шагая вдоль забора Смоль в насмешливом укоре дула щеки и покачивала головой, но животные на флирт не поддавались, обругивали так же самозабвенно. У третьего дома ей повезло. Уже на подходе она услышала мерный стук топора об колоду и детское бессмысленное гугуканье. За пышными кустами сирени, примостившейся вдоль забора, прятался аккуратный милый домик. На ставнях витиеватыми завитушками красовалась выкрашенная в солнечно-желтый резьба старославянских оберегов, в такой же цвет покрасили и двери.

Недалеко от порога несмелыми шажками подкрадывалась к разгребающей землю курице маленькая девочка. Полтора года, не больше – розовые щеки, азартный огонь в глазах и широкая улыбка восьмью резцами, клычки у неё явно запаздывали.

Шажок, второй и по воздуху бьет звонкий воинственный клич. Курица с возмущенным квохтаньем срывается с места и малышка восторженно хохочет, неуверенно нагоняя почти удавшуюся жертву. У забора навык ходьбы подводит её, и она спотыкается, неловко заваливаясь на бок. Смоль успела повиснуть на заборе, хватая ребенка за воротник ярко алой куртки. Та болталась на чужой руке, упираясь ладошками в землю. Громко выдохнула, выровнялась и продолжила свой путь, неблагородно игнорируя спасительницу. Удары топора прекратились и из-за угла дома выглянула, проверяя ребенка, молодая девушка. Распаренная и раскрасневшаяся, в легкой свободной кофте с глубоким вырезом и выбивающимися из косы шоколадными прядями, липнущими к влажной шее. Не ожидая увидеть незнакомку, она дернулась и тут же с досадой расхохоталась, неловко махнув ладошкой:

– Ой, здравствуй. Яська, опять на ко-ко охотишься? Смотри, выйдет Петя, клюнет прямо в нос. Меня Соней звать.

Виновато улыбаясь испуганной селянке, Катя проследила взглядом за топающей дальше вдоль забора малышкой. Представилась и замялась. Разговор увяз. Ей было тяжело заводить знакомства, она не обладала той смелостью и эмпатией, которой с легкостью пользовался Бестужев. Люди не были для нее открытой книгой, в каждую приходилось вчитываться, разгадывать. Решившись, она вновь заговорила.

– Давно охоту ведет?

– Да как ползать научилась, то за котом, то за курами. Дважды на Шарика покушалась, но он хитрый. В будку ныряет и проход задницей закрывает. Улюлюкай на здоровье, не доберешься. – Хохотнув, она откинула косу за спину и вернулась к углу дома. Катя и не приметила сразу торчащую ручку топора, у самой стены стояла колода. Пройдясь вдоль забора, она остановилась у калитки, пока Соня возвращалась к своей работе. Поставила бревно, придержала рукой и отпустила, мерно замахиваясь над головой. Коротко засвистело лезвие, разбивая бревно на две ровные половины. Одна слетела, вторую девушка поправила и вновь замахнулась, продолжая беседу. Ровно, словно крестиком вышивала, а не выполняла мужскую работу. – А ты значит из группы ребят? Василек рассказал. Нервничал, покоя себе найти не мог, он у нас такой, со странностями.

Вспоминая Василько Катя невольно передернулась, выдала резкий кивок, нервно соглашаясь с очевидным. Вести в маленьких селениях разлетались быстро. Неожиданный приезд незнакомцев явно всех взволновал.

– Да, пробегаюсь по домам, вдруг кто что интересное расскажет. Чернава вчера здорово страху навела, всю ночь кошмары видела.

– Аккуратнее с ней. – Мимолетный взгляд, брошенный из-за плеча, погнал по спине мурашки, стало неловко. – А интересное это с какой стороны посмотреть, ты заходи, садись на скамейку.

Её не нужно было приглашать дважды. Катерина быстро скользнула через калитку, надежно запирая с другой стороны на крючок, обогнула торопящуюся за курами Ясю и присела на край скамейки. Рядом стоял круглый низенький столик, на нем кувшин с водой – похоже хозяйка периодически пила, чтоб работа шла легче. А может пить просил ребенок. Рядом на тарелке лежала половинка яблока, на которой четко виднелись меленькие отпечатки зубов: по четыре сверху и снизу. В руках Сони уже было новое бревно – аккуратные узкие поленья она складывала в тележку рядом.

– Мощно ты...

– Дрова что ли? Так не впервой. Все парни в лес идут, деревья старые валят, сучья разгребают, складывают на общий лесосек. Он тут недалеко на опушке. Когда торговцы с палатками приезжают, они у нас разные вещички выкупают. У бабы Софьи воск и мед, у Ульяны сыры самодельные из козьего молока. Джемы да варенье, они потом продают в городах с пометкой ЭКО. А деревяшки распилами ровными берут, на подставки или поделки, наверное, кто их знает. Остальные дрова старики разбирают, за еду или копейки. Самим им уже нет сил в лес ходить, мучаться, а ребята за "спасибо" наколют на целую дровянку, едой благодарность возьмут.

Поддерживая беседу, Катя понимающе кивала. Она нередко видела подобные ярко-зеленые наклейки и кричащие надписи "без ГМО", радовало и наличие мяса, с рекламным зовом: "выращено на экологически чистой ферме". А темно-коричневый распил она и сама приобрела - за копейки. Но как подставка под свечи смотрелся он невероятно презентабельно и очаровательно. Сразу стало ясно, откуда берут деньги деревенские. Одежда на Соне явно была куплена не так давно, яркая, несмотря на тяжелую работу не затертая и не свалявшаяся.

Наполнив тележку, девушка попросила обождать и исчезла за углом. Наверняка там стояла дровянка – минуты через три вернулась, звонко чмокнула Ясю в шапочку и уселась на лавку, с расслабленным стоном вытягивая ноги и наливая себе воду.

– Не уверена, что смогла бы так жить.

– А куда же ты делась бы? Ясю кормить надо, а проглядишь, что дрова к концу подходят, мужу не скажешь и пожалуйста - иди, коли. Сложно здесь. Ребенка поднять тяжело, а она у меня всего лучшего достойна. – Взгляд уставшей девушки, направленный на малышку, преобразился, наполнился нежностью и любовью, которую узнать можно лишь познав материнство. – Переедем мы по весне в соседнее село, там трасса рядом, дорога до города, до врачей и учебы. Саму меня мама с трудом читать научила, а сестра ее отсюда сбежала еще в молодости. Вот она мне и привозила учебников груду. На классе десятом я и забросила, тяжело стало. А сейчас переберёмся, пару годков дам карапузине обжиться и может махнем в город. Учиться понемногу, работать. Всяко лучше, чем тут, в глуши.

Закричала курица, нелепо замахала подрезанными крыльями, стремясь унестись вперед. Они отвлеклись. Смоль засмеялась, а Соня, сдавленно охнув, вскочила с лавки и бросилась вперед – выдирать хвостовые перья с цепких ладошек. Яся молча и неумолимо тянула совершенно неготовую птицу в рот.

Под возмущенный вопль огорченного охотника девушка подхватила её на руки и вернулась на лавку. Игнорируя громкий рёв, тяжело вздохнула, приподнимая край свитера. Плач затих так же быстро, как и начался. Последний раз шмыгнув носом и бросив на мать неодобрительный взгляд, малышка проворно сунулась под свитер и затихла, громко причмокивая. Умиленная этой простотой, Катя тепло улыбнулась.