— Ты отказываешь мне в разговоре, эмоциях…

— А еще я отказываюсь бросать дочерей. Какой я подлец и мерзавец, — с высокомерием усмехается. — Исчезать из их жизни. Совсем совести у меня нет, Лер, да. Давай так, я просто соглашусь со всеми твоими громкими эпитетами и оскорблениям.

— Ты не чувствуешь вины…

— Да откуда тебе знать, что я чувствую?

— Так скажи?

— Не вижу теперь смысла, — пожимает плечами и вновь замирает в напряжении. — Я с тобой согласен, что ничего не исправить между нами, а просто лясы точить… не в моем характере, Лер. Мы же приняли решение разойтись.

Сейчас уже я готова накинуться на Романа с планами задушить его. Меня охватывает такая ярость, что мне приходится вцепиться в спинку стула, чтобы сдержать себя.

Будь у меня сейчас нож, то я бы как минимум воткнула бы его в ладонь Романа, который просрал нашу семью и не чувствует за собой вины.

А если и чувствует, то не так, как я бы хотела. Я хочу от него стертых до крови коленей, слез и криков с мольбой простить его.

Но он прав.

Он не тот мужчина, который поступит так. Характер не тот.

Он принял свою ошибку и не станет ее обмусоливать. И если я решила развестись, то он согласен, что я имею право так поступить.

Сорвался, правда, в первый момент, но это логично. Он потерял контроль над семьей, надо мной и девочками.

На кухню заглядывает настороженная Алинка. Смотрит на Романа, потом на меня и на цыпочках прокрадывается ко мне, чтобы обнять. Вздыхает, когда я обнимаю ее в ответ. Взгляда от Романа не отвожу.

— Поговорили? — спрашивает он.

— Да, — едва слышно отвечает Алинка. — Даже не кричали

— Пойду и я поговорю, — Роман встает, бесшумно отодвигая стул.

Я дергаюсь в желании остановить его. Опять провоцирует Варю на истерику, но Алина находит мою руку и крепко сжимает. Без слов говорит мне, что я не должна сейчас бросаться на отца.

— Я заварю нам лапши? — отстраняется и смотрит на меня. — Я проголодалась. Ты будешь?

— У меня нет лапши, — растерянно шепчу я. —

— Я взяла с собой, — Алинка улыбается и отступает. — В рюкзак несколько пачек закинула. Сейчас принесу. Острую взяла. Очень острую.

— Мам, — Алинка оглядывается. — Пошла подслушивать?

Я у двери кухни тоже оглядываюсь, как пойманный на горячем воришка. Конечно, я хочу знать, о чем будет Рома беседовать с моей старшей дочерью.

Возможно, мне надо сейчас остаться с Алинкой, которая решила заварить острой лапши, и просто побыть с ней, но…

А вдруг Роман сейчас на свою сторону перетянет и Варьку. И что тогда? Я останусь совсем одна?

И такой исход вполне реален.

— Аль, вы с Варей о чем говорили?

Получится ли у младшей вытянуть подробности?

— О том, что я вас люблю, но и папу тоже, — переводит взгляд на электрический чайник, — что я не хочу с Варей ругаться… — хмурится. — И что я тоже злюсь, пусть и не кричу. Зачем кричать, — сжимает кулаки и через секунду разжимает. — Это разве как-то поможет? — вновь смотрит на меня. — Но Варя всегда же была громкой, да? Мы просто разные.

Опускает взгляд:

— И она плакала.

Тянется к пачкам лапши, отворачивается и вскрывает шуршащие упаковки:

— И…

— Что? — сердце в груди пульсирует черной точкой печали и безнадеги.

— Сказала, что хочет сбежать из дома, — голос Алинки становится тише. — Ото всех. Я попросила не сбегать. Потому что это тоже не поможет…

Пожимает хрупкими плечами и кладет брикет сухой лапши в глубокую красную миску:

— Но я все равно буду с папой.

— Алина…

Выдыхаю я черное и липкое отчаяние.

— Либо мы по очереди у папы, — голос становится тверже, и она решительно вскрывает вторую пачку лапши. — Вот так.

— Алина, взрослого мужчину не проконтролируешь, — начинаю я аккуратно, — и он не бросает вас, не забывает…

А хочу я сказать совсем другое.

Хочу начать криками обвинять Романа в том, что он не тот папа, за которого надо так бороться и которого стоит любить. Хочу заявить, что он предал не только меня, но и всю нашу семью и что такое не прощают.

И еще бы я надавила на чувство вины и сказала, что дочери должны быть на стороне матери в такой ситуации, но это уже дикий вопль эгоизма.

— Варя сказала, что не хочет так, — кладет второй брикет в чашку. — Что хочет, чтобы все было по-старому. И что хочет все-все это забыть, — вздыхает. — Я тоже так хочу.

Опять в голове звенит тревожный колокольчик, что я поступила неправильно, когда потребовала от Романа честности и развода.

Закрываю глаза и мотаю головой, как умалишенная, прогоняя эту глупую мысль.

— Папа говорит, что тебя любит, — оборачивается.

И в глазах Алинки вижу тусклые искорки надежды.

— Я так не думаю, милая, — качаю головой. — Давай не будем об этом, и я попрошу папу, чтобы он не говорил таких глупостей тебе.

Хмурится.

— Мы не останемся врагами, Алинка, — голос мой все же дрожит. — Нас многое связывает, и мы любили. И у нас есть вы. Нам придется выстраивать отношения между собой, но совсем иные.

— Папа это тоже говорил.

— А Наташечка что на это сказала?

Все-таки из меня вылетает тихое и клокочущее ехидство. Я же не железный человек, в самом деле. Не робот без чувств и ревности.

— Я не знаю, что у папы с Наташей, мам, — глаза Алины тускнеют. — И я не спрашиваю, но…

— Но что?

— Он уже ищет новую квартиру, чтобы обустроить детскую, — отворачивается. — Мы скоро опять переезжаем.

— Новая квартира? — волна крупной дрожи и потливости.

— Мы же сейчас на съемной. И пока мне ни одна квартира не понравилась, — высыпает приправы в миску. Чайник закипает, и из носика валит шустой пар. — Может, Варя присоединиться?

У меня аж в глазах темнеет.

Происходит то, что должно происходить. Роман ищет, где ему устроить новое гнездо. Он не любит съемные стены. Среди них не почувствовать себя дома.

— Но папа еще рассматривает вариант, что не квартиру возьмет, а дом, — выкидывает пустые упаковки под раковину. — Ты злишься, да, мам?

— Я не брошу маму.

У меня сердце сжимается в черную точку от тихого и безжизненного голоса Варьки за дверью.

— Варь, да не прошу я никого бросать, — тихо и мрачно отвечает ей Роман. — И против воли я тебя никуда не тащу.

А я вот прекрасно понимаю, почему Варя так сказала. Она хочет быть с отцом, но чувство вины ее сожрет, если она, как и Алина, выберет отца.

Она не сможет даже на несколько дней поехать к нему в гости.

— Я ведь сказал лишь то, что не хочу тебя терять, Варя. Я тебя люблю.

— Хватит.

— Я понимаю, ты злишься…

— Правда? — Варька повышает голоса. — Понимаешь? И что ты понимаешь?! А?!

Я сползаю по стеночке на пол у закрытой двери.

— Я всегда буду ждать тебя, — голос у Романа ровный, спокойный и уверенный, — всегда буду рад тебе.

— Ненавижу тебя…

— Это неправда, Варя, — вздыхает Роман, — но тебе больно и обидно.

Смотрю на потолок. А могло ведь не быть больно и обидно. Да, у наших дочерей сердца в клочья, и кто в этом виноват?

— Ты предатель.

Я жду, что Рома и сейчас вспылит, как со мной при моих обвинениях, и потребует Варю сменить тон, но этого не происходит.

— Да, Варь. Выходит, что так.

Я ежусь от голоса Романа. Тихий, безжизненный и честный.

— Я никогда тебя не прощу, — продолжает шипеть Варя угрозы отцу. — Никогда. Я не Алина.

— Но это не значит того, что я исчезну из твоей жизни, Варя, — отвечает Роман. — И я не за тем буду искать с тобой встреч, чтобы ты меня простила.

— А зачем тогда?

— За тем, что ты знала, что ты моя дочь. Что ты всегда будешь моей дочерью.

Молчание. И Вытираю слезы дрожащей ладонью.

Я знаю, что он добьется того, что Варя подпустит его ближе. Она его любит, и ее жизнь без отца будет блеклой для нее.