Ее глаза.

Вместе с отчаянием, в них я вижу и надежду, будто я могу сдержать ее отца от прыжка в бездну с края обрыва, на котором он оказался после нашего развода.

— Не говори так, Варя. В силу возраста ты многое не понимаешь…

— Если эта мразь и ее ребенок умрет, — Варя подается в мою сторону, — будет жопа. Ясно?

— Это уже не наша проблема…

— Уезжай, — Варя вновь отворачивается и выдвигает челюсть чуть вперед. — Приехала посмотреть на меня? Я в порядке, — переводит на меня черный от страха, злости и отчаянной мольбы, — а вот папа — нет.

Алина касается моей руки и с ожиданием всматривается в мой профиль:

— Мам…

— Вы не понимаете, девочки.

Может, оставить дочерей с Романом, а самой уйти?

Я ему ничего не должна.

Это не я ему изменила, а он мне, и имела полное право отказаться от нашего брака и выпнуть из своей жизни.

Бесится?

Это его проблемы.

Но почему я все еще стою в просторной прихожей, которая освещается лишь бра на стене у входной двери.

Почему мне кажется, что если я сейчас оставлю Рому, то ждать беды? Что он не с обрыва сорвется, а с цепи, и мое эгоистичное желание доказать ему, что я гордая и независимая, аукнется мне чем-то страшным.

— Он сейчас, наверное, в кабинете, — шепчет Варя. — Поговори с ним, а.

— Не говорит он со мной.

— Попытайся еще раз, — Варя не отводит взгляда. — Я же не прошу опять выходить за него замуж, мам. Развелись? Ок! — повышает голос. — Ладно! — переходит на шепот, — но вы ведь творите дичь! Оба!

— И мы за компанию, — Алина бегло смотрит на сестру, — и не спорь, блин.

— Отстань, — Варя огрызается. — Самая умная, что ли?

— Поумнее тебя.

Фыркают друг на друга, а потом обе, будто сговорившись, смотрят на меня и молчат.

— Вы можете остаться с отцом…

Я не договариваю и сжимаю переносицу, устало опустив лицо.

Вот так просто рома стал мне чужим человеком, за которого я не переживаю? Неужели я правда сейчас могу уйти, а потом спокойно заснуть?

— Где его кабинет, — едва слышно спрашиваю я.

— В конце коридора, — также шепотом отвечает Алина. — Он еще не успел врезать замок, поэтому дверь не запирается.

— Поняла.

Алина встает рядом с Варей и находит ее руку, чтобы потом крепко сжать.

— Он с тобой такой же психованный? — печально интересуется она.

— Да молчун он обычной, — Алина вхдыхает и кладет голову ей на плечо, — а что у вас было на ужин?

— Замороженные фрикадельки потушил.

— Еще остались?

— Да.

— Тебе наложить?

Хоть девочки немного помирились. Скидываю туфли, и на носочках шагаю в темный коридор, в котором скрылся Рома.

Чувство такое, будто иду в логово раненого чудовища, которое может меня сожрать и костей не оставить.

Останавливаюсь у закрытой двери и медлю несколько минут, вслушиваясь в тишину, которая давит на плечи пудовыми гирями.

Мы столько лет прожили вместе. Столько прошли. Так любили, и я должна быть благодарной за прожитые вместе годы.

Злость и обида уничтожит нас.

Делаю вдох, поднимаю кулак и стучу костяшками по двери из темного дерева:

— Рома, я могу войти?

Рома мне не отвечает, и в груди нарастает тревога.

Я не думаю, что мой бывший муж из тех людей, которые могут с собой что-то сделать из-за развода с “любимой” женой, но все равно страшно.

Обхватываю дрожащими пальцами шарообразную бронзовую ручку. Холодная, и я передергиваю плечами. Ежусь. Даже зимнее пальто не спасает от холодка, что бежит по спине.

Медленно поворачиваю ручку до тихого щелчка и открываю дверь, ожидая увидеть что-то очень нехорошее, но кабинет пустой.

Балконная дверь открыта, и легкая штора колышется от ветра.

Спрыгнул с балкона?

Да ну.

Рома не слабак в вопросе “жить или умереть”. Он будет жить, но другой вопрос: как именно? И к чему приведет его жизнь. К какому итогу?

Я хочу трусливо сбежать.

Делаю медленный вдох и выдох. Вхожу в кабинет, закрываю дверь и семеню на цыпочках к балкону.

Кабинет Романа — сдержанны и строгий. Как обычно — ничего лишнего и никакого бардака.

На массивном письменном столе из благородного темного дерева царит идеальный порядок: стопка документов, аккуратно сложенная сбоку, ноутбук, строгий черный органайзер с дизайнерскими письменными принадлежностями.

За столом - удобное кожаное кресло с высокой спинкой.

В углу у двери небольшой кожаный диванчик. На стенах - несколько абстрактных картин в монохромных тонах: треугольники, квадраты, линии.

И ни пылинки. Чистота — идеальная.

Прохожу к балкону, откидываю в сторону штору и выныриваю наружу, в холод ренней зимы.

Кутаюсь в пальто.

Роман меня не замечает.

Стоит у перил, спрятав руки в карманы брюк, и смотрит на горящие окна дома через дорогу. До меня долетает шум машин. Он в одном свитере, и кажется не замечает холода.

Выдыхает пар.

Смотрю на коротко стриженный затылок Ромы и не спешу выдергивать его из мыслей и мрачного транса.

О чем он сейчас думает?

Или он просто отключился от реальности?

Вспоминаю, как я в нашем светлом прошлом обнимала его со спины, прижималась к нему и закрывала глаза, вслушиваясь в его ровное сердцебиение.

Он позволял мне насладиться этой нежной молчаливой близостью несколько минут, а после разворачивался ко мне и целовал.

Ветер треплет локон, что выбился из тугого пучка волос.

— Ром, — наконец, говорю я.

Он не дергается. Не пугается.

— Чего тебе?

А вот я дергаюсь, потому что он сейчас обратился ко мне даже не как к бывшей жене, а как к человеку, с которым он вынужден вступать в диалог, но будь у него такая возможность, то он бы жестко и бескомпромиссно выставил бы меня за дверь.

Я теряюсь от его прямого вопроса и не знаю, что сказать.

Спросить про Наташу?

Про непонятного Николая, который ответил на мой второй звонок?

Заявить, что я не могу оставить с ним Варю, пока он в таком состоянии, которое пугает нас всех.

— Лер, — Роман оглядывается.

И на меня смотрит не человек, а уставший и раздраженный хищник.

Зверь.

— Ром…

— Что? — голос глухой и низкий, а взгляд прямой и пронизывающий.

— Что с тобой?

Задаю я одновременно просто и сложный вопрос, на который Роман недоуменно вскидывает бровь. Я чувствую себя под его взглядом глупой дурочкой.

Он никогда прежде так на меня не смотрел.

Вот как чувствуют себя другие люди, когда он на них взирает со снисходительным терпением, которое может в любой момент лопнуть?

Слабыми и тупыми?

— Я вышел подышать, Лера, — отстраненно отвечает он.

Свет из кабинета, приглушенный шторами, заостряет черты лица Романа и углубляют тени под его глазами.

— Ты напугал Варю.

— С чего это вдруг? — усмехается. — Попросил ее убрать за собой? О, Лер, милая моя, я с ней был сдержанным и корректным.

Он сейчас на меня не кричит, а я плакать хочу. Хотя бы всхлипнуть и втянуть голову в плечи.

— Откуда она про Наташу узнала…

Быстрая тень пробегает по лицу Романа, и я замечаю, как вздрагивают его ноздри. Он весь напряжен, как натянутая пружина, будто перед дракой.

— Мне позвонили, Лер, и она услышала разговор с моим человеком, который должен был контролировать ситуацию с Наташей и ее тупой и наглой старухой.

— С твоим человеком? — уточняю я. — Я с ним, кстати, немного побеседовала.

— А это он зря, — усмехается Роман, и его усмешка походит на оскал. — Я не давал ему распоряжений с тобой беседовать.

— Да ты что?

— Да, — медленно кивает, не спуская с меня взгляда. — А я могу уточнить, какого ты черта звонила Наташе? М? Для чего, Лер? Поболтать, как с подружкой?