— Я знаю.

Опять молчим.

Знает он.

И все?

— Я думаю, придется ее переводить в другую школу, — через несколько минут говорит Роман.

— Почему?

Я напрягаюсь. Я чего-то не знаю? Варька что-то скрывает от меня.

— Она говорила, что я приезжал к ней в школу?

— Да. Она сказала, что сорвалась на тебя… Накричала…

— При одноклассниках, Лер, — Рома хмурится, — кое-кто снял на видео ее истерику…

Меня прошибает потом.

Для Варьки это жопа. Глубокая жопень, как бы она выразилась.

— И они смеялись, и она убежала, — Рома вздыхает. — Конечно, я за ней водилу отправил, а сам остался с мелкими говнюками пообщаться.

— Пообщался?

— Пообщался, — кивает. — Видео удалили, извинились и разошлись, но… школу все же придется менять, Лер. Может, в открытую травить не станут, но насмешки…

— Господи, — накрываю лицо вспотевшей ладонью. — Бедная моя девочка.

— Вместе с ней и Алинку переведем, — тихо продолжает Роман, — да, они сейчас в ссоре…

Опускаю ладонь и в немом возмущении смотрю на него:

— В ссоре? Ром, это не ссора…

— Я понимаю, Лер.

— Нихрена ты не понимаешь.

И опять смотрим друг на друга в напряженном молчании, в котором много укора, гнева и разочарования.

— Это твоя вина, — сдавленно шепчу я.

— Да, — взгляд прямой и пронизывающий. — Я знаю, Лер, и я не думал, что Варя и Алина…

Вена на виске пульсирует чаще.

— Я не думал, что Алина уйдет со мной.

— Но ты рад, что она ушла с тобой и что она выбрала тебя? — усмехаюсь я. — Это, наверное, льстит.

— Нет, во мне сейчас нет радости, Лер, — глухо отвечает Роман. — И я тоже обеспокоен тем, что происходит между нашими дочерьми. И нет, Алине рядом со мной тоже нерадостно, но другой выбор она не могла сделать. Уверен, что ты в своих домыслах, почему она так сделала, ошибаешься.

— О, ну так поясни, что происходит? — насмешливо вскидываю бровь. — Папаша года.

— Папаша года? — Роман усмехается. — Лер, давай ты свой сарказм снизишь, м?

Я аж задыхаюсь от его ответа и буквально выпучиваюсь на него.

Вот это наглость.

— Стоп, — у меня голос вздрагивает яростью, — ты ждешь, что я буду с тобой заискивать? Или что? Может, мне тебя в жопу поцеловать за то, что ты трахался на стороне.

— Тон сбавь, — цедит сквозь крепко-сжатые зубы. — Мы с тобой пришли к тому, что разговора у нас не получится, поэтому давай-ка учиться вести беседу с нейтральной позиции. Да, больно и обидно, Лера, но иди и обсуждай это с психологом. Или с подружками.

Охренеть.

Вот это мой муж, который в свое время вытирал мне слезы, целовал глаза и прижимал к себе со словами, что все будет хорошо? Что я его сокровище?

— Что происходит? — Я все же решаюсь задать этот вопрос. — Что с тобой? Почему ты сейчас такой?

Он меня разлюбил? Нелюбовь она ближе к равнодушию, а тут, я бы сказала, расцвела ненависть ко мне.

Презрительная ненависть, будто это я изменила, залетела от другого мужика и разрушила семью.

— Ты о чем конкретно, Лер? — Роман изгибает бровь. — Уточни, будь добра.

— Я про твое отношение… — чувствую себя неловко под тяжелым и прямым взором Романа. — Про то, как ты со мной говоришь…

Раньше взгляд Романа согревал, а сейчас я его страшусь.

— Мы почти в разводе, Лер, — Роман пожимает плечами. — Скоро ты перестанешь быть мне женой, а с бывшей женой я буду стараться говорить нейтрально и потребую того же от тебя. Эмоции только помешают нам выстраивать отношения в рамках того, что мы теперь связаны только дочками. Я бы был готов к твоим истерикам, крикам, скандалам, пусть частым и на протяжении долгих лет, но при условии того, что остаемся вместе.

— Смешно, — я могу ответить только это.

— Смешно? А что ты не смеешься?

Меня начинает буквально трясти от Романа. Обратился из заботливого мужа, который мог терпеть мои многие закидоны, в циничное чудовище.

— То есть… Если больше не жена, то можно со мной как с дерьмом говорить?

— Я лишь попросил тебя сменить тон, — Роман поправляет галстук, устало глядя на меня. — Я повторяю, Лера, если ты не со мной и если я не вижу того, что мы будем вместе, то я от твоих истерик завожусь, — не моргает. — Как, блять, мне, — понижает голос, — еще тебе объяснить, чтобы ты перестала меня провоцировать на глупости? Я тебе прямо говорю, я слетаю с катушек, Лера.

— Так, может, тебе стоило остаться в машине и там дождаться Алинку?

— А, может, ты перестанешь указывать, что мне делать?

Смотрю в сторону и замолкаю.

Так-то он прав. Мне надо избавиться от эмоций, которые лезут из меня ехидством, отвращением и кривыми ухмылками.

Я хочу укусить романа побольнее, но он не позволит мне этого сделать. Да и смысла в этом никакого нет.

— Алина пытается проконтролировать ситуацию, — вздыхает Роман. — Это же и так понятно, Лер. Проконтролировать меня из-за страха, что я забуду о ней. Что со временем она станет мне не нужна.

Я хмурюсь. Как же Алинке сейчас страшно.

— А ты мама, Лер, — продолжает Роман. — Ты никуда не денешься. Тебя не надо контролировать и быть постоянно на виду, чтобы ты любила. Чтобы ты заботилась и чтобы в этой заботе не забыла, что у тебя есть дочь. А у тебя, наверное, мысли о том, кто кого любит больше?

Перевожу взгляд на Романа:

— Нет. У меня мысли о том, что я пропустила ее важный первый год, Рома, — отвечаю честно. — Что та связь, которая должна была быть у нее со мной, окрепла с тобой. И неважно, что ты сделаешь. Она всегда будет рядом.

— Если ты права, то эта связь у тебя с Варей.

— И это уничтожает наших дочерей, — в отчаянии шепчу я. — Они должны быть вместе, а иначе они потеряют друг друга, Рома. Оставь Алину со мной. Поступи жестко и даже жестоко, Ром. Брось ее, откажись.

Он же должен проникнуться моими словами. Он же должен понимать, что надо спасать наших девочек и что теперь он не имеет права называться их отцом.

— Ром, я тебя очень прошу. Пусть это станет твоим искуплением.

— Что, прости? — Роман приподнимает бровь выше. — Искупление через предательство дочерей?

— Ты уже их предал.

— Ладно, — усмехается, — через повторное предательство? Ты предлагаешь мне ударить их во второй раз? Так, что ли?

— У тебя будет новый…

— Но Варя и Алина не перестали быть моими дочерьми, — Роман недобро прищуривается. Меня передергивает от его взгляда. — Чего ты ждешь? Того, что я реально откажусь от девочек? — с тихой угрозой смеется. — Прелесть, Лер. Ты бы от них отказалась?

— Это другое…

— Я не согласен.

И замолкает.

А я ждала, что он мне в порыве гнева кинет, что отвратительная мать. Что в свое время могла потерять с концами двух дочерей и что не мне сейчас выеживаться, когда я упустила важное и трепетное время у дочек.

И как я его упустила.

Я отказывалась брать Алинку на руки, кормить ее, отворачивалась от нее и замирала в позе эмбриона.

Я отказывалась от маленькой беззащитной крошки, которая кричала и просила маму. Нет, я не винила ее в той операции. У меня просто ни к чему не было интереса. Я была мертвой.

Сейчас, оглядываясь назад, мне плохо, но Роман не припоминает мне тот год, когда он спал в сутки лишь по несколько часов, ведь он умудрялся еще и дело свое не бросать.

— Я бы поняла, если бы ты тогда… — глотка будто опухает. Говорит сложно. Слова выходят из меня колючими горячими камешками. — Тогда… после рождения Алинки…

Роман вздыхает:

— Я не буду с тобой это обсуждать. Это бессмысленно, Лер, — его глаза темнеют и становятся глубже. — Поговорить об этом хочешь? Так тебя распирает?

— Да, — честно и с вызовом отвечаю я, — распирает. И я имею полное право

Рома молчит и не моргает, намекая, что не будет поддерживать диалог в таком ключе.