— У меня есть любовница и она беременна.

Время замедляется, и я, кажется, вижу, как над ромашками, которые я пытаюсь засунуть в узкое горлышко вазы, застыли пылинки, а потом время ускоряется и возвращается в свое обычное течение.

Я выдыхаю.

Букет ромашек проскальзывает в вазу, и сглатываю.

Может, я ослышалась?

Голову припекло на даче? Зря я не надела косынку.

Сердце так громко стучит и подскакивает чуть ли не к гландам.

— Лер.

Подхватываю вазу и разворачиваюсь к Роману.

Мы так хорошо сегодня отдохнули. Пожарили шашлык, в озере искупались и повалялись вод солнышком.

Ну да. Задумчивый чуток ходил. Не особо разговорчивый, но он никогда болтуном-то и не был.

— Я буду говорить прямо и без лишних… — Рома хмурится, — лишних оправданий, Лер, — смотрит на меня и переплетает пальцы на столе в крепкий замок. — В них сейчас нет смысла.

Сжимаю вазу крепче. Я слышу его слова, но мозг отказывается от них, и они вылетают из моей головы.

Из-за дневной щетины лицо Ромы кажется мрачнее, чем обычной. Он сегодня утром не брился, чему я очень удивилась, а он сказал, что ему было лень и вечером после дачи он “займется своей харей”.

А харя-то у моего мужа красивая. Волевая такая, с четким контуром широкой челюсти и высоким лбом.

Мне завидовали и завидуют, что я урвала такого красавчика, который мог только одной улыбкой сразить наповал. А еще он высокий. Да, среди всех остальных мужчин он всегда выделялся осанкой, уверенностью и харизмой.

— Надо цветы поставить в спальню… — тихо отзываюсь я, отказываясь верить его жестоким словам о другой женщине.

Наш брак не такой, как у других. Мы уважаем друг друга, и Роман бы не стал пятнать нашу семью и меня изменами.

У него же есть принципы.

Я делаю шаг к дверям кухни. Сейчас я — зомби, у которого мозги совсем не функционируют.

— Лера, — Роман вздыхает и закрывает на несколько секунд глаза. — Я повторяю. Моя любовница беременна.

— Это неправда, — говорю я и замираю.

Воздух сгущается отвращением, и я осязаю тишину кожей. Она липкая и холодная, как влажная плесень на овощах, которые начали подгнивать.

— Сядь, Лер, — Роман поднимает взгляд.

У него глаза цвета белого свинца. У зрачков радужка светлее, чем у ободка. Я в его глаза часами могла по юности смотреть, пересчитывая реснички. Верно, любовь у нас была довольно шаблонно-приторной, как во всех этих сопливых песнях, что любят девочки-подростки.

Теперь и брак наш стал шаблонным из-за беременной любовницы.

— Сядь, Лер.

А голос какой. Я однажды сравнила Романа с тигром, который лежит и низко порыкивает с разной тональностью, в зависимости от ситуации.

Сейчас ситуация скверная, поэтому голос его вибрирует напряжением. Сильным напряжением, как у натянутой струны, которая вот-вот лопнет.

— Я постою.

Как обычно реагируют жены, когда узнают, что у мужа есть любовница? Как? У меня совсем нет желания кричать или плакать.

Я стою перед столом, за которым с прямой спиной сидит Роман, и не знаю, как быть. Ведь как-то надо быть. Надо что-то сказать. Спросить. Или хотя бы всхлипнуть.

Теперь я знаю, что такое шок.

Шок походит на заморозку. Мозги застыли, рук и ног не чувствую, и слышу только глухие удары сердца в груди.

— Да поставь ты эти ромашки! — Роман неожиданно повышает голос, а его глаза вспыхивают раздражением, но через секунду он опускает лицо, прижимает пальцы к переносице и медленно выдыхает. — Извини. У меня сейчас крышу рвет. Лера, этот разговор должен между нами состояться.

Теперь в голосе моего мужа проскальзывают нотки злости.

Только на кого он злится?

На меня? Из-за того, что я реагирую на его признание не так, как он ожидал?

На себя? Из-за любовницы, которая забеременела, а он этого не планировал? А кто из гуляющих мужиков такое планирует?

В голове всплывает яркое воспоминание о нашем первом свидании, на котором мы сидели в сквере и пили в неловком молчании остывший кофе из бумажных стаканчиков.

Я тогда и подумать не могла, что через шестнадцать лет я буду стоять на кухне, в окна которой бьет предзакатное оранжевое солнце, и в ужасе пялится возмужавшего Громова Романа.

— Лер, — вновь смотрит на меня, — выслушай меня. И знай, что я не хочу ничего разрушать.

— Не хочешь разрушать? — мои брови ползут на лоб. — Что ты несешь?

Мне бы бросить вазой в Рому, но мне жалко ромашки и вазу.

Вазу я купила случайно на барахолке. Белая с нежными розовыми цветами в акварельной технике. Очень ее люблю.

И ромашки жалко. Я зря, что ли, заставила Романа заехать в поле, уговорила его подождать меня, пока я набираю милый букет? Нет, он не фыркал, но был очень хмур. Теперь понимаю, что таким он сидел за рулем не из-за ромашек.

А из-за серьезного разговора о брюхатой любовнице.

Я, блин, планировала ужин легкий приготовить, душ принять и завалиться спать. Летние денечки, в которых много солнца и мало забот, подходят к концу. Скоро дочки вернутся из лагеря и начнется привычное мамское веселье.

— Ситуация скверная, согласен.

— Ситуация скверная, когда кот наложил кучу в домашние тапочки, — тихо и безэмоционально говорю я, — а ты… ты говоришь… Господи… — выдыхаю и закрываю глаза, — я отказываюсь в это верить…

— Но это правда.

Страхи паника.

У нас же дочери в сложном возрасте. Тринадцать и одиннадцать лет. Что их ждет? Что нас ждет?

— Лер, я тебя люблю, — говорит Рома, а я издаю короткий недоуменный смешок.

Любит?

Ему самому не смешно от своих слов, которые после новости о беременной любовнице звучат как жестокая издевка?

— Ты так и будешь молчать? — вопрошает Рома, а я в ответ лишь недоуменно моргаю.

Такая я.

Козы, например, при сильном испуге или стрессе замирают и падают. Вот и я недалеко ушла. Мне не до разговоров и не до криков.

— А что я должна сказать? — тихо отвечаю я и не моргаю. — Если это все правда, то… то уходи, Рома…

И будет, конечно, очень смешно, если другая женщина подарит Роману сына. Смешно и больно.

Мои вторые роды чуть не окончились моей смертью. Сильная кровопотеря, осложнения и как итог — я не могу больше иметь детей: срочная операция, из-за которой я стала стерильной.

Первый год после рождения Алины был для нас с Романом трудным. И это мягко сказано.

Я нырнула в сильнейшую депрессию, из которой меня вытащил Рома. Дом, бизнес, девочки и я были на нем.

Поэтому я и говорю, что наша семья — другая.

Мой муж другой.

Он меня тогда не бросил. Не оставил. Он боролся за меня и вытянул из черного болота любовью и надеждой, что мы справимся.

А теперь…

Теперь он говорит о любовнице?

Моего мужа подменили?

Когда я лежала целыми днями на кровати, отказывалась мыться и даже расчесываться, он был рядом и чистил мне зубы, а сейчас… Сейчас, когда я полна сил, планов и уверенности, он говорит, что у него есть другая?

— Почему? — спрашиваю я.

Я правда не понимаю.

Тогда он достойно ответил на вызов, как настоящий муж и отец. Выстоял, защитил семью и спас жену, которой каждый вечер массировал ноги, а потом ночью вставал кормить и укачивать младшую дочку.

А еще он пел колыбельные, и они тоже помогли мне воскреснуть из женской смерти и встать на ноги. И поверить.

Поверить, что Роман, мой Ромочка, всегда будет рядом со мной и что мы проживем с ним долгую и хорошую жизнь.

Но у него любовница.

— Почему? — Роман повторяется мой вопрос, и на его переносице пролегает морщинка. — Лер, потому что это… это не ты.

Роман — хороший муж и идеальный отец. Для девочек он должен был быть тем примером мужчины, за которого точно можно выйти замуж без сомнений.