Николай смотрит на него, потом на меня и прячет телефон.

— Хорошо, идем.

— Ты с ними, — тихо говорю Васе.

— А вы.

— Я не могу, — пожимаю плечами. — Варя и Алина на тебе, — оглядываюсь на бледных дочек, — идете или передумали.

— Идем, — Варя хватает Алину за руку и решительно шагает за Николаем.

Вася следует за ними. Через несколько шагов оглядывается:

— Жизнью своей за них отвечаю.

Прижимаю холодные пальцы к щеке. Я, правда, не могу сейчас пойти к Роману, потому что я не в силах поднять на крыльцо роддома, а после в него войти и вновь оказаться среди больничных стен, криков рожениц, а после увидеть недоношенного ребенка в инкубаторе.

Поправляю платок на голове и решительно шагаю в сторону оставшейся бандитской троицы.

Я, конечно, могла спрятаться в машину, но почему-то иду к незнакомым мужикам, немного вскинув подбородок.

— Доброй ночи! — говорю я и сама удивляюсь тому, что мое приветствие вышло стальным и холодным.

— Доброй, — сдавленно отвечают мне мужики и как-то тушуются, когда я встаю перед ними.

Мужик с кривым носом торопливо кидает окурок под ноги и тушит его ботинком, а после размахивает рукой, чтобы развеять дым.

— Я — Валерия…

— Мы знаем, да. Знаем.

— А я вот о вас не знала, — скрещиваю руки на груди.

Воцаряется молчание, в котором много неловкости и напряжения.

— Так нам представиться, да? — спрашивает после минуты тишины мужик с густыми черными бровями и шрамом на верхней губе. Протягивает руку. — Валентин. Среди своих Святой.

— Почему Святой? — недоумеваю я.

— Потому что Валентин, — расплывается в улыбке.

Я пожимаю его ладонь в кожаной перчатке, которая тихо похрустывает:

— Святой Валентин? — хмыкаю я. — А почему Вася Хромой? Он же не хромает.

— Это сейчас не хромает, — отвечает мужик с широким и низким лбом, — а было время, что еле ползал.

Святой Валентин стучит по стеклу костяшками, и затем открывает дверцу. Заглядывает:

— Я тут… — протягивает небольшой термос и пластиковый контейнер, — кофе и бутеры. Перекусите, а. Мне жена с собой это приготовила… Я ей позвонил и спросил. Дала добро, чтобы вас накормил.

Недоуменно моргаю и принимаю из его рук термос и пакет с бутербродами. Очень неловкая ситуация, но в то же милая и трогательная, если не брать во внимание, что Святой Валентин — бандит.

— Спасибо.

— Если что-то нужно, то вы говорите, Валерия.

— Хорошо.

Валентин кивает и захлопывает дверцу. Возвращается в одну из черных машин. Кладу бумажный пакет с бутербродами на колени и открываю термос. На несколько секунд замираю и делаю глоток. Кофе с молоком. Немного подслащенный.

У Романа нет отца.

Он ушел в его раннем детстве, а мать запила. Перебивалась подработками, но потом скинула с себя ответственность обеспечивать и кормить сына, когда ему исполнилось пятнадцать лет.

Мне это рассказал сам Роман, когда спросила про его родителей и когда я с ними познакомлюсь.

И вместе с этой правдой, которая меня очень опечалила, я не удивилась тому, что когда мы начали встречаться, у него уже было свое дело. Да, небольшое, но свой бизнес.

В двадцать четыре года у него была маленькаякомпания по поставке кондиционеров и их установке. Меня удовлетворил его ответ, что он сначала сам устанавливал кондеры, а потом взял и открыл свое дело. Юноша из неблагополучной семьи накопил, блин, с чаевых себе на бизнес.

Это же так просто. Главное быть целеустремленным.

Достаю бутерброд из бумажного пакетика. С ветчиной и сыром.

А Рома — целеустремленный, поэтому я, его тупая подружка, приняла версию, что он усердно работал с пятнадцати лет и открыл свое дело.

Только теперь я думаю, что Рома с пятнадцати лет занимался не просто установкой кондиционеров, но и промышлял всяким нехорошим, а после он просто отжал у кого-то мелкую фирму и присвоил себе.

Откусываю от бутерброда солидный кусок и медленно жую, глядя перед собой пустыми глазами.

Я — слепая дура.

Я в браке была какой-то умственно отсталой.

Я сейчас сижу в машине жую бутерброд, который мне преподнес один из псов Романа и недоумеваю, как я могла не понять того, что живу с опасным человеком.

Рома хорошо играл роль с самого первого дня нашего знакомства, потому что я, умница и отличница, не стала бы встречаться с каким-нибудь агрессивным козлом из подворотни.

Я бы обратила внимание на серьезного парня с хорошими перспективами, и Рома такого сыграл для меня.

Но не стал скрывать правду о матери и отце, что я тоже восприняла по-своему: какой упрямый мальчик! Взял и выплыл. С таким не страшно.

Похоже, я видела в Романе то, что хотела видеть, потому что так было удобно и уютно жить под боком стабильного человека, который не боится трудностей.

Забиваю последний кусок бутерброда теплым кофе.

Закручиваю крышку, складываю пустой пакетик в аккуратный квадратик и сижу еще несколько минут в тишине, которая обрывается моим тихим смехом.

Но это правда смешно.

Я сейчас для Романа больше жена, чем была женой в браке.

Внезапно.

Я познакомилась с его людьми, привезла дочерей, когда поняла, что дело пахнет жареным, и сижу в машине без истерик и слез.

И жду развития событий с осознанием своей ответственности в том, что я не отступила, не сбежала, а сделала шаг вперед к Роману в желании удержать ситуацию под своим женским контролем.

У меня раньше не было никакого контроля, и я его не искала. В итоге вышло так, что мои дочери не чувствуют в себе рядом со мной уверенности в завтрашнем дне, потому что я ничего не контролирую и не хотела ничего контролировать. Ни свою, ни чужую жизнь.

Выхожу из машины, и ко мне с готовностью услужить выныривает Святой Валентин. Улыбается. Я подплываю к нему, возвращаю термос и мягко сжимаю его предплечье через толстый рукав куртки.

Вглядываюсь в глаза, и Валентин напряженно собранным:

— Вам что-то нужно?

— Вы выяснили, что случилось с Наташей?

Не мог мой разговор с ней вызвать преждевременные роды. Я не грубила, не угрожала и даже не истерила.

Валентин бледнеет и нервничает.

— Скажи мне, пожалуйста, — ласково воркую я, но самой от моего тихого тона не по себе. — Я должна знать, а то, — прибегаю ко лжи, — я чувствую себя виноватой. Это ведь я ей звонила.

— Я не все знаю, Валерия.

— Скажи, что знаешь.

— Гром… Роман сказал найти брата и отца Наташи, — тихо отвечает он. — И… все плохо.

— В каком смысле?

— От Романа не было ни одного мата, — пожимает плечами.

— И что это значит? — под теплым пальто пробегают холодные мурашки.

— Он обещал Наташе, что если та посмеет выкинуть какой-нибудь фокус, то…

— Поняла, — отвожу взгляд на тусклый фонарь. — Значит, она выкинула фокус, — закрываю глаза, — господи, может, я сейчас проснусь?

— Это точно не сон, — вздыхает Святой Валентин и протягивает мне карамельку в желтом фантике, который я видела у Васи, — хотите? Лимонная.

И улыбается. Дружелюбно так и по-доброму, а меня тошнит от страха.

Такое же состояние я поймал, когда я узнал, что Лера с Алиной чуть не погибли из-за врача, который вышел на смену после ночной попойки. Когда он понял, что жертва его кривых рук и тупых решений умирает, он вызвонил старую акушерку, которая давно уволилась, и именно благодаря ей Лера выжила.

Все это замяли и попытались от меня скрыть, но я узнал. Узнал, что этот урод, который после своих ошибок, которые могли стоить жизни Лере, хлопал меня по плечу и успокаивал, мне лгал.

Тогда у меня тоже внутри будто все высохло за одно мгновенье, и время застыло.

Моя третья дочь лежит в пластиковом боксе среди трубок и проводов. Крошечная. Синюшная, и ее голова в желтой шапочке кажется слишком большой по сравнению с маленьким телом.