— Ей надо время, — говорю дикую банальность, которая меня саму бесит. — И еще это отчасти подростковый бунт. Вот такой он, да, Алинка. Нам надо все это пережить.

— А ты по папе скучаешь?

Медленно выдыхаю. Хочу прикрикнуть на дочь, что не желаю говорить от ее отце, но сейчас, если что и излечит раны, то только правда:

— Скучаю, конечно, — закрываю глаза. — Но… Милая моя, вместе с этим мне очень больно. Так больно, что дышать забываю. Я знаю, что вы хотите, чтобы все было как раньше, чтобы мама и папа были вместе…

— Я знаю, что этого не будет, — поднимает ко мне лицо. — Мне тоже больно, мам. И я тоже злюсь на папу. Злюсь, но я буду с ним. Я так хочу.

— Я не хочу, чтобы она приходила.

Я так устала.

Я уже не чувствую той жгучей обиды и злости на Романа, и вымотал меня не он.

А моя старшая дочь, которая и не думает остывать в своем гневе на отца и младшую сестру.

— Она будет приходить, будет оставаться настолько, насколько захочет, — я складываю полотенце аккуратными прямоугольниками. — Она не перестала быть моей дочерью и твоей сестрой.

— Она предательница!

— Хватит! — рявкаю я и в бессилии смотрю на красную от злости Варьку. Крепко сжимаю желтое полотенце и ловлю на мысли, что хочу отхлестать им дочь, которая уничтожает меня своей ненавистью к Алине. — Я повторять не буду. Тебе уже тринадцать. Ты взрослая деваха и некоторые вещи должна понимать. Да, твой отец изменил мне, Варя, но ты сейчас мне не помогаешь, ясно?

— Терпила.

Говорит Варя и замолкает.

Обидеться?

Возмутиться?

Расплакаться?

А у меня нет сил.

Поэтому я просто моргаю и тихо спрашиваю:

— Терпила, потому что не отказываюсь от своей родной дочери? Так, Варя? Я тебя правильно поняла?

— Она ушла с ним!

— Это ее выбор, — поскрипываю зубами.