— Я не знаю, что говорить. Все так смешалось, я сама не понимаю, что произошло в моей жизни и в какой момент все пошло не так.

— Начни с чего-нибудь, неважно, любой конец может распутать клубок.

— Да, наверное ты прав, — выдохнула Ида.

— Пойдем, я кое-что тебе покажу.

Никто в деревне никогда не забредал в этот тихий, скрытый от всех уголок, но такой красивый. За храмом тропинка уходила в сторону горы, на одном из уступов которой раскинулась небольшая роща. Со стороны деревни зелень была скрыта каменистой породой, но пройдя по роще можно было выйти на клочок земли, с которого открывался вид на бурлящую реку. Луйс любил встречать там рассвет или наблюдать закат. Про тропинку, уводящую вниз к границе, он умолчал.

— Спорим, ты не знала об этом месте? — спросил он, когда они добрались до рощи.

— Мы с Ишасом облазили всю деревню. Нам так казалось, но здесь никогда не были, — Ида завороженно оглядывала раскрывшиеся перед ней виды. А потом закрыла глаза и глубоко вдохнула.

— Я люблю здесь встречать рассветы и провожать закаты, очень красиво переливается река и отражается на листьях деревьев, особенно после дождя. Присядь, подождем.

Ида присела и долго следила за уходящим солнцем, ловила блики в реке и ненадолго смогла забыть о терзающих душу мыслях. Она поймала тишину в душе. Какой-то покой, который не смогла сегодня найти даже в храме. Спустя какое-то время она нарушила тишину:

— Отец был мне… я… в общем, оказалось, что меня удочерили, — после этих слов она посмотрела на Луйса, в ожидании его реакции, но он молчал, лишь глаза выражали понимание и участие. Не было жалости, не было показной попытки поддержать, лишь тихое, молчаливое требование продолжать.

— И я не успела сказать ему, — она замолчала, боясь снова разрыдаться. С одной стороны, она ощутила какое-то облегчение, признавшись в своей скорби, озвучив чувство вины, но с другой, все еще продолжала сомневаться, правильно ли поступает, раскрывая сердце ему. Словно что-то ее удерживало.

— Я уверен, он знал и без этого. Нет твоей вины в случившемся. — Луйс отвел взгляд.

— Ты не знаешь! — прервала его Ида так резко, что голос сорвался. Она всхлипнула и продолжила уже тише: — Ты ничего не знаешь, в произошедшем виновата только я.

Ида рассказала ему про письма, про слухи о пророчестве и все, что знала о родителях. Она рассказала ему о снах, обо всем, что чувствовала. Он пытался сохранять беспристрастный вид, не выдав себя ничем. Хотя она так была убеждена в своей вине, что не заметила бы ничего. Она считала, что и зараватские солдаты, и азкаретские приходили за ней, и вместо них придут другие. Она не останется в деревне. Она не позволит погибнуть еще кому-то. Только не из-за нее.

— Я должна ехать в столицу.

— С ума сошла, — не выдержав, воскликнул Луйс, но уже мягче добавил, — тебя отец всю жизнь прятал, чтобы ты собственноручно привела себя на заклание? Это безрассудно! Тем более, если ты считаешь, что солдаты приходили не только с проверкой, а за тобой. Значит, о тебе знают, ты не успеешь войти в город, как окажешься у них.

— Не думаю, они знают, где я, но не знают, как я выгляжу. И под самым носом я буду в большей безопасности, чем здесь. Рано или поздно они явятся, и всем будет лучше, если меня здесь не будет. И так проблем хватает, а если еще и узнают, что они столько лет укрывали меня, то точно казнят всех.

Он задумался, в ее словах была логика, но ему было невыгодно терять ее. Он должен довести дело до конца. Но… до него дошло, что довести начатое будет гораздо проще в Пар-Исе, городе греха и порока. Поэтому он улыбнулся и ответил:

— Я могу отправиться с тобой. Все равно меня здесь ничего не держит. Да и так будет безопаснее, я смогу защитить тебя, — его умиляло то, как она налилась румянцем. Глупое дитя.

— Мне стоит сперва поговорить с Ишасом, — ей было неловко, он видел это замешательство на ее лице.

— Да, конечно! Просто я сомневаюсь, что он захочет уезжать отсюда, когда… эм, — он намеренно выдержал паузу, будто хотел что-то сказать, но счел неуместным и резко, якобы сменив тему, продолжил, — но ты спроси!

— Спасибо, Луйс, за поддержку и за это место. Мне правда стало легче.

— Ты всегда можешь обратиться ко мне!

Она кивнула с благодарностью и встала, намереваясь уйти. Он встал следом.

— Я проведу тебя.

Они шли молча. Она торопилась, наверное, ей не терпится предложить этому сопляку уехать в Пар-Ис. Он беспокоился, потому что не мог позволить им уехать вдвоем, этот смертный не позволит ему приблизиться к ней, он не позволит ей пасть. Когда они вышли из рощи, в ущелье подул ветер и Луйс заметил, как Ида поежилась. Он снял куртку и накинул ей на плечи. Его взгляд задержался на ее шее, и секундное замешательство решило уравнение — Ида сама не захочет уезжать в столицу с Ишасом. Ида больше никогда не захочет, чтобы Ишас к ней приближался. Кулона больше нет. Теперь не осталось никаких преград.

Она чувствует биение его сердца, как жилка на шее отбивает ритм. Тепло. Обвилась вокруг, положила голову на плечо. Покой. Касание его рук. Приподняла голову. Глаза в глаза. Вечность. Отражение солнечных бликов в янтарно-карих зрачках. Нежность. Поцелуй. Томный, теплый, вкус железа во рту. Стон. Хрип. Уже не солнце в зрачках — страх. Капля яда с губ. Она уползла в темноту. Холод.

Ида очнулась от сотрясающей дрожи перед воротами дома Игиль. Она все еще ощущала кровь на губах. Она слышала этот хрип. Она видела, как он умирал от укуса змеи. И этой змеей была она. Ида вспомнила побледневшее лицо, закатившиеся глаза, в которых навечно застыло неверие. Иду вырвало. Согнувшись пополам, Ида пыталась выровнять дыхание и привести себя в чувство, чтобы никто ее не услышал и не вышел во двор. Когда в окне зажегся тусклый огонь свечи, Ида присела на корточки и притаилась под забором. Она сидела и смотрела на звездное небо. Такое бесконечное и такое беспощадное. Она бессильна, слаба и напугана, чтобы противостоять уготованной ей жизни. Но в ее силах уберечь тех, кого она любит. Того. Единственного, кого она любила все эти годы, хоть и боялась признаться — в первую очередь себе. Лишь страх потерять, лишь осознание того, что может увидеть его смерть, стать виновником этой смерти отрезвил ее. Она готова вынести все, что уготовано ей, но Ишас будет жить. Это видение не сбудется. Ида знала, что будет делать дальше. К чему бы ее это ни привело — Ишас будет жить.

***

Глупое дитя, даже не задумалась, наивно поверила. Глупое, наивное дитя. Боль — сильное оружие, но через боль создается совершенство. Ты разбита. Растеряна. Беги. Я найду тебя и выведу из этого мира. Я соберу из твоих осколков нечто новое.

Я все подготовлю. Конец близок.

Ты видишь, Отец?

Кто там? Неужели глупая так быстро вернулась?

А, это он. Прости, друг, но ты опоздал. Ее ты уже не увидишь. Хотя в каком-то смысле мне тебя жаль — не будь у меня своих интересов, я бы даровал тебе награду за твою честь. За ней ты пришел даже сюда, хотя поклялся больше не появляться. И я уверен, за ней ты бы спустился даже в Бездну.

Что? Почему он замер на пороге и смотрит на меня, будто увидел… я… проклятье, насылая видение, я забылся? Нет, невозможно.

От него пахнет страхом, перерастающим в решимость.

Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал.

(Быт. 6: 1–2)

Ишас

Он шел, не разбирая дороги. Подальше. Прочь от этого проклятого места. Клялся себе не возвращаться в кузницу, в место, где был убит отец. Подальше от картины, которая никогда не стерлась бы из памяти и не перестала бы мучить его по ночам. Но то, что он увидел сегодня. Нет, этого не могло быть на самом деле. Это невозможно. Скорее всего это его впечатлительность и травма так сказались, его разум показал ему то, чего нет. Он был еще не готов возвращаться в кузницу. Он был не готов столкнуться со своими страхами. Не был готов принять свою вину за то, что не спас отца. Был ли там на самом деле кто-то? Ишас не мог ответить на этот вопрос. Он окаменел, войдя туда. Его будто пригвоздили к месту эти ярко полыхающие красные глаза. Он бы так и остался стоять, если бы не услышал шелест и не заметил тень от широко раскинувшихся черных как ночь крыльев. Или это было что-то другое. Картины сменялись в его голове с невообразимой скоростью, одна за другой. Вот два ярких огненно-кровавых глаза, не моргая смотрят на него. Потом взгляд падает на движение на стене, что-то большое откинуло тень. Шелест. Взгляд перемещается за спину существа с глазами, все еще смотрящими неотрывно на него, и видит крылья? Они постепенно раскрываются, заполняя собой все пространство. Черные как смола. Переливающиеся в свете огня. И на секунду, когда огненные глаза моргнули, оцепенение с Ишаса будто спало и единственной мыслью в голове проскочило: «Бежать!»