— А если и по себе? Отец всегда карает невиновных? Мальчишка был ни при чем, но умрет, чтобы свершилось предназначение — не его ли замысел?

— Ты так ничего и не понял.

— Чего? Что он принесет себя в жертву, а люди продолжат грешить, убивать, воровать, насиловать? Мир не изменится, Микаэл!

— А мир и не должен измениться. Брат, никто не должен соответствовать чьим-то ожиданиям. Ты видишь только плохое, может, потому, что в тебе не осталось света? Ведь в мире есть много хорошего. Оглянись! Ты сам говорил о равновесии, ты сам говорил о тьме, как неотъемлемой части света. Одного без другого существовать не может. И мир находится в гармонии. А жертва мальца спасет человечество, напомнив людям, на чем зиждется жизнь.

— И на чем же? Невинные должны умирать, чтобы виновные жили?

— Как складно ты говоришь, брат. Как ловко подобрал аргументы и доводы. Никогда не переставал восхищаться твоим умением перевернуть все в пользу твоих убеждений. Но ты же умен. Ты же не глуп, чтобы не замечать очевидного. Отец не карает, и уж точно не из обиды или за непослушание. Он дает им шанс, он напоминает им о свободе и об ответственности. Если бы смертные дослушали пророчество, то многое бы поняли. Почему ты вообще решил, что ребенок — эта девчонка? Отец им дал не пророчество, а благую весть. Он узнал о том, что наш брат полюбил смертную и у них родилось дитя.

— Нездешнее дитя…

— Да! Это благодать, о которой Отец решил сообщить людям, напомнив лишний раз, что любовь есть спасение мира. Они же погрязли в войнах и ненависти, поэтому дитя стало напоминанием того, что важно в этой жизни. Но они предпочли пойти на поводу своих страхов. В этом я с тобой не спорю, многие забыли, что значит быть человеком. Но наша обязанность напоминать им об этом. Ты же сам говорил, что непослушание не исправляют наказанием. Только любовь, только прощение способны изменить человека. А осуждение и ненависть, угрозы и жестокость породят только еще больше зла.

— Поэтому на мое зло Отец ответил еще большим злом, низвергнув?

— Ты так ничего и не понял. Он отправил тебя к людям от большой любви. Он надеялся, что там ты осознаешь, в чем был не прав. Увидишь, что семья не должна мыслить и жить одинаково, семья любит и принимает каждого таким, какой он есть. И тебя, брат, любили… любят таким, какой ты есть, и ждут дома. Ждут, когда ты поймешь, что такое семья, и когда будешь готов принять так же остальных такими, какие они есть, не пытаясь изменить.

Луйс только горько усмехнулся.

— Я не рассказывал, как ревновал отца к тебе? Он всегда тебе прощал то, за что нас ругал и наказывал, — продолжил Микаэл, и Луйсу показалось, что он заметил очертания его лица, а главное — выражение легкой грусти и тоски.

— Ты думаешь, я поверю в то, что любящий отец способен отречься от сына?

— Он от тебя не отрекался! Ты изменился, а он все равно не отобрал у тебя ангельскую благодать, он дал тебе возможность быть практически равным себе, сохранять баланс мира. Ты думаешь, если бы он тебя не любил, ты бы жил? И не на земле, а в своем царстве? Ты действительно думаешь, что наш Отец глупец? Или ты думаешь, что жив, потому что обладаешь силой и можешь составить Ему конкуренцию? Ну ты же не можешь быть настолько глуп, брат. Поразмысли, зачем Отцу — Создателю и Владыке мира — сохранять жизнь, позволять распространять зло, искушать и плодить грехи?

Впервые Луйсу нечего было ответить. Все его нутро бунтовало, готово было взорваться в праведном гневе, но слов не находилось. Нет, это не могло быть правдой. Нет. Иначе все напрасно. Иначе все было зря. Он никогда не сможет вернуться победителем. Очередная эпоха и очередной провал. Жизнь оказалась сильнее. Человек оказался сильнее.

— Он позволил тебе стать равным ему, стать его противником, уравновешивающим, сохраняющим баланс. Он доверил это тебе и только тебе.

Но Луйс уже не слушал. Его замысел… Если дитя пророчества — это парень, то все было напрасно. Ишас остался чист и прольет невинную кровь во спасение. Но это невозможно. Луйс не мог не увидеть в Ишасе ангельской благодати, но что-то ему подсказывало, что все так и было. Этот кулон, умение видеть его истинную суть, сила, не свойственная человеческому мужчине, его постоянное стремление всем помочь и умение прощать.

Луйс сел на землю и схватился за голову. Он проиграл.

— Вы знали, — в его глазах блеснули красные огоньки и Луйс рассмеялся. — Светлое воинство, ха-ха, вы знали, что это мальчишка и оберегали его, вы сокрыли от меня его благодать, чтобы я выполнил свою миссию. Вот почему не сработало. Вот почему, совратив ее душу, я не достиг цели. И чистая обжигающая слеза тогда была его… Да вы не лучше меня. Вы сделали все, чтобы он погиб в нужный момент, омыв своей невинной кровью грехи людей, поддавшихся моему искушению?

— Ты смотришь, но не видишь. Ты слушаешь, но не слышишь. Он не должен погибнуть, Луйс. В человеке достаточно крови, чтобы смыть скверну. Ты так долго был среди людей, что стал, подобно им, воспринимать все буквально. Важна идея, важна готовность пожертвовать собой и своими интересами ради тех, кого любишь. Чего не смог сделать ты. Ты бы вернулся к нам, если бы действительно умел любить. Прощай, брат.

И громогласный хохот поражения сотряс горы.