XVI округ, сквер перед банком «Les lumieres de Paris», Париж, Франция.

Лелуш шумно, словно простудившийся кашалот, выдохнул:

— И это всё?!

— Всё, — кивнул Боб.

Полицейский положил книгу и газету обратно в коробку, смерил каскадёра недоверчивым взором, пробормотал:

— И больше совсем-совсем ничего?

— Совсем-совсем-совсем, — тряхнул светло-русой чёлкой Робер.

Инспектор вновь пустил в ход верхнюю губу.

— А может, это какие-нибудь ну о-о-очень редкие издания? — Сам себе ответил: — Хотя нет, на миллион никак не тянут. Тем паче на несколько.

— Какие миллионы, — махнул рукой Боб. — Я уже глянул в инете. При самом удачном раскладе за всё про всё — больше пятисот евро никак не выжулить. Библиографическими редкостями эти издания отнюдь не являются. К тому же сохранность так себе. Позолота поистерлась, уголки замялись, листы местами порвались. Дед был читателем, а не коллекционером.

— И всё-таки он спрятал в сейф именно эту книгу, именно эту газету. Плюсом — нагнал туману, как до этого сейфа добраться. По-моему, что-то здесь не так. — Инспектор саркастически цыкнул. — Не срастается.

— В смысле? — не понял Робер.

Лелуш пояснил:

— Игра не стоит свеч, овчинка — выделки. Слишком много шуму — и ничего. Чистый пшик. Столько жертв и трудов, а на выходе — старая книга да жухлая газета… Я бы на месте вашего деда спрятал в сейфе не книги, а, допустим, драгоценности. Какие-нибудь бриллианты, изумруды, рубины. Вот это, я понимаю, сокровища. А на вашем месте, я бы незаметно вынес эти… Даже нет. Я бы оставил камешки на месте, в сейфе. А из банка вынес бы только эту бесполезную макулатуру.

— Что вы хотите этим сказать? — изумился перемене настроения сыщика Боб.

Ответа Робер не услышал. Как не услышал и звука выстрела. Зато увидел. Увидел, как на груди Лелуша расплылась безобразная алая клякса с чёрной точкой посередине.

Лелуш нелепо дёрнулся, обмяк и безвольной медузой сполз со скамейки на землю.

Они расположились в небольшом скверике напротив банка. И вот теперь кто-то, словно в тире, расстреливает их из снайперской винтовки!

Даже не подумав о том, что может стать прекрасной мишенью для невидимого стрелка, Боб бросился к полицейскому. Приложил ухо к груди.

Вроде бы дышит. Или показалось?… Лучше проверить пульс, так надёжнее… Кажется, есть. Тук-тук-тук. Бьется сердечко-то!.. Нужен врач! Срочно!

Робер вскочил, выхватил телефон. Номер набрать не успел. Лишь увидел в экране айфона, точно в карманном зеркальце, мелькнувшую за спиною тень.

Трррррык!

Мощный электрический разряд переломил тело Боба пополам. Адская боль, нестерпимая! Робер и не стерпел: сдавленно вскрикнул и пал без чувств.

19 часов 4 минуты 17 секунд.

Где-то в Париже, Франция.

Сознание включилось мгновенно (так же как и выключилось). А вот регулировка настроек долго ещё барахлила. Перед глазами плыли мутные радужные круги, в ушах что-то гудело и хлюпало.

«Не кисло меня приложили, — подумал Боб. — Интересно чем? И что с моими конечностями: не чую ни рук, ни ног? — Горько пошутил: — Меня что, четвертовали?»

Как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. Руки-ноги, естественно, Бобу никто не отрезал, но вот скотчем перемотали изрядно — до посинения. И это — синюшные пальцы перехваченных упаковочной липкой лентой рук — было первое, что увидел Боб после того, как к нему наконец-то вернулось зрение. Хорошо хоть руки связаны спереди, а не за спиной. Можно нос почесать, уши потереть.

Робер и почесал, и потёр. Сразу же вернулись обоняние и слух.

Эх, лучше бы не возвращались. В нос шибануло запахом тлена, уши тут же завяли от громкой восточной музыки. Боб никогда не бывал на Востоке, но сейчас ему показалось, будто сказочный джинн из «1.001 ночи» перенёс его из центра Парижа в трущобы какого-нибудь Багдада.

А вот и аскеры, пожаловали.

Два незнакомца в чёрных балахонах и чёрных же масках-балаклавах (ну, прямо киношные ниндзя; или сообразно не дальне-, а ближневосточному антуражу ассасины?) шагнули к пленнику из полумрака. На груди у каждого (почему-то с правой стороны) — матерчатая красная звезда.

«Красная звезда»!

Ну что ж, со свиданьицем.

Один из чёрных что-то пролаял второму на неизвестном Роберу гортанном языке. Но не арабский, точно. С языком Корана Боб был немного знаком от Малика.

Тот, к которому обращались, кивнул, выключил на телефоне музыку.

Слава Богу! Хоть одной пыткой меньше. Достаточно занемевших рук и ног. Хорошо хоть кляп не додумались в рот запихнуть. Вряд ли для этой цели у них бы нашлись тут чистые тяпки. А вонь здесь такая, что Боб и противогаза бы не отказался.

Но с другой стороны — раз нет кляпа, значит «мен ин блэк» с красными звездами на груди не опасаются, что он будет кричать. Отсюда вывод: звать на помощь — бесполезно.

От невесёлых размышлений каскадёра отвлёк так же лишенный какого либо намёка на веселье голос одного из чёрных незнакомцев.

— Очухался? — Акцент какой-то восточный, сильный. Даже чрезмерно сильный. Какой-то показушный акцент. Или это так кажется, после всего пережитого?

Боб промолчал.

— Гордий, — противно рассмеялся краснозвёздый аскер. — Как дэд.

Боб стиснул зубы, напрягся. Ах вы, гады! Ну, держитесь! Вот только руки с ногами освобожу.

Легко сказать, а вот попробуй сделать. Задачка-то не из простых. Не пожалели скотча чертяги. Слоёв десять намотали, если не больше. А ноги — так и вовсе: намертво прихватили к ножкам стула.

Чёрный вновь заговорил:

— Ти тоже лубишь купаться в кислоте? Или сразу скажешь, где сокровища?

— Какие сокровища? — начал тянуть время Боб. А сам потихоньку, так, чтобы не было заметно со стороны, принялся разминать онемевшие кончики пальцев.

Как-то давно, в детстве, Дед рассказал ему одну удивительную историю. О том, как он путешествовал по амазонской сельве.

Так вот. Однажды Франсуа Робер был вынужден заночевать в болотистом лесу.

«Сколько ни искал, — смеялся Дед, — не нашёл ни фута сухой земли. А спать-то надо, с ног валюсь. Вот и заночевал прямиком на толстенном суку. Залез в спальный мешок, лег для верности на живот, на всякий пожарный привязал себя в двух местах к дереву. Лежу — сплю.

Проснулся оттого, что чувствую: онемела вся нижняя часть тела. Поначалу думал, отлежал: ложе-то не самое удобное, прямо-таки прокрустово. Или веревками слишком сильно перетянул. Протягиваю руку, чтобы, значит, узел ослабить. А вместо веревки нащупываю что-то холодное, скользкое, противное. Оказывается, пока я спал, вокруг моего тела обвилась огромная анаконда! Здоровенная такая змеища, метров пять! То ли позавтракать мною собралась, то ли просто погреться приползла. Но мне что так, что этак — всё одно неудобно. Тело — как не моё, ног уже не чувствую. До мачете не дотянуться. Да и дотянешься, что толку? Руки-то онемели. Ложку не удержат, не то что тяжеленный тесак. Пришлось восстанавливать кровообращение самовнушением. Ну, и попеременным сокращением мышц. То расслабляешь, то напрягаешь. Так и гонял кровь до утра. С восходом солнца рептилия, слава Богу, уползла».

Вот и вспомнилась Бобу та давняя история. Ситуация-то в некотором роде сходственная. Только вместо живой анаконды руки и ноги Робера опутал бездушный скотч. А это еще страшнее. Скотч сам, увы, не уползёт. Придётся что-то придумывать, измысливать.

К усилиям воли Робер присовокупил напряжение мышц. Натужился, пытаясь разогнать кровь по организму, пошевелил пальцами ног. Чувствительность вроде бы начала возвращаться. Но крайне медленно.

Ладно связанные руки и ноги, а вот что с бедуинами этими делать? Настроены они, по всей видимости, отнюдь не шуточно. У одного вон — нож за поясом, у второго — пистолет. Везёт же Бобу сегодня на подобные сладкие парочки. Сперва Лелуш (интересно, выжил ли?) с напарником, теперь эти двое. И почему-то один из двоих завсегда не в меру болтлив, второй наоборот — что воды в рот набрал. Бывает же такое.