Эту легкую задачку я попытался решить за чашечкой кофе в буфете, однако процессу помешало то, что в глаза мне бросился…Блынский. Он находился в противоположном конце зала ожидания и, кажется, перехватил мой нечаянный взгляд. Я не случайно употребляю «кажется», потому что на носу Мориса Вениаминовича сидели огромные, на полфизиономии, очки с черными солнцезащитными стеклами. Он был не один — рядом стоял и что-то ему говорил крепкий, с хорошо развернутыми плечами парень-блондин. Что ж, Блынского понять можно: собственной персоной желает убедиться, что я без осложнений улечу в Германию вместе со своими «досками». Я отвел глаза, раздумывая, не поприветствовать ли мне партнера по темному бизнесу, ну, взмахом руки, что ли, но когда опять посмотрел туда, где только что стояли двое, их там уже не было. Не исключено, что спрятались за одной из колонн или смешались с какой-нибудь группой то ли отлетающих, то ли уже прилетевших пассажиров. Ничего не скажу: Блынский — товарищ серьезный и ответственный.

Когда объявили начало регистрации на рейс Киев-Мюнхен, я вышел из аэропорта выкурить последнюю перед делом сигарету, и не потому, что очень уж хотелось, а чтобы убить с пяток минут — зачем мне быть первым или последним? Подойдет и золотая середина.

Я узнал «своего» таможенника сразу — настоящий Мефистофель! Спасибо Блынскому — он прирожденный физиономист. Даже если бы отсутствовали нос крючком и природная смуглость, с Мефистофелем его роднил бы неистовый, совсем недобрый блеск глаз — совсем как у черта, который поджаривается на углях ада. Пока инспектор разбирался с двумя бюргерами — почтенного вида немцами, нахватавшими чего-то там на славном Андреевском спуске: пара акварелек с луковицами и звонницами православных храмов, матрешка с Биллом Клинтоном, внутри которого прячутся матрешки с Моникой, сигарой и саксофоном, даже, представьте, была предъявлена икона, изготовленная резчиком по дереву — я бросил на нее несколько косых взглядов, и она, если честно, мне понравилась. Немцы, пройдя досмотр, оживленно зашпрехали — как гуси, которым после молчания захотелось погоготать, и теперь наступила моя очередь.

— Что у вас? — бегло спросил Мефистофель, профессионально выхватывая из декларации то, что его интересовало.

— Да вот, парочка икон, стилизованных под старину, — я протянул инспектору заключение экспертов. Он внимательно прочитал его и попросил:

— Ну-ка, покажите. Ага, ага…

Так он этим агаканьем отреагировал на «Спаса» и «Пантократора», которые предстали перед его взыскующим оком во всей первозданной своей красе. Бьюсь о заклад, крючконосый слуга дьявола тут же понял, с чем имеет дело и какая этим «доскам», как цинично бы сказал Блынский, цена. Помедлив, он согласно закивал головой, соглашаясь и с экспертами, и со мной, и с самим собой:

— Что ж, вид у них как у старинных икон, а на самом деле… Развелось же у нас умельцев, которым обмануть покупателя — раз плюнуть… Проходите, пожалуйста…

Я аккуратно упаковал «Спаса» и «Пантократора», но далеко не ушел — передо мной вдруг выросли двое: статный моложавый мужчина, одетый в форму таможенника, с погонами подполковника на плечах, и Владимир Юрьевич Вальдшнепов в штатском.

— Позвольте вашу декларацию, — попросил подполковник.

Я растерянно оглянулся на Мефистофеля — дескать, что это еще за номера, и от меня не ускользнуло, как он внутренне напрягся. Так, наверное, застывает на месте вор, которого поймали на горячем.

— Извините, но я уже прошел досмотр. Вроде бы все в порядке, — постарался как можно увереннее, так, чтоб слышал Мефистофель, сказать я.

— Извольте — ваша декларация, — настойчиво и уже очень строго повторил таможенный чин.

Я вынужден был повиноваться. По поводу икон у подполковника тут же возникли большие сомнения — он подозвал Мефистофеля и спросил:

— Вы уверены, что эти иконы не имеют большой художественной и исторической ценности?

— Вполне. Не что иное, как искусная стилизация под старину.

— Знаю, знаю, Василий Никитович, что глаз у вас наметанный, но с подобными выводами я лично не спешил бы. Разрешение на вывоз икон есть?

Мефистофель Никитович готовно протянул начальству бумажку, она, по большому счету, выводила его из-под удара, но ситуация, эти внезапно возникшие, скорей всего, непредвиденные осложнения ему явно не нравились, хотя он старался этого не показывать.

— Солидное заключение, — сказал подполковник Вальдшнепову. — Подписи какие! Им, знаете, можно верить! И все же…Вдруг это на самом деле старина? Вам, пожалуй, — обратился он ко мне, — придется отложить вылет в Мюнхен. Приносим извинения, однако без повторной экспертизы не обойтись. Сейчас, господин, — он заглянул в декларацию, — Хомайко, вас проводят в комнату, где подождете часок-другой…

— Это, как понимаю, в лучшем случае? — вскинулся я, играя роль недовольного пассажира специально для Мефистофеля Никитовича, которой заметно сник — по крайней мере, глаза его утратили привычный блеск.

— Всяко бывает…Билет ваш сейчас сдадут, а деньги возвратят…

Ей-Богу, меня отпустило: как будто я волок два тяжеленных чемодана и оставил позади километры и километры, и вот, наконец, наступил тот вожделенный миг, когда надобность в одном из чемоданов отпала. Так ли, иначе, но, «раскрутив» Блынского, которого подозревал в причастности к убийству Модеста Павловича Радецкого, я сделал, что мог: дальнейший успех зависит не от меня, а от прокуратуры.

Ближе к вечеру уже был дома. Стало ясно, что одиночество мне осточертело — видимо, опыт житья с Алиной подвел к пониманию неких прелестей жизни, напоминающей семейную. Позвонил Зое домой — не отвечает. Набрал номер ее мобильного — плохо будет, если она на смене в своих «Пирах Лукулла». Еще хуже, если услышу противное: «Абонент находится вне зоны досягаемости».

— Ты где? — закричал я, когда услышал звонкое и чистое «Алло?». — Ты где, Зоя? Это я, Эд!

— Что-нибудь случилось? — встревоженно спросила она.

— Ровным счетом ничего. Но где ты, где?

— Пью кофе с подружкой. Я в отгуле. Эд, почему ты такой взбудораженный?

— Почему, почему!.. — рявкнул я и, сбавляя обороты, до невозможности лирически признался: — Потому, что очень хочу увидеть тебя! Ты даже не представляешь, как я соскучился по тебе! И еще… Еще у меня сегодня настроение, лучше которого не бывает. Как у…

— …кого? — очень даже трезво поинтересовалась «тростинка» — мое необыкновенное настроение ей никак еще не передалось.

— Не знаю, — откровенно сознался я. — Ну, может, как у человека, который едет отдыхать в Крым и наконец увидел море. Ну, нечто похожее, поняла?

— Да, конечно. Я рада за тебя, Эд. Но твое приглашение такое неожиданное… К тому же мы с подругой еще даже не успели перемолвиться…

— Зоя, ну, пожалуйста…

— Эд, ты как мальчик, который на базаре клянчит у мамы…ролики…

— Вот именно! Если ты через полчаса не позвонишь в мою дверь, у меня шарики зайдут за ролики.

— Хорошо, постараюсь уберечь тебя от надвигающегося безумия. Но явлюсь только через полтора часа. Диктуй адрес…

Что и говорить — дожился я, дохозяйничался! Открыл холодильник — хоть шаром покати, если не считать, конечно, двух бутылок хорошего белого вина. При взгляде на них у меня и родилась очень даже неплохая идея, нуждавшаяся, впрочем, в некотором уточнении. Пришлось снова потревожить Зою, но на этот раз SMS-кой: «Какую еду ты любишь?» Ответ не заставил себя ждать: «В общем-то, рыбу». Чудесно! Так я и предполагал. Пересчитал скудеющую наличность — она еще позволяла закатить последнюю гастроль брюнета!

Все получилось как нельзя лучше: едва Зоя переступила порог моего убогого жилища, осматриваясь с некоторым любопытством и интересом, как раздался звонок в дверь и в прихожей появился совсем не похожий на японца, но все же имеющий некоторое отношение к Стране Восходящего Солнца человечек, одетый в униформу ресторана «Фудзияма».

— Заказывали? — деловито осведомился он.