— Нет-нет, — отказался я. — В достопочтенных «Пирах Лукулла» меня накормили на три дня вперед. Давайте-ка выпьем еще, и я покопаюсь на антресолях — там где-то мой новенький запасной халат.

— Не надо, — попыталась остановить меня Алина. — У меня все с собой.

Я вспомнил, что в прихожей и вправду находится ее небольшая дорожная сумка, однако воспротивился.

— Вы разрушаете мою мечту. Мне всегда хотелось, чтобы мой халат хоть однажды набросила на плечи какая-нибудь прекрасная незнакомка.

— Как прикажете понимать: до сих пор порог этого жилища не переступала ни одна женщина?

— Вы угадали, — скромно потупясь, подтвердил я.

Халат сразу не отыскался, и все это время, перебирая не столь уж значительные залежи моего тряпья, я думал, что мне уже тридцать два и пик моей юношеской гиперсексуальности остался позади — еще года четыре назад до любовных утех был жаден, как юный жеребец, и мог отличиться в постели десять-двенадцать раз. Условий для любви, правда, не было никаких — откуда они у курсанта военного училища, а потом бесквартирного офицерика? Эх, эту бы «хату», которую помог мне приобрести дядя, да в те времена, когда хотелось всегда, с кем угодно, где угодно и сколько угодно! Грех, однако, жаловаться: я силен и сейчас, располагаю кое-каким опытом, а женщины покидали мою келью в самом лучшем расположении духа.

Пока Алина нежилась в ванной, я занялся устройством нашего ночлега. Как ни крути, а он будет совместным — кроме этой широкой тахты в спальне-кабинете, ничего такого, где можно вытянуть ноги, у меня нет. В гостиной, где телевизор, «стенка», журнальный столик, одни лишь кресла. «Кантоваться» на полу неохота. Так что, застилая тахту свежими простынями и меняя на подушках наволочки, сам не знал, что готовлю — ложе обычного ночлега или ложе любви. Это уж как получится. Человеком, выжимающим максимум пользы из обстоятельств, особенно столь пикантных, как теперь, я никогда не был.

Я так задумался, что и не заметил, как в кабинет-спальню вошла Алина — полотенце на голове скручено наподобие чалмы, а мой темно-синий, в красную лишь по периметру клетку махровый халат достает ей до самых пят, если даже не волочится по полу. Ноздри мои раздулись, точно у гончего пса — в комнате враз запахло, как от морозного белья под раскаленным утюгом. Наверное, нет на свете ничего чище, чем женщина после душа. Но на комплимент я отважился несколько иной:

— Вы, сударыня, словно рождены для этого халата. Хотя, скрадывая ваши прелести, он делает вас вещью в себе.

Она откликнулась понимающей, таящей сразу несколько нюансов усмешкой: тут тебе и женская снисходительность — ясно, чего так вожделеет этот сидящий на краешке тахты, еще крепкий экземпляр мужской породы, и явное неверие, что она — «вещь в себе», ведь тяжелую «луковку»-довесок не закамуфлирует даже халат сумоиста, и некое обещание того, что вовсе нельзя исключить между двумя молодыми людьми.

— Правая половина тахты — ваша. Располагайтесь и почивайте. Демаркационная линия — посредине. А слева, извините, прикорну я. Иного способа устроить полноценный ночлег, увы, нет. Проклинаю себя за то, что собирался, но так и не удосужился купить раскладушку. Если не возражаете, я тоже совершу вечернее омовение. Захотите полистать Харуки Мураками — включите бра.

Алина улыбнулась мне признательно и нежно. Я направился в ванную, но в дверях, повинуясь какому-то наитию, полуобернулся — она стояла ко мне спиной, нагая, с одним лишь полотенцем-чалмой на темных, еще влажных волосах. Зачем она так поспешно выскользнула из халата? Чтобы показать, насколько вызывающе безупречен ее стан? Или до срока возбудить меня? Чтоб там не имелось в виду, красавица эта убила сразу двух или даже трех зайцев.

В ванной смывал с себя сегодняшние грехи — легкий, вернее даже, приличный перебор с водкой в «Пирах Лукулла», непристойные мысли по отношению к Зое-официантке, неукротимое желание получить все удовольствия сразу… И даже сейчас… Страшно, блин, взглянуть на себя в зеркало — не усталый миротворец, а свирепый Приап! И хоть все предвещало, что впереди у меня ночь безумной любви и отделаться от этого предчувствия было трудно, очень трудно, я все же попытался охладить свой пыл трезвой мыслью: а вдруг эта странная девушка окажется крепким орешком, цитаделью, которую легко взять приступом только на первый взгляд? Образумить себя, однако, не удалось. Приап аж пер из меня, причем так неудержимо, что я всерьез обеспокоился: а не сдохну ли я, как бобик, раньше времени на родимой тахте? Ладно, хватит смывать с себя грехи! Не так уж и много накопилось их у меня за прошедший денек!

Если принять во внимание, что свет в кабинете-спальне уже погашен, никакого влечения к культовому японскому писателю Харуки Мураками с его «Страной Чудес без тормозов и Концом Света», а также к не менее культовому российскому прозаику Людмиле Улицкой с ее «Бедными, злыми, любимыми» (томики на тумбочке находились рядом) Алина не испытывала. Конечно же, она дьявольски устала и, наверное, уже спит сном праведника. Если так, то тревожить гостью не стану. В конце концов, я предоставил кров бездомной скиталице.

Стараясь шуметь как можно меньше, я аккуратно улегся на моей, донельзя знакомой половине тахты.

Первая буква в алфавите секса — не поцелуй, не тисканье, не зажиманье, а обычное прикосновенье руки к…руке. Некоторое время я пролежал, не шевелясь и не дыша, хотя возбудился еще сильнее, чем в ванной. Если между нами ничего не произойдет, что я буду делать с собой, бедным? В постельных делах, как и на войне, разведка просто необходима. Полная темнота не помешала мне безошибочно вычислить, где находится рука Алины и тихонько, будто невзначай, дотронуться до нее. Отклик последовал незамедлительно — ее теплые и гладкие, очень длинные, как я приметил еще на кухне, пальцы ласково погладили мою ладонь. Еще секунда — и наши пальцы переплелись с такой силой, что стало ясно: она ждала меня столь же нетерпеливо, сколь к ней стремился и я.

— Не подумай, что я так со всеми, — вдруг послышался ее шепот.

— Но, Алина, между нами еще ничего не произошло, — тоже шепотом сказал я.

— Просто в такси мне почему-то стукнуло в сердце, что ты — мой. Мой мужчина, — как будто не расслышав моих слов, продолжила она.

— По затылку определила? — попробовал пошутить я, а переплетение наших пальцев стало таким неистовым, что грозило переломами.

На сей раз эта странная девушка удостоила таки меня ответа:

— Мне понравился твой запах. И я уже в машине потеряла голову.

О, эти чертовы антропомоны! О, эти божественные антропомоны! Оказывается, только благодаря вам этот день, весьма для меня нелегкий, если учесть послание с того света, получил счастливое завершение.

— Не поверишь, но нечто подобное пережил и я, только уже здесь, в квартире. Если бы не было тебя, я лег бы спать с твоим свитером.

Она искренне рассмеялась, а длинные и тонкие пальцы так пережали мои, что никакой надежды разорвать наше сплетенье-переплетенье не оставалось.

Я был на пределе. К дьяволу разные любовные прелюды, игры-забавы и прочая пряная ерунда, так настоятельно рекомендуемая сексологами тем, кто жаждет получить высшее сексуальное образование! Вперед! Ближе к телу! И все же я медлил, не желая показаться волком, готовым растерзать невинную овечку. Но, как оказалось, на пределе находилась и Алина. Ей тоже не хотелось тратить время на какой-нибудь затяжной, с извивами языков, поцелуй, на разные бесстыдные прелести, производимые столь же бесстыдными руками влюбленных или вожделеющих друг друга. Уму непостижимо, но она абсолютно безошибочно угадала то, чего мне в эти мгновения хотелось до безумия остро. Она, по идее, могла бы остаться подо мной, или надо мной, или еще как, но наитие, или озарение, заставило ее сбросить с себя мое легкое весеннее одеяло и, утопив голову в подушку, в немыслимом прогибе выставить, выпятить передо мной то, что при прекрасной, как у модели, талии так волнующе-гармонично, в высшей степени зазывно отягощало ее фигуру. Сейчас я не был никаким Эдом Хомайко, я был яростным самцом, которому откровенно, без стеснения отдавалась самка. Я бегло попробовал на вес ее груди — безупречно гладкая, как у атласных карт, вынутых из новых колоды, кожа, потом, летуче согрев ладонями ее обращенные ко мне с дерзким вызовом ягодицы, слегка разъял их и… И хоть Алина, как апрельская березка, уже переполнилась ждущим своего добытчика соком, мой вход в нее сопровождался упругой и нежной сопротивляемостью — так хорошо подогнанная пробка впритирку ввинчивается в узкое и длинное горлышко винной бутылки…