Шипя от боли, я кое-как села, осмотрелась и похолодела от ужаса. Магическая стена с этой стороны казалась стеклянной, за ней бушевала метель. Чёрные силуэты, спешившись, настороженно изучали преграду.

Рейнар лежал на боку у самой границы снега, а над ним замер Хейдрек. Если всадник перевернётся на спину, то выкатится прямо ему под ноги. Сердце обезумевше заколотилось в груди. Стоит повелителью пройти через преграду, и нам конец. Но секунды текли одна за другой, а Хейдрек всё стоял на месте. Он снял шлем, снежинки падали ему на плечи, застревали в белых волосах, таяли на щеках. Холодный взгляд пристально изучал лес перед собой, словно не видя ни нас, ни даже собственного отражения в магической стене.

Надо оттащить Рейнара и убираться отсюда, пока есть шанс.

Я медленно поползла по-пластунски, стараясь не сильно ворошить опавшую листву, но всё равно каждое движение сопровождалось закладывающим уши шелестом. Главное — не думать о фигуре в алом плаще, к которой с каждым мигом я становилась всё ближе и ближе.

Наконец, пальцы наткнулись на рукав куртки Рейнара. Боясь лишний раз вздохнуть, я села и оглядела моего спутника. Лицо на фоне чёрных крашенных волос казалось мертвенно бледным, тонкие губы посинели, глаза под полуприкрытыми веками не шевелились. Я спешно ощупала его грудь, руки, спину. Шерстяной плащ, на который всадник сменил свой алый, стремительно пропитывался кровью: под ключицей торчала стрела. Липкими, мокрыми руками я зажала рот, чтоб не взвыть от горечи. Рейнар умирал.

Трясущимися пальцами сорвала накидку со своих плеч, прижала вокруг раны, понимая, что всё без толку. Его убивало даже не проклятье, а просто попытка защитить меня. Вспомнилось, как Рейнар предсказывал подобный исход, но я продолжала глупо верить, что сумею сбежать от судьбы. И вот результат.

— Рейнар, ты меня слышишь?

Голос Хейдрека звучал как треск льда: хлёсткий, завораживающе-потусторонний. Чувствуя, как глаза затягивает горячая пелена слёз, я упрямо прижимала ткань к ране. Надо оттащить всадника хоть на несколько шагов от границы, попытаться вытащить стрелу, а потом как-то зашить спину. Я думала над этим, пока пробовала волочь его то так, то этак, — и осознавала беспросветность затеи. У меня нет ни иголки, ни ниток, нет даже спирта для дезинфекции. Рейнар умрёт или от потери крови, или от моих неуклюжих попыток его спасти.

Но остановиться и бросить его тут я не могла.

— Циса утверждает, что ранила тебя, — продолжил повелитель ровным голосом. — Надеюсь, ты выживешь. Только я могу распоряжаться судьбами всадников Дикой Охоты.

Хотелось закрыть уши, чтобы не слышать безразличие, сквозившее в каждом предложении. Я всё-таки сумела перекатить Рейнара на другой бок, уложить на свой плащ и отволочь на пару метров от границы, чтобы случайно не перевернуть его на спину. Отдышалась, соображая, что делать дальше. Лошадь! Я бросилась к затихшей уже гнедой. В чересседельных сумках нашлись нож, фляжка с вином, чистая рубаха, тут же пущенная на тряпки, и даже пара коротких иголок: явно для штопки ткани, а не человеческого тела, но выбора не оставалось. Дрожащими руками я принялась распарывать куртку на спине всадника. Господи, только бы не зарезать его окончательно!

А Хейдрек всё не унимался.

— Приведи мне девушку, Рейнар. Только я могу обуздать такую силу, ты знаешь. Приведи её, и я закрою глаза на столь вопиющее неповиновение. Да, тебе придётся доказать свою верность, но я дам шанс, обещаю.

Какое великодушие, мать твою! На языке чесались самые отборные ругательства, какие я только знала, но отвлекаться было нельзя.

Кое-как распоров куртку, я окатила спину всадника вином, плеснула себе на руки. Хотела глотнуть для храбрости, но не стала: только шума в голове мне не хватает. Прикинула направление засевшей стрелы, потом кое-как отломала хвост. Каждое моё движение заставляло рану ещё больше кровоточить, но предстояло самое страшное: надавить на древко, чтобы наконечник вылез из груди. Руки одеревенели от холода и липкой крови, но меня бросило в жар только от одной мысли об этом. Я отчаянно взмолилась всем богам, чтоб не проткнуть лёгкое.

— Ты спятила, Агата. Убьёшь же его вот этими своими руками… — прошептала, нажав на стрелу.

Рейнар застонал от боли, я чуть не лишилась сознания, но всё-таки закончила начатое.

— Ты не спасёшь её, как не мог спасти Алируну, — после долгой паузы вдруг сказал Хейдрек — я уже успела о нём позабыть. — Жена повелителя Дикой Охоты должна отдать магию и умереть.

Мне послышалось, или в его голосе впервые прозвучала грусть?

Отшвырнув стрелу прочь, я зажала обе раны чистыми тряпками, тут же окрасившимися в чёрный. Так, зашить одну, потом вторую — проще простого, как носки штопать. Соберись, Агата, давай!

Пальцы плохо слушались, но я всё равно кое-как стянула вытащенной из той же рубашки ниткой сначала ужасную дыру на спине, а потом разрез на груди. Кровь продолжала течь, заливая мои руки, одежду, я испачкала ею всё лицо, утирая пот, катившийся градом. Рейнару лучше не становилось.

— Я жду тебя в Тодбурге. Даю неделю, а потом сожгу этот лес дотла.

Я оглянулась, но всадники пропали, словно их и не было, а нас укрыл как будто параллельный мир, где зима осталась лишь воспоминанием. Что это за место? Будь у меня больше сил и желания, я бы попробовала углубиться в лес, найти помощь, но не сейчас. Дыхание Рейнара стало прерывистым, мне с трудом удавалось различить вдох и выдох.

Он умирал у меня на руках, и я больше ничего не могла сделать.

— Пожалуйста, живи…

Вырвавшийся всхлип прозвучал жалко. Я уткнулась в грудь всадника, по щекам потекли слёзы. Это всё моя вина. В порыве отчаяния воспользовалась магией, надеясь на защиту, а стала убийцей, с какой стороны ни глянь. Лучше бы Рейнар не спасал меня.

Вина жгла нестерпимым огнём. Я плакала, перестав сдерживаться, а в моих ладонях стремительно холодели пальцы всадника.

Шаги за спиной я услышала слишком поздно.

Утро следующего дня застало меня на полу рядом с кроватью, на которой лежал Рейнар. Я заснула на пару часов, привалившись к изголовью и не выпуская ладони всадника из пальцев. Все предыдущие сутки вспоминались кошмаром, который — увы — пришёл в реальность.

Убежище, открытое нам в спешке погони магией, оказалось спрятанной в чаще леса деревенькой. Неприступные горы с одной стороны, болота — с другой делали её и без того укрытой от случайных путников, но завершал безопасность магический барьер. Никто из большого мира и подумать не мог, что в каком-то десятке километров от приграничного города, живут люди, всё ещё поклоняющиеся Триединой. Двести лет назад они попросили у неё защиты, и с тех пор мирно жили в тени Призыва. Пока тут не появилась я.

Рейнара донесли на спешно сооружённых носилках, я же плелась следом, поддерживаемая под руку крепкой молодой женщиной лет двадцати пяти. Она что-то спрашивала, и я вроде бы отвечала, но память стёрла наш разговор как несущественный.

Потом было долгое ожидание под дверью Ретты, местной лекарки. Бодрая сухонькая старушка сначала пыталась выпроводить меня отдыхать, но я упрямо отказывалась уходить. В конце концов за мной оставили приглядывать долговязого паренька лет десяти, а сами жители разошлись кто куда. Все как будто знали, кто я такая, даже не старались расспросить, да я и не в состоянии была отвечать на вопросы.

Спустя несколько бесконечных часов лекарка всё-таки пустила меня в дом. Рейнара уложили на узкую кровать в углу большой комнаты, отгородили занавеской, а мне позволили ухаживать за ним. Мертвенная бледность на его щеках сменилась горячечным румянцем, руки по-прежнему были ледяными, но вот лоб полыхал огнём. Я меняла компрессы, меняла повязки, поила с ложечки вином, разбавленным водой, но всадник так и не приходил в сознание.

— Продержится ночь — будет жить, — честно сказала Ретта перед отходом ко сну. — И тебе бы прилечь, детонька.