Кажется, я опоздала. К моменту моего появления других машин на льду не было, зато черный Лэнд уже дожидался меня на берегу. При виде прямого мужского силуэта в расстегнутом темно-синем пальто поверх привычного делового костюма, сердце непроизвольно забилось чаще. Кажется, перевязь с левой руки Лазарева уже исчезла. Начинающийся мелкий снег засыпал всё вокруг, опускаясь на волосы и плечи Дэна и я, засмотревшись, чуть не притерла правым крылом своего Лексуса ограждение из шин.

Резко выдохнув, нажала на мультируле кнопку, увеличивающую громкость звука. «Carol Of The Bells» Линдси Стирлинг в эту снежную погоду напоминала о том, что до нового года осталось меньше месяца.

В это время принято подводить итоги, и я с грустью осознала, что год назад и подумать не могла, через что мне предстоит пройти. И поняла, что ни о чем не жалею и мое счастье зависело не от этого, а от совершенно другого фактора. От того, рядом со мной Дэн или нет. Только в его присутствии я расправляла крылья за спиной и ощущала безграничную, всепоглощающую эйфорию.

Всеми силами удерживала себя от того, чтобы не смотреть на Лазарева, но Лэнд притягивал к себе мой взгляд, словно магнитом.

«Завтра не поеду» — мысленно строго запретила я сама себе, но тут же забыла о своем обещании.

Проезжая мимо берега, боковым зрением отметила, что Лазарев докурил, затушил окурок о колесо Лэнда и сел за руль.

«Уезжает. Так рано?» — тут же тревожным звоночком завертелось в моем воспаленном тягостным ожиданием мозгу.

Он действительно завел машину, ослепившую ярким светом зажегшихся габаритных огней, но не уехал. Проходя следующий круг, я затаила дыхание, завороженно глядя, как ветер разметает в стороны снежинки с капота и крыши Лэнда, медленно спускающегося на лед озера.

Я не остановилась, а машина Дэна подстроилась под мою скорость и заскользила рядом по соседней полосе.

Несколько кругов мы так и проехали бок о бок. Само-собой, мой водительский опыт сильно уступал Лазаревскому. И пару раз меня чуть не занесло прямо на его новенький Лэнд.

Словно почувствовав мой страх, он отъехал чуть дальше, но тут же развернулся и вскоре мы встретились, ослепив друг друга фарами и разъехавшись «восьмеркой».

Теперь это напоминало танец. Странный для любого стороннего наблюдателя, если бы таковые имелись, но, кажется, вполне понятный нам обоим. По-своему красивый. Снег, разлетающийся в стороны. Лед, сверкающий под светом фар, словно гладкое стекло. Громкая, рвущая душу, музыка скрипки из колонок.

Почувствовав, как слезы горячими потоками катятся по щекам, я первой не выдержала напряжения, не в силах больше терпеть это томительное ожидание. Остановила машину прямо в центре озера и вышла вперед, в свет фар, стараясь не поскользнуться на льду.

В следующее мгновение Дэн круто развернул Лэнд и остановил его напротив.

Я замерла перед капотом Лексуса, словно в замедленной видеосъёмке глядя на то, как Лазарев выходит из машины и направляется ко мне. Как при ходьбе разлетаются в стороны полы его расстегнутого пальто. Как искрятся тающие снежинки на его волосах. Как отблески фар от обеих машин высвечивают его силуэт золотистым ореолом, делая эфемерно-ненастоящим.

Подойдя ближе, Лазарев тоже замер напротив. Почти минуту мы молча смотрели друг на друга, потом он улыбнулся одними уголками губ и со вздохом произнес:

— Я не могу так больше, клубничка.

— И не надо, — нервно усмехнулась я и решительно шагнула к Дэну, позволяя заключить в крепкие теплые объятья.

Так не обнимают в милых и романтичных фильмах. Там сильные и мужественные герои сжимают ладонями тонкие талии хрупких героинь, а те, в свою очередь нежно кладут пальцы на широкие мужские плечи.

Вместо этого я уткнулась лицом в грудь Дэна, а мои ладони пробрались под его пальто и пиджак, сомкнувшись за спиной, чувствуя через тонкую ткань тепло его кожи. А он крепко обвил руками мои плечи и зарылся носом в волосы, щекоча горячим дыханием. Так герои не обнимаю героинь в кино. Так обычные люди обнимают тех, кого больше всего на свете боятся потерять.

— Прости меня, — выдохнул Лазарев мне в волосы, заставляя немного отстраниться, чтобы поднять голову и утонуть во взгляде темно-свинцовых глаз. — Я привык, что у меня всегда всё идет по плану. А с тобой всё не так. С тобой всё идет… — он откашлялся, подбирая нужное цензурное слово. — Не так, как задумано. Твои действия невозможно просчитать наперед. Я не всегда понимаю, чего от тебя ожидать.

Это вызвало у меня улыбку.

— Мне не нужно тебя прощать, Дэн. Я же говорила, что ни в чем тебя не виню. А тебе не нужно меня понимать. Просто любить вполне достаточно.

— Я и люблю, — приглушенно выдохнул он и, чуть ослабив объятия, прижался губами к моим губам, не позволяя сказать ни единого слова в ответ.

А я отдалась потоку нежности, чувственности и доверия, хлынувшему на меня с этим поцелуем, без слов говорившем обо всем, что нас связывало и отметавшем все мои сомнения о том, что мы перестали быть идеально совпадающими частичками чего-то целого и настоящего.

С каждым трепетным прикосновением его губ к моим, я чувствовала, как по телу разбегаются покалывающие искорки удовольствия и того самого безграничного счастья, которое мог подарить мне лишь один человек. Тот, что сейчас, тяжело дыша, продолжает сжимать меня в объятьях.

— Ты дрожишь, — пробормотал Дэн, нехотя отстраняясь. — Пойдем в машину.

Но холода я не чувствовала, хотя легкая дрожь действительно сотрясала все тело изнутри.

Проблема была в том, что машины было две, а расставаться, после того как мы снова, наконец, обрели друг друга, категорически не хотелось, даже на минуту. И я растерянно оглянулась на свою машину, всё еще бьющую в мою спину ярким светом фар.

— Давай ключи и иди в Лэнд греться, — без лишних слов понял меня Дэн. — Оставим Лексус на берегу, а утром его водитель отгонит на стоянку.

Но я не пошевелилась, сомневаясь в том, стоит ли оставлять свой автомобиль на произвол судьбы. Лазарев усмехнулся:

— Клубничка, не мерзни, — произнес он строго и, подмигнув, добавил аргумент, обычно решающий подобные проблемы в его пользу: — Там в левом подстаканнике твой любимый кофе.

Горячо обожаемый мною раф я раньше могла пить практически круглосуточно, не испытывая после этого никаких проблем со сном. И я послушно отдала Дэну ключи от Лексуса, но, сделав несколько шагов, с печальным вздохом бросила ненароком:

— Кофе мне больше нельзя.

В Лэнде уселась на водительское кресло с включенным подогревом и следом за Лазаревым, выехала на берег. Припарковалась возле Лексуса, а потом, не выходя из салона, перебралась на пассажирское сиденье, с грустью глянув на свой стакан клубничного рафа.

— Почему тебе кофе нельзя? — усаживаясь рядом, полюбопытствовал Лазарев, после того, как поставил мою машину на сигнализацию.

Услышал, значит. А я успела пожалеть, что высказала вслух эту, неожиданно пришедшую на ум мысль. Но не придумала для ответа на этот вопрос ничего лучше, чем:

— Врач не разрешает.

И эти слова ожидаемо заставили Дэна нахмуриться.

— Ты чем-то больна?

Мда. Тот случай, когда сказала «а» и теперь обязательно нужно говорить «б», чтобы не показаться в глазах собеседника идиоткой.

Наверное, о беременности принято сообщать какими-то более изощренными и красивыми способами. Но пока Дэн не успел приписать мне какой-нибудь туберкулез или еще чего похуже, поскольку в изоляторе можно подцепить и не такое, пожав плечами, отозвалась:

— Скорее, чем-то беременна.

И, судя по всему, эта фраза вогнала Лазарева в ступор. Когда я ее произнесла, он как раз успел сдвинуть рычаг переключения передач на «D», потом вернул на «Р» и задумчиво повторил этот ритуал еще раз, а потом, прикрыв веки, откинул голову на сиденье.

Ёшкин кодекс! Если даже у меня в своё время мысли о беременности вызвали целый ряд вопросов и противоречивых мыслей, то у Дэна их теоретически должно было быть еще больше. И я, нарушив затянувшееся молчание, быстро произнесла: