Что теперь будет? Сдастся ли Земсков? Признает собственное поражение или предпримет новую попытку насолить Дэну? И если предпримет, то какой новый способ придумает изобретательный мозг человека, которого когда-то за мстительность прозвали «Холерой»?

Ёшкин кодекс, у Лазарева ведь тоже должно было быть какое-нибудь прозвище, в группировках ведь без этого никак. Интересно, а как называли его?

Решив спросить об этом при случае, написала сообщение Дэну, полюбопытствовав о том, как у него дела, но он, вероятно был занят в суде по одному из моих дел, рассмотрение которого было назначено на это время, и не ответил.

Попыталась занять себя чтением, но, как назло, в Лазаревской библиотеке не нашлось ничего, что могло бы меня заинтересовать. Биографии казались скучными, детективы — однотипными, а ужасов я и без того не так давно успела насмотреться в реальности.

Перебрала вещи, принесенные Дэном из багажника моей машины, но их оказалось не так уж и много, чтобы надолго меня отвлечь.

Погода на улице была просто замечательной для начинающейся осени. Теплой и солнечной, с безоблачно-голубым небом и отсутствием малейшего ветерка. Такие идеальные дни принято называть «бабьим летом», потому что когда-то их наступление означало окончание женских полевых работ. Я же, как не занятая ни полевыми работами, ни какими-либо еще, откровенно скучала.

В конце концов, устав разглядывать хорошую погоду в окно, надела черные спортивные штаны и легкую футболку, всунула в уши наушники старенького айпода и, взяв с собой только ключи от дома, да и те оставив у вахтерши, чтобы не звенели в кармане, вышла на улицу, намереваясь пробежаться вокруг Второго озера, расположенного неподалеку.

Весной мы бегали здесь вместе с Дэном по утрам или гуляли по вечерам, обсуждая события прошедшего дня, споря об интересных решениях из судебной практики или мечтая о будущем.

Кувшинки уже отцвели, но рыбаки привычно сидели на берегу с удочками, пестря разноцветными шляпами, уберегающими их головы от палящего солнца. Рыбы всем хватало, ее в озере было столько, что иногда она серебрилась у самой поверхности сине-зеленой воды. Почти выпрыгивала на поверхность, создавая иллюзию того, что ее можно поймать руками.

Дорожка, проходящая вдоль озерного берега прямо рядом с проезжей частью, считалась велосипедной, однако велосипедисты обычно предпочитали более длинную расположенную в другом районе, а эту облюбовали любители побегать вроде меня. Однако других желающих добежать до берега моря, в которое Второе озеро впадало через несколько километров, в обеденное время не было.

Посчитав это хорошим знаком, поскольку воробушек-социофобушек внутри меня не очень-то желал с кем-то общаться после всего, что произошло со мной накануне, я быстрым шагом двинулась в сторону дорожки, по пути щелкая кнопками айпода, выбирая нужную песню.

Однако, когда я встала перед пешеходным переходом, через который пролегал мой путь, рядом со мной остановилась патрульная машина с выключенными проблесковыми маячками. Дверца ее заднего сиденья открылась, и из автомобиля вышел мужчина, чье лицо при более внимательном взгляде показалось мне смутно знакомым. Когда он обратился ко мне, я была вынуждена нажать на паузу, выключая музыку, и вытащить один наушник из правого уха.

— Ева Сергеевна, — повторил мужчина, поняв, что первую сказанную им фразу я попросту не услышала и вытащил из нагрудного кармана удостоверение. — Моя фамилия Черкасов, я оперуполномоченный городского отдела по раскрытию тяжких преступлений…

— Здравствуйте, — когда он назвал мне фамилию, я его вспомнила. Буквально пару недель назад я передавала ему документы по делу одной из своих подзащитных для приобщения к материалам проверки. — Чем обязана?

Он откашлялся, прежде, чем произнести следующую фразу и, кажется, даже смутился:

— Вы должны проехать с нами в отдел следственного комитета, прямо сейчас, — то, как он отвел при этом глаза в сторону, мне не понравилось, и я нахмурилась.

— Для чего?

— Вас подозревают в совершении преступления, предусмотренного пунктом «б» части третьей статьи сто одиннадцатой.

Это напоминало какой-то глупый фарс. Я видела в своей жизни несколько доставлений и ни одно из них не походило на то, что сейчас происходило со мной.

Солнечный осенний день. Оживленная улица. Люди, спешащие по своим делам. Я абсолютно беззащитная, в спортивном костюме и у меня даже телефона с собой нет. Очевидно, оперативник, бывший моим одногодкой по возрасту, и сам ощущал себя не в своей тарелке, судя по его сконфуженному лицу.

Мысленно я уже открыла уголовный кодекс на нужной странице, воспроизводя в голове ее содержимое. Статья сто одиннадцатая предусматривала ответственность за причинение тяжкого вреда здоровью. Пункт «б» добавлял в качестве квалифицирующего признака «в отношении двух и более лиц». Санкция — до двенадцати лет лишения свободы. Исключительно «посадочная» статья.

Ёшкин кодекс. Так не бывает. Это абсурд какой-то. Меня же похитили. И ночью я раздумывала о том, как не хочу стать потерпевшей. А в итоге, кажется, стану подозреваемой.

Сердце в груди замолкло на мгновение, а потом забилось как бешеное. Ладонь, держащая наушник, моментально вспотела. Чувствуя себя сбитой с толку, перевела недоуменный взгляд на такого же растерянного оперативника. Словами не передать, как сильно мне не хотелось терять свободу, которая в свете последних событий стала особенно ценной. Негромко произнесла:

— Догоните сначала.

И, не дожидаясь, пока он осознает суть услышанного и предпримет что-нибудь, чтобы мне помешать, побежала, по пути вставляя в ухо второй наушник и снова включая музыку.

Кажется, патрульная машина развернулась прямо на пешеходном переходе и поехала следом, но я старалась не оборачиваться, чтобы не проверять. Понимала же, что в конце концов я буду вынуждена подчиниться и окажусь на допросе. Но сейчас мне нужно было время, чтобы с этим смириться, потому что в голове творился полнейший сумбур и каша из сотни вопросов, которые я задавала сама себе и не получала на них ответов.

Что вообще произошло? Теоретически Соколов и Беззубый-Рыжий получили вред при пожаре, к которому я не имею абсолютно никакого отношения. Да и они сами сейчас вряд ли могут давать показания из реанимации. А кто тогда так рьяно защищает их права? Или так рьяно стремится нарушить мои? Неужели опять происки Земскова? Я ведь сама — пострадавшая сторона. Как именно я могу это доказать? Что могу противопоставить доводам следствия?

Увеличила громкость музыки и собственную скорость, едва успевая переставлять ноги. Барабанные биты из песни Beggin били в уши, но были тем, о чем во весь голос умолял кипящий в крови адреналин.

Естественно, догонять меня бегом никто не стал, посчитав это, видимо несолидным для суровых правоохранителей. Просто патрульная машина, стараясь не терять меня из виду, ехала позади. Вероятно, отправляясь за мной, опера не рассчитывали на какое бы то ни было сопротивление. Разве можно ожидать, что хрупкая девушка и серьезный адвокат, станет вести себя столь опрометчиво?

Тем не менее, кажется, они меня сильно переоценили. Сейчас я чувствовала себя воплощением опрометчивости, абсолютно не понимая, что делать в сложившейся ситуации и осознавая, что как только я остановлюсь — я буду вынуждена все-таки ехать в отдел следственного комитета, где я уже была сотню раз, но как подозреваемая — еще ни разу.

Жар прилил к лицу. Я бежала явно быстрее, чем планировала и вообще, чем бегала обычно. Подошвы кроссовок с силой стучали по прорезиненной поверхности дорожки. Кажется, даже шнурок развязался, но я не обратила на это существенного внимания.

Хотелось лететь вперед со скоростью ветра, пока сознание в ускоренном формате проходило стадии принятия по Кюблер-Росс, переходя от неверящего отрицания к яростному гневу, от него к жалостливому торгу и, наконец депрессии, при которой из глаз выкатились несколько слезинок и затерялись в волосах где-то у висков.