— Не всё с тобой в порядке. И с утра мы поедем в травмпункт фиксировать твои телесные повреждения, — строго произнес Лазарев тоном, не допускающим возражений.

Глянула на светящееся табло электронных часов, показывающее час ночи. Но спать пока не хотелось. Отозвалась точно таким же непререкаемым тоном:

— Я не поеду, Дэн. Поработав по подобным делам, понимаю, что не хочу быть потерпевшей. Не хочу таскаться по экспертизам и судам в подобном качестве. Просто хочу жить спокойно, забыть всё это как страшный сон. И не вспоминать никогда.

Думала, что Лазарев начнет настаивать. Напомнит о том, что всегда следит за тем, чтобы каждый из его клиентов соблюдал правило об обязательной фиксации любых телесных повреждений, которые потом смогут помочь ему повернуть любое дело в свою пользу. Скажет, что Земскова и остальных нужно привлечь к уголовной ответственности, наказать за содеянное. Но Дэн с тяжелым вздохом неожиданно согласился:

— Хорошо, клубничка, как скажешь.

В благодарность за его уступку я тепло улыбнулась и дотянулась губами до его колючего подбородка. Вспомнила о том, что сегодня сказала мне вахтерша, отдавая ключи и спросила:

— Откуда ты знал, что я вернусь?

— Не знал, — произнес Дэн задумчиво. — Но ты обещала, и я надеялся. А еще не прекращал искать тебя ни на секунду, знаешь? Но нашел этот дом только тогда, когда тебя там уже не было.

Я удивленно взглянула в его лицо, показавшееся мне отрешенным. Кажется, мое присутствие рядом все же позволило Лазареву расслабиться и успокоиться. Его грудь мерно вздымалась под моей ладонью, и я задумчиво повторила пальцами черные кельтские узоры его татуировки.

— Ты нашел этот дом, — эхом повторила я, будто не веря, потому что все время моего пребывания в руках похитителей мне казалось, что отыскать меня станет для Дэна непосильной задачей.

— Нашел, — подтвердил он. — Это было несложно, но долго и муторно. Я знал, что они тебя не отпустят и задействовал свои связи, чтобы запросить биллинг телефона Соколова, с которым постоянно связывался Земсков. И я прибыл туда через пятнадцать минут после пожарных, когда второй этаж дома уже успел обрушиться от огня.

Пожарных? Огня? Вот откуда этот въедливый запах дыма, который сам собой снова возник в голове, как только Лазарев упомянул о пожаре. О пожаре, не оставившего в моей памяти никакого следа.

— Я не помню пожара, Дэн, — с тревогой в голосе честно призналась ему. — Вообще ничего не помню, до того момента, как оказалась в подъезде твоего дома. Вот я была там, а вот я здесь. А между этими двумя событиями будто темное пятно.

— Может и к лучшему, что не помнишь, клубничка, — со вздохом ответил Лазарев. — Вряд ли на месте этого пятна было что-то хорошее. То, как пожарным пришлось вырезать решетки, чтобы достать тех, кто остался в доме было зрелищем не для слабонервных. Какое-то время я считал, что и ты была там. И об этих мгновениях тоже предпочел бы забыть, честно говоря.

Это в какой-то мере объясняет его тревогу. Но ничуть не помогает мне понять, что произошло. И я попыталась восполнить пробелы с помощью знаний Лазарева:

— А кто там был? И что с ними стало?

— Соколов и еще один прихвостень Олега. Сейчас оба в реанимации краевого ожогового центра.

Видимо, вот почему Дэн расслабленно и спокойно лежал рядом со мной, а не бежал сворачивать шеи моим похитителям. Но масса иных вопросов продолжала пчелами жужжать в моей голове. И я положила голову ему на плечо, почему-то смущаясь смотреть в глаза.

— А кто вызвал пожарных?

— Ты.

— Я? — переспросила удивленно, представления не имея ни о том, где вообще взяла телефон, ни о том, почему не позвонила Лазареву, что было бы гораздо логичнее.

Дэн кивнул, отчего его плечо дернулось под моей щекой. И повторил:

— Ты. Позвонила на номер службы спасения, а потом, судя по записи камер видеонаблюдения на пропускном пункте коттеджного поселка, вышла, обойдя вокруг шлагбаума.

Этого я не помнила тоже, и сообщенные Дэном сведения вместо воспоминаний вызвали внутри лишь замешательство и смятение.

— Такое чувство, что я с ума схожу. Это же ненормально, что несколько часов выпали из моей жизни?

Дэн наклонился ближе, поцеловав мои волосы на макушке.

— Твое сознание просто вытеснило из головы воспоминания о сильном стрессе. Это разновидность диссоциативной амнезии. Не мучай себя попытками вспомнить. Засыпай лучше, — с этими словами он щелкнул выключателем у кровати, погружая комнату в полумрак.

Но, адреналин все еще бурлил в моей крови, мешая уснуть и, не слишком рассчитывая на ответ, я спросила:

— Что ты не поделил с Земсковым, Дэн? Давно, еще до «РМП».

Лазарев молчал почти минуту, рассеянно поглаживая меня пальцами по спине. И я думала, что он ограничится чем-то обтекаемым, вроде «разошлись во мнениях», но он неожиданно для меня произнес:

— Когда я сбежал из дома, бунтуя против решения отца снова жениться после недавней смерти матери, я какое-то время жил на улице, пока не примкнул к одной из местных преступных группировок, которых в то время было по штуке на район. Старшими в ней руководил Витя Земсков, по прозвищу «Сиплый», а среди таких как я негласным лидером был его сын Олег. Тогда мы и познакомились.

— У младшего Земскова тоже была кличка? — спросила я, в противовес собственному мнению о том, что не хочу спать, сладко зевнув.

Дэн усмехнулся, снова дернув плечом, на котором все еще покоилась моя голова:

— Его прозвали «Холера» за мстительный и злобный характер, и чем больше носов он разбивал, пытаясь отделаться от не самого приятного прозвища, тем сильнее оно к нему прилипало.

Я знала, что в девяностые наш город славился в первую очередь борьбой разных преступных группировок, об этом даже какую-то передачу «Криминальной России» по телевизору показывали. Однако, меня мало волновали подобные истории и подробностями я никогда не интересовалась. До этого дня.

— И чем вы занимались?

— Ничем хорошим, клубничка, — даже в темноте я ощутила по голосу, что Дэн нахмурился, не испытывая гордости за собственное прошлое, однако и оправдываться было не в его характере. — Мелкое хулиганство, воровство, иногда доходило до грабежей. Морально-этическая сторона вопроса меня в тот момент мало волновала. Главным было то, что я был сыт, одет-обут и избавлен от необходимости возвращаться домой.

— Тем не менее, через год почему-то вернулся, — пробормотала я.

— Через год мы с отцом случайно встретились на кладбище у могилы матери, куда оба, но обычно в разное время, носили цветы, которые он покупал, а я чаще воровал в цветочных ларьках. И он сумел убедить меня всего одним аргументом о том, что маме бы не понравилось то, кем я стал.

Эти слова, произнесенные Лазаревым в тишине, многое сказали о нем. Я и без того знала, как болезненны были для него разговоры о семье, которой у него больше не было. Аллочка, увлеченная психологией, даже говорила, что мы с Дэном тянулись друг к другу на фоне схожих детских травм, но я не раздумывала о том, права она или нет. Просто надеялась, что та семья, которую мы с ним создадим вместе, сможет сделать его счастливым и стать полноценной заменой утраченному.

Заметив, что Лазарев замолчал, погрузившись, видимо в собственные воспоминания, я напомнила о себе вопросом:

— После этого ты вернулся домой?

— Не в том понимании, как ты думаешь. Но с улицы я ушел и позволил отцу отправить меня в Америку на обучение по обмену. А потом, вернувшись, уступил его уговорам и подал документы в юридический вуз.

— А Земсков? — полюбопытствовала я.

— Олег посчитал, что наличие «своего человека» в следственном комитете, где я тогда только проходил практику на последнем курсе института, сможет стать хорошим подспорьем в его нелегальных делах. Земсков стал угрожать мне, и попытался шантажировать, делая упор на то, что из группировок либо не уходят, либо уходят туда, откуда не возвращаются. А я объяснил, что не согласен с этим неписаным правилом.