— Во-первых, он сказал, что ты просто поможешь ему в исполнении его плана и отпустить тебя не обещал. Во-вторых, у твоего адвоката был шанс обойтись малой кровью и уступить Олегу сразу после того, как мы во вторник ему тачку сожгли…

Лазареву сожгли машину. В тот самый вторник. Да уж, паршивый у него выдался день рождения. Вот почему он отправил Лэнд в ремонт, а Харриер взял в прокат. И тогда Дэн, видимо, решил, что расставание с ним убережет меня от опасности. Да оно, пожалуй, и уберегло бы, не будь я столь беспечна и самонадеянна. Сжала кулаки от негодования, слушая, как Матвей, блаженно растянувшийся на диване после выпивки и пиццы, продолжает:

— Ты знаешь, что Олег и Лазарев когда-то были друзьями? Давно, еще в подростковом возрасте, а потом их пути разошлись и один стал влиятельным бизнесменом с хорошими связями в криминальных кругах, а другой предпочел быть белым и пушистым адвокатом, слишком много о себе возомнившим.

— Это же он сломал Земскову ногу, — ухмыльнулся Ковбой и взял из коробки последний кусок пиццы, ничуть не брезгуя грязной обувью Соколова, лежащей от него в непосредственной близости. Откусил и продолжил с полным ртом: — Там такой перелом был, что коленную чашечку раздробило и кость из кусочков собирали. Олега отец в Корею на лечение отправлял, но даже там не смогли полностью вернуть подвижность, вот он и хромает теперь. Вряд ли он это забыл и с удовольствием отомстит Лазареву таким способом.

— Каким? — севшим голосом спросила я, догадываясь после его рассказа, что ничего хорошего меня не ждет и в лучшем случае мне, руководствуясь принципом «око за око» сломают ногу.

Матвей встал и неторопливо прошел к одному из ящиков с алкоголем, достал оттуда бутылку виски. С характерным бульканьем поболтав ее содержимое, вернулся к столику и уселся на скрипнувший под его весом диван.

— Он вряд ли оставит тебя в живых, — будничным тоном ответил Соколов, а я судорожно сглотнула, понимая всю серьезность произнесенной фразы и то, что это не было шуткой или способом меня запугать.

То, как просто он об этом сообщил, наводило на мысли, что для каждого из них убивать не в новинку и когда от Земскова поступит соответствующий приказ, они его выполнят, не раздумывая слишком долго.

— Тогда почему я еще жива?

— Ну, цыпа, ты ж юрист, разве не догадываешься? — поднял брови Ковбой.

Он дожевал пиццу и теперь с удовлетворением наблюдал, как Соколов неспешно разливает янтарную жидкость из бутылки в два прозрачных пластиковых стаканчика.

— Потому что любая ваша экспертиза покажет, посмертно от тела отрезали конечности или прижизненно. И в первом случае твой Лазарев вряд ли захочет помогать Олегу, — подсказал Матвей то, что мне, изучавшей когда-то судебную медицину, почему-то и в голову не пришло.

Интересно, Дэн тоже это понял? Или надеется, что отказ от помощи Безуглову позволит меня спасти?

Не став продолжать этот тяжелый разговор, я вернулась к окну и, усевшись на край подоконника, оперлась спиной о пластиковый откос. Долго невидящим взглядом смотрела в темноту, не понимая, что делать дальше. Я впервые оказалась в ситуации, в которой моя собственная жизнь от меня не зависела.

То, что информация о похищении исчезла из СМИ вовсе не означала, что меня не ищут. Я знала, что Лазарев будет искать меня. Задействует все свои возможности, чтобы найти. Только вот найдет ли? Земсков не дурак и скорее всего не хуже Дэна просчитал наперед все варианты.

Мотя и Ковбой до самого утра пили и о чем-то негромко разговаривали, но я не вслушивалась, посчитав, что и без того узнала более, чем достаточно. Слабая надежда на то, что они достигнут такой кондиции опьянения, что уснут, не оправдалась, потому что, когда начало светать, они оба уехали, а звонкий лязг захлопнувшейся за ними дверной решетки напомнил мне о том, что сбежать через нее не получится.

Долго размышляла о том, как вообще Дэн мог когда-то дружить с Земсковым, соотнеся это с тем периодом его жизни, о котором он рассказывал очень неохотно. Да и то, как спокойный и уравновешенный Лазарев мог в ярости сломать кому-то ногу, даже с моей неуемной фантазией представлялось слабо. Не то, чтобы мне было жалко Земскова. Учитывая все его злодеяния, ему и вторую ногу сломать бы не помешало.

Просто безупречный Лазарев, являвшийся всегда воплощением здравомыслия, сдержанности и терпения неожиданно открылся мне с другой, ранее неизвестной, стороны. Но он продолжал нравиться мне со всех сторон. И я ужасно скучала по нему, надеясь на то, что когда-нибудь мы все же еще увидимся.

В конце концов поймав себя на с каждой минутой нарастающем страхе и доведя самокопанием до слез, я так и уснула на подоконнике и не проснулась даже тогда, когда с каждым часом поднимающееся из-за сопок солнце стало пригревать своими теплыми лучами.

Меня разбудил новый лязг дверной решетки, когда приехал Беззубый и, смерив меня недовольным взглядом, молча уселся на диван, тут же уставившись в собственный смартфон.

Поскольку он пренебрег приличиями, я тоже не стала здороваться или что-то ему говорить. Зевая отвернулась к окну, за которым со вчерашнего дня ничего, кроме погоды, не изменилось. Осень была сухой и теплой, а день — солнечным и ярким, совершенно не совпадающим с моим внутренним преотвратным состоянием.

Через полчаса встала и отправилась в ванную, чтобы умыться, стараясь не смотреть на собственное помятое лицо. Но взгляд все же остановился на синяке, успевшем стать темно-фиолетовым.

За прошедший год я привыкла любую ситуацию воспринимать через призму вопроса «а что скажет Дэн?» и темная отметина на скуле наверняка не сделала бы меня краше в его глазах. Хотя, изменилось бы что-то для того, что видел меня сонной, пьяной, больной, грустной, веселой, и вообще знал обо мне, кажется, больше, чем я сама? И все же теперь интересно, доживу ли я до того момента, когда синяк изменит цвет и сойдет с моего лица?

Зря мне о судебной медицине напомнили. Казалось, что после окончания института все эти знания благополучно выветрились из головы и забылись как страшный сон, но оказалось, что они просто ожидали подходящего момента, чтобы о себе напомнить. Картинки обезображенных трупов, одним из которых вскоре с большой долей вероятности стану я сама, заставляли меня мрачнеть и кривиться, а по спине то и дело пробегали неприятные мурашки.

Мысленно я успела представить собственное тело мертвым и лишенным одежды на столе патологоанатома, бесстрастно описывающего меня как «труп молодой женщины, правильного телосложения, удовлетворительного питания, холодный на ощупь, с отсутствующим или присутствующим трупным окоченением мышц…». Он установит причину и давность наступления смерти, локализацию и степень тяжести телесных повреждений, наличие или отсутствие прижизненных увечий, характерных для борьбы и самообороны.

А есть ли смысл бороться? Разве я справлюсь? Разве сумею противостоять хоть одному из сильных взрослых мужчин или всем сразу? Ради того, чтоб в ответ на вопрос о борьбе судмедэксперт ответил, что перед тем, как погибнуть, я сопротивлялась? Чем и кому это поможет? Чем успокоит тех, кто явится на опознание? Кто это будет? Мама? Аллочка? Я ведь так и не узнала о результатах ее УЗИ. А теперь, наверное, не узнаю.

Все-таки, наверное, это будет Дэн.

Он всегда с завидным хладнокровием работал по убийствам или ДТП со смертельным исходом, приобретя определенную толстокожесть еще во времена своей бытности в следственном комитете. Лазарев легко относился к чужим смертям, научившись не пропускать их через себя. Вот только будет ли он столь же невозмутим, если труп перед ним будет мой?

Выключила кран, отгоняя от себя жуткие, бередящие и без того растревоженные нервы, мысли. И когда шум воды стих я различила голос Беззубого, оставшегося в гостиной.

Он говорил не со мной, а, кажется, по телефону.

— … не буду я, — рьяно отнекивался от чего-то он. — Я ж не мясник тебе. Надо ей башку прострелить — я прострелю без базара, а резать не хочу. Пусть доктор режет, зря что ли ему деньги платят? Звони Лёхе, пусть приезжает и сам…