— Простите, мистер Дэвис, но я по-прежнему не понимаю, почему вы хотели тогда со мной связаться. И насчет сейчас тоже, коли на то пошло.

— Потому что кроме меня у Габриэллы никого нет. Сьюзан, ее мать, погибла в автокатастрофе двенадцать лет назад.

— Что ж, если вас хоть сколько-то успокоит, я без семьи держусь вот уже восемнадцать лет.

— Это мне известно, Уильям, вот только Габриэлла — не вы.

Старик подается вперед и несколько раз пытается прочистить горло. Слова явно даются ему нелегко.

— Принести стакан воды? — предлагаю я.

— Нет-нет, — кряхтит он. — Через секунду пройдет.

Кеннет Дэвис делает несколько глубоких вздохов и как будто успокаивается.

— Так на чем я остановился? — бормочет он.

— Габриэлла. Вы сказали, что она — не я.

— Увы, нет. У моей дочери… вашей сестры… синдром Дауна.

На кухне воцаряется полнейшая тишина, лишь тихонько клокочет водонагреватель.

— Синдром Дауна? — наконец по-дурацки переспрашиваю я.

— Полагаю, вам известно, что это такое?

— Да, конечно, в общих чертах.

— Пока не будем вдаваться в подробности. Меня тревожит будущее Габриэллы, а не ее состояние.

— Будущее?

— Именно. И, нравится мне это или нет, но вы ее единственный кровный родственник.

Наконец-то мне становится ясен смысл его приглашения. В некотором роде это собеседование на роль опекуна Габриэллы, хотя мистеру Дэвису, видимо, не так легко смириться с тем фактом, что я сын своего отца.

— Думаю, я вас понял.

— Вот как? Габриэлла — необыкновенная девушка, Уильям. Добрая, веселая, любящая, вот только весьма сомневаюсь, что она способна жить самостоятельно. Не поймите меня неправильно, ее состояние роли не играет, она живет полноценной жизнью, но… — Старик осекается, нервно сглатывает, но все-таки заканчивает: — Но нужно, чтобы за ней кто-то присматривал.

— Вы предлагаете мне взять над ней опеку, когда… вас не станет?

— Я ничего не предлагаю. Габриэлла не вещь, чтобы торговаться.

— Разумеется, не вещь. Но тогда я действительно не понимаю, о чем вы меня просите.

— Давайте я выражусь по-другому, Уильям. Допустим, я завтра умру — что вы предпримете?

— Я, хм…

— Прежде чем вы ответите, — перебивает Кеннет Дэвис. — Пожалуйста, не говорите мне то, что, по-вашему, я хочу услышать. Будьте предельно честны, даже если вам покажется, что правда меня заденет.

Но особых раздумий для ответа мне не требуется.

— Я бы хотел заботиться о своей сестре, насколько это в моих силах.

— Даже если она станет обузой?

— Обузой? — отзываюсь я с некоторым негодованием. — Как же такое возможно?

— Не знаю, Уильям. Это у вас нужно спрашивать.

Пару мгновений я собираюсь с мыслями. Если я правильно понял, что за человек Кеннет Дэвис, мне необходимо предельно ясно дать ему понять, что я всецело проникаюсь значимостью его просьбы. И что осознаю, как ему нелегко даже просить об этом, с учетом всех обстоятельств.

— Мистер Дэвис, могу я вас кое о чем спросить?

— Разумеется.

— Помните, в самом начале вы задали мне вопрос?

— Какой же?

— Могу ли я представить себе, каково это знать, что твоя жена переспала с другим?

Старик слегка щурится.

— Верно, спрашивал. И к чему вы клоните?

— Правда в том, что я действительно могу только представить это чувство. Полагаю, это сущая буря эмоций — гнева, возмущения, ревности.

— Вы не ошибаетесь.

— И среди этого, думаю, непомерное ощущение одиночества. Если что и переживают в одиночестве, так это измену, правда ведь?

— Нет человека более одинокого, чем жертва неверности.

— А вот здесь я с вами не согласен. Я рос в доме вроде вашего, в захолустье и без братьев и сестер для компании. В четырнадцать лишился матери, и отец отправил меня в пансион. Уж поверьте мне, я как никто другой знаю, что такое одиночество.

— Я… я не знал об этом.

— Разумеется, нет, откуда. В Википедии этого нет. В общем, я хочу сказать следующее: злейшему врагу не пожелал бы испытать подобное, что уж говорить о собственной сестре.

Старик размышляет над моими словами, затем медленно кивает.

— Спасибо за откровенность, Уильям.

— К вашим услугам. Надеюсь, вы ответите на мой вопрос так же честно: чего вы от меня хотите?

Ему снова приходится задуматься, и какое-то время он сосредоточенно барабанит пальцами по столу.

— Когда я умру, кроме вас у Габриэллы близких больше не останется. Примите ли вы на себя такую ответственность — при условии, что она этого захочет?

Я подаюсь вперед и смотрю ему в глаза:

— Без каких-либо вопросов и условий.

На этот раз анализ моего ответа много времени у него не занимает. Мы долго кружили вокруг да около, но в конце концов добились результата, и Кеннет Дэвис готов принять решение.

— Что ж, прекрасно. Вот и все, что я хотел услышать.

Старик смотрит на часы и медленно встает. Я по-прежнему не понимаю, прошел ли собеседование.

— Конечно же, пока это лишь условно, — продолжает он с едва заметной улыбкой. — Вдруг моя дочь сочтет вас занудой и не захочет с вами общаться.

— Первой она не будет, — грустно улыбаюсь я в ответ.

— Есть только один способ узнать наверняка. Хотите с ней познакомиться?

Как ни уповал я на подобный вопрос, тем не менее он застает меня врасплох.

— Правда? — лепечу я. — Что, прямо сейчас?

— Если только вы куда-нибудь не спешите.

— Нет, ни в коем случае!

— Хорошо, тогда поехали, пока я не передумал. Габриэлла сейчас не дома, она в конюшне, но я предупреждал ее, что заберу примерно в это время. Она заядлая наездница и души не чает в своем коняге, Арчи. Чертова тварь обошлась мне в целое состояние, но он стоит каждого вложенного пенни, столько радости привносит в жизнь дочери.

— Габриэлла знает, кто я такой?

— Нет, еще не знает. Пожалуй, лучше будет представить вас как старого друга, пока она не узнает вас получше.

— Что ж, я не против.

Мистер Дэвис надевает пальто, и тут я вспоминаю, что все это время Клемент томится в машине.

— Ничего, если с нами поедет и мой друг? Мешать он не будет, а мне неловко оставлять его здесь.

— Как хотите.

— Спасибо.

Мы выходим из дома, и, пока мистер Дэвис запирает дверь, я подхожу к развалюхе Фрэнка. Клемент опускает окошко и спрашивает:

— Как прошло?

— Не без напряженности, но сейчас он везет меня знакомиться с Габриэллой. Давай с нами!

— Ты вправду этого хочешь?

— Ну конечно, Клемент. Ведь только благодаря тебе это и происходит!

Он выбирается из машины, и я знакомлю его со стариком:

— Это мой друг, Клемент. Это мистер Дэвис, отец Габриэллы.

— Здорово, дед, — рокочет великан и протягивает свою лапищу.

Кеннет Дэвис не без опаски отвечает на рукопожатие.

— Приятно познакомиться. Пожалуй, вам лучше сесть спереди.

Мы втроем рассаживаемся в просторном «ауди», в салоне которого, к моей радости, запах бензина уже не досаждает.

— Классная тачка, Кен, — замечает Клемент, пока хозяин пристегивает ремень.

Я внутренне сжимаюсь.

— Спасибо. Жрет вот только многовато.

— А какой расход?

— Да меньше девяти литров на сотню ни в какую.

— Зато должна носиться как ракета.

На протяжении десятиминутной поездки Клемент и мистер Дэвис взахлеб обсуждают двигатели, мощности и обороты — все пустой звук для вечного пассажира вроде меня. Ко времени, когда мы паркуемся на стоянке возле конюшни, они уже обмениваются шуточками словно закадычные друзья. Да уж, Клемент при желании способен перевоплотиться из фрика в милейшего парня. Еще одна черта, кстати, что сыграла бы ему на руку, передумай он насчет карьеры в политике.

Мы выбираемся из машины на практически пустую стоянку, и я обозреваю сельскую местность. За тремя деревянными строениями — по-видимому, корпусами конюшни — вдаль убегают поля.

— Кен, где тут у них нужник? — осведомляется Клемент. — А то я с утра не сравши.