Итак, ловушка расставлена. Остается лишь ждать.

И ждать, и ждать.

Мы по очереди встаем и прохаживаемся по комнате. Спина и задница ноют, а музыка от соседей и вовсе превращается в пытку. В довершение еще и солнце садится, и спальню заливает желтым светом фонарей на улице. Недостаток света, впрочем, не самая большая проблема.

— Надо было одеться потеплее, — сетую я.

— Да, прохладно.

В тысячный раз смотрю на часы. Не знай я точно, готов был бы поклясться, что они остановились, так мучительно медленно двигается по циферблату минутная стрелка.

— Как думаешь, она работает где-нибудь? — спрашиваю я у Клемента.

— Без понятия, а что?

— Если работает, уже почти полшестого, так что, возможно, уже направляется домой.

— Будем надеяться, что она не сиделкой работает. Мы не можем куковать тут всю ночь.

— Очень сомневаюсь, что уход за больными по ее части.

Такими циклами мы и продолжаем свое бдение: поболтаем ни о чем несколько минут, а затем подолгу молчим. Несмотря на скуку и падение температуры, великан не жалуется. У меня вообще складывается впечатление, что ждать и ничего не делать ему не привыкать.

— Клемент, тебе не обязательно отвечать, но ты в тюрьме, часом, не сидел?

— С чего ты так решил?

— Да просто подумал, что при твоем роде занятий вероятность этого велика.

— А как насчет твоего рода занятий?

— Хм.

— Но, раз уж ты спросил, нет, не сидел.

— И еще тебя как будто вполне устраивает ждать вот так и ничего не делать. Что до меня, я уже выть готов.

— Видишь ли, там, откуда я явился, ничегонеделание, считай, единственное занятие.

— А я думал, ты из Лондона.

— Из Лондона. Да только… Ладно, забудь.

— Ну пожалуйста, Клемент, — принимаюсь я упрашивать. — Мне правда интересно!

— Нет, Билл, нет. Последний человек, которому я рассказал, решил, будто я слетел с катушек. Пытался свести меня с мозгоправом, так что больше я этой ошибки не повторю.

— Да какой же ты ненормальный?

Он поворачивается ко мне. Если кому-то могло показаться, будто при дневном свете он выглядит недостаточно зловеще, то теперь желтый свет фонарей отбрасывает на его черты жуткую тень, придавая ему и вовсе едва ли не демонический вид.

— Оставь, говорю.

Я послушно смолкаю.

Проходит еще час, безжалостно опровергая мое предположение о возможном возвращении Габби по завершении рабочего дня. Становится так холодно, что я различаю пар изо рта, и вкупе с угнетающим мраком данное обстоятельство быстро наполняет меня отчаянием.

— Сколько еще будем ждать?

— А сколько времени?

— Почти семь.

— Еще пару часиков.

Пожалуй, такому ответу я предпочел бы удар по лицу. Тяжко вздыхаю и поднимаюсь.

— Если будем торчать здесь еще два часа, мне нужно согреться. Я и так уже пальцев не чувствую.

Подхожу к кровати и стягиваю одеяло. На ощупь оно как будто сырое, но, может, всего лишь так промерзло. Усаживаюсь у стены в полуметре от Клемента.

— Хочешь накрыться?

— Вообще-то, не очень, но поскольку яйца у меня превратились в замороженную картошку, наверно, стоит.

Он накрывается одним концом одеяла, я — другим. Мне даже удается немного закутаться.

Так мы и сидим в темноте под отсыревшим одеялом, словно уставшие друг от друга супруги, только и мечтающие, что оказаться где-нибудь подальше отсюда. Утешает лишь то, что переохлаждение нам больше не грозит.

Теперь мне остается бороться лишь со скукой и голодом. Какое-то время я размышляю, не слямзить ли из холодильника упаковку с готовым блюдом, однако верх берут опасения, что Габби может внезапно вернуться и заметить свет из микроволновки.

Поскольку одолеть голод не получается, решаю бороться хотя бы со скукой.

— Можно спросить тебя кое о чем, Клемент?

— Если хочешь придвинуться поближе, то пошел на хрен.

— Не, меня вполне устраивает как есть, спасибо. Я хотел спросить, какие у тебя планы?

— Планы?

— Ну да, когда все закончится. Собираешься продолжать работать у Фрэнка в обозримом будущем?

— «Обозримое будущее», — фыркает великан. — Туфта какая-то, а не выражение!

— Почему?

— А ты разве «обозревал», что вляпаешься в историю с сестрой? Не показало тебе этого «обозримое будущее»?

— Разумеется, нет. Но кое-что в своей жизни мы все-таки можем предвидеть с определенной степенью уверенности.

Клемент качает головой.

— Можно быть уверенным только в одном, Билл.

— И в чем же?

— Когда за тобой явится старуха с косой, ты останешься с ней один на один, а все эти планы ничего не будут стоить.

— Ну, спасибо тебе, Клемент, — огрызаюсь я. — Именно в таком ободрении я и нуждался.

— Вовсе и не собирался тебя ободрять. Просто говорю, что людям не мешало бы помнить об этом. А пытаться предвидеть, что произойдет на следующей неделе, в следующем месяце или году, — это все чушь собачья.

— И вот так ты и живешь? Одним моментом?

— Да, когда-то так и жил, — задумчиво отзывается великан. — А сейчас я просто… существую.

Поскольку все мои предыдущие попытки обсуждения личных дел Клемент безжалостно пресекал, вторгаться в данную сферу мне немного страшновато. Тем не менее заняться больше нечем, так что я решаю рискнуть.

— Ты говоришь, «существую», как будто у тебя и жизни нет.

— Нет, — вздыхает Клемент. — Больше нет.

Я настолько поражен прозвучавшей в его голосе беззащитностью, что на какое-то мгновение даже забываю, где я и почему здесь нахожусь. Затем отваживаюсь продолжить расспросы:

— А что ж не так с твоей жизнью?

В ожидании ответа до меня вдруг доходит, что музыка в соседней квартире смолкла. Впервые за все время нашего нахождения в прибежище Габби здесь воцаряется полнейшая тишина.

— Все уже не то, — произносит в конце концов великан. — Люди, места, все, что я когда-либо знал, — ничего этого больше нет.

Он тяжело вздыхает и поворачивается ко мне.

— Не такие уж мы и разные, Билл. И знаю я это как никто другой: ты одинок, потому что живешь неправильной жизнью.

Не совсем понимаю, каким образом обсуждение внезапно переключилось на мою персону, однако поспорить с его выводом, увы, не могу.

— Неправильной жизнью?

— Ага. Из тебя такой же политик, как и из меня.

— Э-э… Верно.

— Только не подумай, что я какой-то там педрила, но парень ты неплохой. Я же видел, что ты сделал для той девчонки, и выражение твоего лица тоже видел.

Решаю проигнорировать его непристойную лексику.

— Я и не думал, что у меня было какое-то выражение.

— Было-было, и тебе стоит задуматься о том, чтобы оставаться таким чуваком постоянно. А не быть козлиной в костюме, который каждый день таскается на работу, потому что думает, будто именно этого от него хотел папаша.

При всей грубости замечание верное.

— Наверное, ты прав, — признаю я. — Но пока все это семантика.

— Что-что?

— Если Габби не появится и мы умрем с голоду, то над будущим размышлять уже не придется.

Как по сигналу снова начинает грохотать музыка, причем еще даже громче прежнего.

— Гребаный шум, — бурчит Клемент.

— Да уж.

Так мы сидим словно бы целую вечность, которую часы, однако, сокращают до девяноста минут. Невыносимее рева музыки только бурчание пустых животов.

— Ладно, Клемент, хватит, — объявляю я в конце концов. — Наверное, пора двигать отсюда. Мы всегда сможем вернуться завтра.

— Да, тоже так думаю.

Согласие Клемента вызывает у меня непомерное облегчение. Мы раскладываем одеяло на кровати и убеждаемся, что в квартире все на прежних местах. Еще пару минут тратим на проверку, что на замке входной двери отсутствуют явные признаки взлома, и после этого уходим.

На улице я задумываюсь о завтрашнем дне.

— Если хочешь, можешь переночевать у меня. Можно будет выдвинуться с утра пораньше, вдруг получится перехватить Габби перед уходом из квартиры.

— А выпивка у тебя есть?