Я приближаюсь к Храму, его светящиеся разноцветные купола уже видны сквозь толщу воды, и меня пробирает мандраж. То, что я задумал, откровенно попахивает авантюрой. Смертельно опасной авантюрой. И это вовсе не фигура речи: если эксперимент пойдет не по плану, то в лучшем случае не произойдет ничего, а в худшем… В худшем я могу вспыхнуть огнем или стать существом, в котором не останется ничего человеческого!

Я подплываю к Патриаршему мосту и поднимаю голову над водой. Храм, действительно, охраняется серьезно, как никогда до этого — цепочка вооруженных до зубов бойцов стоит даже вдоль набережной. О том, чтобы проникнуть внутрь по поверхности, можно даже не думать. Радует лишь то, что в России всякая суровость мер компенсируется расхлябанностью исполнителей: в сторону реки никто не смотрит. Солдаты увлеченно болтают, опершись о чугунное ограждение и стоя спиной ко мне.

Никем не замеченный, я бесшумно погружаюсь под воду и плыву к ливневому коллектору, ведущему под Храм. Решетка на месте, ключ — тоже. Во время моего прошлого визита я рассказал о том, как проник в Приют только Шувалову, а он на это лишь рукой махнул.

Открываю решетку, толкаю рычаг и вплываю в тоннель. Поднимаюсь на поверхность, выхожу из воды и иду к бетонной двери, захватив с собой пакет с парадной одеждой, предназначенной для завтрашней инициации. Делаю все на автомате, не раздумывая, и стараюсь выбросить из головы воспоминания об отрочестве, когда преодолевал этот путь каждую неделю и заходил в Приют, стуча зубами и вожделея горячий душ.

Включаю фонарь и приникаю глазом к зеленому стеклу, за которым спрятан сканер. Терпеливо жду почти минуту, но он не работает — лазерный луч не загорается и сетчатку глаза не считывает. Ругаюсь, будто портовый грузчик, и пытаюсь сдвинуть дверь руками. Ничего не выходит — бетонный прямоугольник не двигается.

Застываю в раздумьях. Шеф говорил о том, что от воздействия излучения Кристаллов Храма Разделенного нас защищал могущественный артефакт. Если его не извлекли после пожара, то в противоположном направлении он должен работать тоже: на поверхности земли применение Силы должно остаться незамеченным.

Мои радужки вспыхивают, тело окутывает Покров, и я создаю конструкт, окутывающий огромную дверь. Заключаю ее в мерцающую оболочку, словно в чехол, и врастаю Покровом в толщу бетона под ногами — законы физики никто не отменял. Чтобы сдвинуть с места эту махину, мне нужна надежная точка опоры.

Упершись босыми подошвами в холодный бетон, я закрываю глаза и двигаю дверь вправо. Понимаю, что любой опытный одаренный открыл бы ее одним лишь усилием воли, без танцев с цимбалами, но иначе пока не получается.

Плита вздрагивает, поддается под моим напором и со скрежетом скользит по направляющим, открывая место, которое было моим домом почти десять лет. Сейчас из провала пахнет не сдобной выпечкой и жареным мясом, а воняет застарелым пожарищем.

Я осторожно переступаю через порог, освещая путь фонарем, хотя могу проделать его с закрытыми глазами в полной темноте. В Приюте стоит абсолютная тишина. Коридор пуст, как и во время пожара. Я шарю по закопченным стенам ярким лучом и медленно продвигаюсь вперед.

Прохожу мимо своей комнаты и, сжав зубы, захожу внутрь: мне нужно одеться и обуться. Роба послушника и даже кожаные сандалии в шкафу пропитались запахом гари насквозь, но выбирать не приходится. Облачаюсь в монашеское одеяние и распускаю собранный на затылке хвост: послушники такие прически не носят. На мгновение я застываю посередине комнаты и снова ощущаю себя прежним Симпой — свободным, счастливым и полным радужных надежд.

Бетонная переборка, когда-то отделяющая жилую зону Приюта от общественной, лежит на полу. Помещения за ней пострадали гораздо больше, пламя выжгло их до абсолютной черноты. Я пробираюсь к цели, отгоняя воспоминания о собственном детстве, прошедшем здесь, и надеюсь, что тайный путь наверх сохранился, так и оставшись тайным.

Дверь на узкую винтовую лестницу является частью массивной колонны, поддерживающей свод Темной комнаты. Она выгорела так же, как и остальные помещения Приюта, и теперь полностью соответствует своему названию.

Нажимаю на рычаги, замаскированные под стальную декоративную окантовку, и вздыхаю с облегчением: полукруглая металлическая дверь послушно сдвигается в сторону. Даже магию применять не приходится.

По узким ступеням я поднимаюсь медленно и бесшумно: тайный ход ведет непосредственно в Храм, но в каком он состоянии, и сохранилась ли шумоизоляция, мне неизвестно. Если заварен или забетонирован, то придется идти на риск и открывать его с помощью Силы.

Полукруглый люк, ведущий из несущей колонны в Храм, в полном порядке. Сценаристы Мосфильма расхохотались бы в голос и сказали, что в жизни так не бывает, а я рассмеялся бы им в лицо. Медленно поворачиваю скрытый в ступени рычаг, открываю три заглушки, приподнимаю тяжелую крышку и прислушиваюсь. Для раннего вечера в Храме необычно тихо. Не слышно ни тихого шепота посетителей, ни шаркающих шагов престарелых послушников, ни голосов исповедников, увещевающих грешников.

Я выбираюсь в одну из исповедальных кабин, окружающих колонну, закрываю люк и выглядываю наружу. В Храме, действительно, нет ни единой живой души. Закрываю глаза. Мерцающих магическим светом Осколков, украшающих шеи одаренных, я не ощущаю тоже, как, впрочем, и самих одаренных. Мой маскарад оказался излишним: следящие камеры в Храме отсутствуют, ибо ничто не должно нарушать таинство общения с Богом.

Выхожу из исповедальной кабинки и осматриваю Наос. Каменные фигуры Разделенного, освещенные магическим светом, льющимся из разноцветных куполов, все также держат на могучих плечах купол, глядя на установленную в центре зала реплику Светлого Кристалла. Вот только оконные витражи не светятся, потому что за окнами царит тьма. Я усмехаюсь: в этом есть определенный символизм.

Я не обращаюсь к магии, и потому внутреннее убранство Храма выглядит обыденно. Врата Силы не мерцают радужными переливами, цветные стекла в глазницах статуй Разделенного Бога остаются погасшими, а реплика Светлого Кристалла напоминает большой обломок тусклого хрусталя.

Подавив желание раствориться в плотных потоках энергии, пронизывающей пространство, я решительно направляюсь к Алтарю. На этот раз Врата Силы приходится открывать руками, как обычные двери. Я останавливаюсь в проеме и какое-то время смотрю на мраморную статую Разделенного, простершую вытянутую ко мне длань над Престолом. Кажется, что Бог смотрит прямо на меня, но это всего лишь иллюзия.

По моей просьбе Трубецкой потратил много часов, изучая летописи, предания и дошедшие до нас свидетельства современников Разделенного. То, что с его лица была снята посмертная маска, не вызывало сомнений ни у кого. Ей приписывали чудодейственные свойства: по мнению древних сказителей, надевший ее мог получить Дар и стать магом.

Маска бесследно исчезла уже через несколько лет после смерти человека, впоследствии названного Богом. По мнению современных ученых, она была украдена одним из семи Великих Родов, а затем утрачена навсегда, оставшись погребенной в каком-то защищенном схроне.

Андрей не согласился с учеными и начал копать. Маска исчезла примерно в тот самый момент, когда закончили строительство Храма. Трубецкой предположил, что она спрятана где-то внутри, не спрятана даже, а используется во время Инициации. После рассказа сестры о подробностях священного действа он уверился, что маска скрыта в Престоле, либо является его фрагментом.

Я подхожу к стеклянному, неудобному креслу и касаюсь его пальцами. Медленно провожу подушечками по изящным изгибам и опускаю ладони на сидение — единственную часть, имеющую матовую поверхность. Она и должна быть такой, учитывая, сколько благородных седалищ на ней побывало.

Ощупываю низ сидения и ощущаю такое же стекло, как и сверху, только глянцевое. Если маска Разделенного и спрятана в Престоле, то только внутри сидения, а это означает, что ее либо залили расплавленным стеклом, либо передо мной конструкт, в котором заключен еще один конструкт.