С Темными не понятно ничего. Их интерес к моей скромной персоне я объяснить не могу, даже если предположу, что за ними стоит Цесаревич или даже сам Император. Пазл не клеится от слова совсем, и главное противоречие — взаимоисключающие желания убить и заполучить меня в собственные ряды.

Цесаревич — скрытый Темный, в этом я особо не сомневаюсь, но, если он или Императорская семья контролирует Приют, покушения на меня не вписываются в общую картину. Даже если они постановочные. Возможно, Темные неоднородны, и действуют не согласованно, но это лишь мои предположения, требующие доказательств.

Светлые — вообще темные лошадки! Каламбур, да — но он прекрасно отражает суть! Единственный Светлый явился в мою жизнь единственный же раз и с тех пор не подавал признаков жизни. И если Темные предлагают хотя бы какую-то конкретику, то все слова похожего на меня Светлого звучат как лозунги о мире во всем мире.

Если же добавить ко всему перечисленному тайну моего происхождения, двойника в сиротском доме и темное начало, дремлющее в глубине моей сущности, впору пуститься во все тяжкие и взять от жизни все, потому что длинной она не может быть по определению.

А у меня даже девчонки нет! Есть лишь новоиспеченный друг, которому я полностью не доверяю! А он не доверяет мне!

Мы въезжаем на Лубянскую площадь, и за окном проплывает каменное изваяние Великого Князя Шувалова. Не нынешнего, а того самого, который сотни лет назад низверг Темных и стал первым десницей Царской Династии, которая правит Империей до сих пор. Символизм, который ничуть меня не воодушевляет!

Лимузин проезжает мимо парадного входа, сворачивает во двор и останавливается у черного входа, который, впрочем, выполнен столь же помпезно, сколь и главный.

Охранник пропускает меня без документов и без досмотра, лишь мельком взглянув на мое лицо. Халатность это или правило, я не знаю, но сладить со мной он в любом случае не смог бы. В любом случае главное здание Тайной Канцелярии охраняется из рук вон плохо. Как, впрочем, и все важные здания в Москве.

Еще один охранник встречает меня у неприметной боковой двери, и мы попадаем в узкий, но со вкусом оформленный коридор. Красный ковер на полу, канделябры на стенах и неизменная лепнина на потолке навевают тоску. Мы поднимаемся по узкой лестнице на второй этаж и попадаем в помпезную приемную.

За секретарским столом сидит какая-то старая грымза в мешковатой одежде, с крашеными волосами и строгим взглядом из-под очков. Несколько секунд она рассматривает меня без всякого подобострастия, скептически оглядывая мои джинсы, мятую футболку и кроссовки.

— Вы правы, на князя я никак не тяну! — признаю я, разводя руками и вскинув брови.

— Меня зовут Виолетта Павловна, — сообщает старушка строгим голосом, пропустив мою реплику мимо ушей. — А вас, молодой человек, здороваться, видимо, не учили⁈

«В детском доме»: явно хотела добавить секретарь Великого Князя, но проявила воспитанность.

— Прошу прощения, — виновато произношу я, натягивая на лицо виноватую улыбку. — Александр Игоревич Шувалов к вашим услугам!

— Великий Князь ждет вас, — удовлетворенно кивает Виолетта Павловна и указывает взглядом на дверь.

— Благодарю! — я киваю и иду к высоким резным дверям.

Рабочий кабинет Великого Князя является точной копией домашнего. Даже цвет стен такой же. Даже парадный портрет императора над головой старика. Размеры помещения и высокие потолки призваны задавить непосвященного посетителя имперским величием, но я привык и пиетета или робости не испытываю.

— Присаживайся! — хмуро говорит Шувалов, кивнув на стул для посетителей и даже на меня не взглянув.

Послушно выполняю распоряжение Руководителя Тайной Канцелярии и терпеливо жду, когда он закончит заполнять убористым почерком лист дорогой пергаментной бумаги.

— Ты пил⁈ — спрашивает старик, не отрывая взгляд от старинного пера, выписывающего витиеватые узоры.

— Был повод, — признаюсь я и откидываюсь на спинку неудобного кресла. — Буду очень признателен, если угостите еще одним бокалом…

— Обойдешься! — резко отвечает Шувалов и отбрасывает ручку в сторону.

Она катится по лакированной поверхности стола, оставляя на нем растекающиеся чернильные кляксы, но старик не обращает на это внимания. Он смотрит мне в глаза. Нехорошо смотрит. Таким я его еще не видел. Даже после моих на него покушений.

— Что за повод⁈ — спрашивает он, прищурив веки.

— Узнал о себе кое-что новое! — я пожимаю плечами. — И шаловливые пальчики девочек мадам Ву мне не помогали!

Великий Князь не произносит ни слова. Ждет, когда моя ирония выдохнется, и я приступлю к изложению сути.

— У меня нет императорских амбиций, мне наплевать на должности и положение в обществе — уж так воспитан, извините! — начинаю эскападу я. — Но почему вы не озвучили главную причину, по которой меня избрали в мужья Романовой⁈

— Сам догадался или подсказал кто? — холодно спрашивает Шувалов.

— Сам…

— Тебя волнует цвет глаз твоих детей или невозможность стать Императором⁈

— Мне наплевать и на то и на другое! — взрываюсь я. — Но карты открыть было можно? А не рассказывать сказки про принцев и принцесс⁈

— Можно, и в свое время я бы тебе об этом обязательно рассказал! — недовольно отвечает старик. — Пока помолвка — всего лишь намерение, зачем обсуждать нюансы? К тому же всплыли они совсем недавно: расширенную спермограмму сделали лишь пару дней назад, когда надежды по поводу Цесаревича испарились окончательно.

— Значит, фиолетовоглазых наследников Великого Рода Шуваловых я тоже зачать не смогу? — с издевкой спрашиваю я.

Старик молча качает головой. Взгляд его остается холодным. Холодным и подозрительным.

— Ты ничего о себе рассказать не хочешь? — спрашивает Шувалов, вскинув брови.

От его тона по спине бегут мурашки. В нем звучит неприкрытая угроза. С Бестужевым они пообщались, что ли? Или речь о Тьме внутри меня? Или все дело в том, что теперь я не могу претендовать на племенного быка-производителя и потому потерял ценность?

— Что именно? — уточняю я. — Намекните хотя бы⁈

Великий Князь молчит и держит паузу. Театральную и зловещую.

— Да что случилось⁈ — снова взрываюсь я. — Вы говорите со мной загадками!

Старик открывает верхний ящик стола, достает оттуда несколько фотографий и бросает их на лакированную поверхность.

Беру в руки цветные прямоугольники, и мое сердце пропускает удар. На первом фото изображен я. Мое мертвое тело распростерто на булыжной мостовой, я лежу на окровавленных камнях, раскинув руки, и смотрю в небо ясными, голубыми глазами. Голубыми, не фиолетовыми!

На втором снято лицо. В том, что это мое лицо, нет никаких сомнений! Те же высокие острые скулы, тонкий, чуть загнутый нос, массивный подбородок, идеально белые зубы и глаза!

На третьем и четвертом запечатлены мои голубые радужки. Крупным планом. Одна и вторая.

Я роняю фото на приставной стол и непонимающе смотрю на Великого Князя.

— Это тот самый парень из Выборгского Сиротского дома, чьими документами я пользуюсь⁈ — спрашиваю я и слышу, что мой голос ощутимо дрожит.

— Нет! — Шувалов отрицательно качает головой и достает из ящика новые фотографии.

Снимки сделаны в морге. Обнаженное мужское тело на них изуродовано и изрядно обожжено, но это тоже я. Без всяких сомнений. Вот только радужки у меня синие. Такие же синие, как у Андрея Трубецкого.

Мир снова переворачивается.

Я поднимаю взгляд на Великого Князя и вижу, что его глаза источают угрозу и ярко светятся.

— Даже не думай! — цедит он сквозь зубы.

Я и не думаю! Не планирую нападать, бежать и совершать прочие подобные глупости! В голове у меня творится полный сумбур, обрывки мыслей бьются в черепную коробку, словно испуганные птицы, и не могут ни вырваться наружу, ни выстроиться в цепочку.

Групповые фото, висящие на стенах выборгского сиротского дома, были черно-белыми. Это — единственное, что я осознаю ясно.