Открыв глаза, я обнаружил себя всё так же лежащим и придавленным. Вокруг было тихо, ничего не взрывалось, не стреляло, не кричало от боли. Я начал медленно шевелиться и будто сквозь набитую в уши вату услышал стоны где-то поблизости. Я приподнялся на локтях и спихнул навалившегося на меня гарнизонца. Он был однозначно мёртв, лишённый руки и вместе с ней правой стороны туловища. Я проверил все ли мои конечности на месте и нет ли каких сильных повреждений. Яркой точкой неприятных ощущений была грудь. Сквозь рассеченную острым лезвием форму виднелась моя загорелая кожа, с глубоким порезом из которого до сих пор слабыми толчками вытекала кровь.

- Майк... - хриплый голос Биними раздался неподалёку, и позабыв о своих ранениях я огляделся, пытаясь отыскать товарища. Он нашёлся неподалёку, присыпанный землёй придавленный двумя гвардейцами, с которыми успел расправиться, но и они оставили ему неприятный сюрприз в виде ножа, воткнутого в бок. Бини держался за бок и сквозь сжатые зубы и губы надрывно стонал.

- Держись, друг, держись! Я сейчас, - я попытался сориентироваться в окопе, и уже через мгновение отыскал место, где мы бросили свои рюкзаки и сидели, ожидая начала атаки. Вот только была небольшая проблема. На месте нашего отдыха зияла здоровенная воронка, а от сумок, в которых в том числе были базовые предметы первой помощи, не осталось и следа. Вернулся я к Биними быстро, и ещё раз внимательно осмотрел ранение. Неприятное, но на первый взгляд, раз уж он не умер, пока я валялся без сознания - жизненно важные органы не были задеты. А вот нож лучше не доставать, чтобы не увеличить кровопотерю, о чём я тут же и сообщил другу. Он закатил глаза и рыча зашевелил ногами в приступе бессильной ярости и острой боли, даже сейчас избегая лишних слов.

Я же тем временем выглянул из-за бруствера, пытаясь определить, насколько плохо наше положение, но, к своему удивлению, никого заметить не смог. За исключением валяющихся повсюду тел. Живых я не видел и не слышал, лишь неподалёку в воронке трещал огонь, пожирая пару вывернутых взрывом брёвен. План в голове сложился сам по себе. Аккуратно взвалить на себя Биними и броситься назад, к старым позициям. Там была палатка первой помощи, но укрепления разделяли почти пять километров холмистой местности, и ещё неизвестно, под чьим она контролем. Либо атака гарнизонцев захлебнулась, даже после артобстрела, и это расстояние мы относительно спокойно сможем преодолеть, либо смяв первый фронт, они сразу же двинулись вглубь.

Вариант бросить всё и сбежать мной даже не рассматривался даже несмотря на самый идеальный для этого момент за последний год. Я сорвал китель формы с ближайшего трупа, разделал его на полоски, и аккуратно наложил тугую повязку на ранение друга, а затем перемотал и собственную грудь. Только после этого бережно подняв его на руки, вытащил из окопа. В момент, когда я уже готов был выпрыгнуть следом, что-то зацепилось за мою штанину.

Переведя взгляд вниз, обнаружил два блестящих глаза. Один из гарнизонцев, совсем молодой паренёк, схватил мою грязную штанину мёртвой хваткой и не отпускал. Второй рукой он зажимал огнестрельную рану на бедре. В глазах молодого парня, являющегося врагом Анклава была с одной стороны холодная решимость не отпускать меня, а с другой мольба о помощи. Решение пришлось принимать после трёх глубоких вдохов и выдохов, в очередной раз я не заметил, как пальцы правой руки сами собой отбивали ритм щёлкая. Помогать гарнизонцу - идея крайне плохая. Как-то я уже помог нескольким дезертирам, и из-за этого мой товарищ едва выжил и остался хромым. Повторять я эту историю не хотел, но и бросить парня тут никак не мог. Это противоречило моим принципам.

Я схватил гарнизонца за шкирку и подтащил к себе. Оставшиеся ленты разрезанного кителя пустил на плотную повязку, перевязав его бедро. А затем выкинул парня из окопа, рядом со своим другом, и только после выбрался сам, прихватив с собой пару ремней. Я сцепил их в одно целое, одной стороной зацепив за ремень гарнизонца, а второй за собственный пояс. Поднял Биними на руки, а затем сделал первый шаг, после которого сразу обернулся назад. Молодой пацан, словно на поводке медленно волочился за мной, продолжая зажимать рану на бедре. Вытекающая из раны кровь мгновенно пропитала повязку и была почти чёрного цвета, или казалось такой из-за темноты ночи. В голову сами по себе закрались предательские мысли: "С такой раной он не протянет долго. Как только помрёт - отвяжу ремень и брошу его!"

А затем я сделал второй шаг, затем ещё один. Я медленно продвигался, примерно прикинув направление, вместе с тем стараясь изо всех сил вглядываться в темноту, и прислушиваться к окружающим меня звукам.

Возвращение в стан своего Анклава было не таким эпохальным, как я себе его представлял. Когда мы чуть ли не столкнулись лбами с отрядом наших разведчиков, на нас сначала бросились с кулаками, а только потом пару раз зарядив мне по лицу, бойцы разобрали знаки различия на нашей с Биними формой, и сменили гнев на милость. В этот раз засыпав вопросами, а не ударами. Вот только из-за усталости на грани с полным истощением, единственное, что я смог выдавить из себя - это просьбу доставить нас к палатке медицинской помощи. Нас с Бини парни услужливо взвалили на наспех сооруженные носилки. А вот нашего раненного пленника заставили прийти в себя отвешиваемые ими тумаки и пинки, и при помощи них же погнали в подразделение, куда потащили и нас. Участь пленника была не завидной, но я не имел сил возразить по поводу применяемых к нему методов мотивации. А привести разумных доводов, что того сперва следовало бы допросить, прежде чем избивать, я так и не смог, отключившись от слабости.

В палатке нас сразу взяли в оборот, причём Биними уложили на кровать, сразу же приступив к осмотру и лечению, а вот меня, приведя в чувство каким-то мелким флаконом, источающим резкий запах, оставили просто лежать на кровати. Медицинский персонал, проходя мимо, косился с недоумением. Видимо браться за лечение хоруса, коим меня все считали, тут никто не спешил. Но один из молодых санитаров всё же подошёл и поинтересовался что со мной приключилось. Я быстро, в меру возможного, обрисовал ему свои проблемы, что мне казалось были видны невооруженным взглядом - глубокий порез на груди, чрезмерная бледность ввиду потери крови и истощение от большой затраты сил. Сняв верхнюю часть формы и смыв запекшуюся кровь с ранения, медбрат обнаружил почти зажившую лёгкую царапину, которую просто плотно обмотал бинтами и направил в столовую, чтобы я съел двойную порцию. Других рекомендаций он не озвучил, переключив своё внимание на других бойцов, поступающих с более серьезными травмами.

Выйдя из палатки, я только теперь заметил, как много лежало разных парней на стандартных или рукодельных носилках, прямо на траве или земле, поблизости от палатки. Кто-то из них был в сознании, кто-то спал или был в отключке. В глазах потемнело, а меня сильно качнуло. То ли от голода, то ли от осознания, сколько всего местных парней и девушек не только ежедневно погибали, но и были серьезно ранены в ходе сражений. Мог ли я помочь каждому из них? Наверное нет, только если силой не заставить всех участников прекратить войну. Но для этого требовалось бы ввести с Земли войска, что наверняка вызвало бы ещё один скоротечный конфликт. Получался замкнутый круг.

За такими тяжелыми мыслями я незаметно для себя добрался до местной столовой и положил себе двойную порцию еды, вручив местной ответственной за еду, небольшой квиток от медика. Я успел медленно употребить две ложки местного варева. За приёмом пищи, не самой, кстати, приятной на вкус, меня и застали рекрутёры.

- Майк Хорус? - зычный голос мужчины в серой форме оторвал меня от разглядывания доверху набитой жестяной миски и махания ложкой. Я оглянулся по сторонам, будто изображая поиски, к кому ещё тут могли обращаться кроме меня. В столовой было всего человек пять или шесть, но все они сидели в отдалении от меня.