Закон о предоставлении South Sea Company монополии привел к росту курса акций с примерно 500 в мае до 890 к июню. Когда это спровоцировало рост продаж, директоры South Sea Company приказали своим агентам покупать акции. В начале августа их курс поднялся до 1000. На день святого Варфоломея сэр Джон Блант открыл четвертую подписку на акции, но «старого огня уже не было. Книги были заполнены, но самые наблюдательные заметили, что купцов и трейдеров в их строгой одежде среди толпы было немного»[142]. Акции стали стремительно падать. Восьмого сентября в Merchant Taylors’ Hall состоялся большой митинг, на котором директоры и те, кто их поддерживал, например герцог Портлендский, произнесли прочувствованные речи в манере спортивных чемпионов.
«Тем же вечером акции упали до шестисот сорока и наутро – до пятисот сорока»[143]. Эта попытка сплотить сторонников компании потерпела неудачу и только еще больше подорвала к ней доверие, став проявлением отчаяния. Однако реальный удар «пузырю» был нанесен компанией Swordblade, кассиром South Sea Company, которая прекратила платежи.
Расследование показало, что для продвижения своих ценных бумаг компания дала взятки многочисленным государственным чиновникам и знати, в том числе канцлеру казначейства. «Были поданы петиции от графств и городов из всех частей королевства с требованием справедливости для пострадавшей страны и наказания злостных спекулянтов»[144]. Чтобы успокоить общественное мнение, последовали указания о конфискации имущества многочисленных участников этого дела и заключении их под стражу.
Крах на Уолл-Стрит 1929 г
В середине 20‑х гг. американская экономика развивалась весьма успешно. В 1921–1928 гг. индекс промышленного производства Федеральной резервной системы вырос с 67 дo 110 пунктов, а к июню 1929 г. – уже до 126. Фондовый рынок стал источником нового оптимизма. Индекс New York Times 25 промышленных компаний поднялся со 106 в мае 1924 г. до 181 в декабре 1925 г. С 1927 г. на рынке начался стремительный подъем, и курсы стали повышаться каждый день. В течение 1927 г. этот индекс вырос до 245, за год – на 69 пунктов.
В 1928 г. характер бума изменился. Как говорится в знаменитом описании краха Джона Кеннета Гэлбрейта, до 1928 г. «даже человек консервативного склада ума мог поверить, что курсы обыкновенных акций поднимаются вместе с ростом корпоративной прибыли»[145]. После 1928 г. разрыв с реальностью все увеличивался. В декабре 1928 г. Кулидж счел возможным сделать свое знаменитое заявление: «Ни один когда-либо собиравшийся конгресс США, изучив положение, не приходил к выводу, что перспективы столь благоприятны, сколь те, что открываются в настоящее время».
Символами бума быстро стали акции Radio Corporation и других компаний связи. В течение 1928 г. акции Radio Corporation выросли с 85 до 420. Популярными были также сети магазинов. Акции сети универмагов Montgomery Ward поднялись со 117 до 440. Продолжавшийся подъем на фондовом рынке вызывал интерес газетчиков и широко обсуждался в обществе. Объемы торгов с 1927 по 1928 г. увеличились с 577 до 920 млн акций; в 1929 г. из рук в руки ежедневно переходило более 5 млн акций.
Общественное воображение особенно будоражили тогда такие операторы фондового рынка, как Джон Раскоб, Уильям Дюран и братья Фишеры. По мнению спекулянтов, число которых росло, «где-то рядом были большие люди, которые и поднимали, и опускали курсы акций»[146].
Заимствование для целей инвестирования стало таким популярным, что привело к денежному кризису: «Люди толпились, чтобы купить акции с маржой[147]. Таким образом, инвесторы могли приобретать акции, внеся за них не более 10 % их стоимости. В 1926–1928 гг. займы для сделок с маржой выросли с 2,5 до 6 млрд дол. Рынок оттягивал на себя столько наличности, что к марту стала ощущаться серьезная нехватка денег в финансовой системе. Созванное в Вашингтоне заседание руководства Федеральной резервной системы растянулось на много дней, поскольку высокие чины никак не могли решить, что делать[148].
Рынок оттягивал на себя столько наличности, что к марту стала ощущаться серьезная нехватка денег в финансовой системе.
Кое-кого всерьез беспокоила нехватка акций в обращении. Бум сконцентрировался на курсах акций сетей магазинов, холдинговых компаний и инвестиционных трестов. Чтобы удовлетворить спрос, началось ускоренное создание таких компаний. В 1927 г. были выпущены, обычно с надбавкой к активам, акции 160 новых инвестиционных трестов, в 1927 и 1928 гг. – 326. Один такой трест, Goldman Sachs Trading Corporation, выпустил 100 млн акций по 104 дол. в декабре 1928 г., а к февралю они стоили уже 225,5 дол. К марту они вложили в собственные ценные бумаги 52 млн дол. Весь 1929 г. каждый день учреждался новый инвестиционный трест.
Проблема состояла в том, что спрос на деньги для инвестирования превысил затраты на их привлечение; процентная ставка по вкладам до востребования в какой-то момент поднялась до 20 %. Такие ставки были необходимы из-за хлынувшего в страну потока средств, который способствовал буму, возникшему в феврале после решения Банка Англии поднять процентные ставки. В марте 1929 г., так ничего и не дождавшись от руководства Федеральной резервной системы в Вашингтоне, фондовый рынок испугался худшего и курсы резко упали. Это вызвало поток требований к инвесторам, чтобы они увеличили маржу (гарантийный взнос). По словам Джона Кеннета Гэлбрейта, этот мартовский кризис ликвидности мог бы стать концом бума, если бы не шаг Чарлза Митчелла, главы National City, второго по величине коммерческого банка страны. Он предложил обеспечить на рынке неограниченный запас ликвидности и сделал это, заставив Федеральную резервную систему бездействовать все последовавшие важнейшие месяцы.
Фондовый рынок еще дважды падал в мае и сентябре и быстро восстанавливался, поскольку „когда цены падали, было самое время покупать“[149]. Все лето курсы поднимались каждый день, неделя за неделей, и в сентябре, когда был установлен рекорд, возникли новые инвестиционные тресты с активами в 600 млн дол. Акции Steel поднялись со 165 до 253; акции General Electric – с 268 до 391. Каждую пятницу Федеральная резервная система публиковала недельную и месячную статистику брокерских займов, и каждую пятницу эти цифры оказывались рекордно высокими. Никто не решался говорить начистоту: „Пессимизм не был открыто приравнен к попыткам подорвать американский образ жизни. Однако это подразумевалось“[150].
Чемпионство среди акций всегда можно было купить за наличные. Ведущий финансовой колонки „Daily News“ в 1929 г. и в начале 1930 г. получил 19 тыс. дол. за советы по акциям, в которых один трейдер, Джон Левенсон, имел позиции. Радиокомментатор Уильям Макмагон брал взятку у Дейвида Лиона, чтобы поддержать указанные им акции.
Как говорится в большинстве отчетов, 3 сентября энтузиазм внезапно угас, и после этого рынок „с его старым доверием“ так больше и не поднялся. Из Англии пришли тревожные вести о коллапсе финансовой группы, созданной Кларенсом Хаттри. К началу октября акции Radio Corporation упали до 82,5 против 114,75 в сентябре.
Акции US Steel упали с 261,75 до 204. Брокерские займы 2 октября достигли рекордной суммы в 6 804 000 000 дол., т. е. покупатели с маржой еще далеко не чувствовали себя обескураженными.
В последнюю неделю октября рынком овладело другое настроение. В среду 23 октября внезапно случилась „настоящая Ниагара распродаж“. Индекс Times упал с 415 до 384. В четверг 24 октября стало очевидным, что курсы падают с головокружительной быстротой, которая могла означать только одно: люди продавали не просто некоторые акции, но все, что у них было, и по любой цене. Те, кто финансировал свои покупки за счет кредита, не смогли выдержать этот удар. Спекулянты, торговавшие с маржой, продавали все. Повсюду у брокерских контор, которые стали центрами торгов для 600 тыс. американских трейдеров, стали собираться толпы народа. Множество людей бесцельно ждали у стен фондовой биржи на Уолл-стрит. „В брокерских конторах по всей стране люди, следившие за работой тикеров[151], смотрели друг на друга в полном изумлении. Откуда, черт возьми, берутся все эти приказы продавать?“[152].
