Негодяя? О, Иисус.

Я хватаю тяжёлый поднос и выхожу из комнаты. Я могла бы отказаться, но тот факт, что Айрис активно хочет этого, не позволяет мне дать ей шанс. Я улыбаюсь ей, выходя из комнаты.

Пусть она сидит и пыхтит, а я буду делать то, что она хочет. Не то чтобы я хотела иметь что-то общее с этими мужчинами. Они меня пугают.

Дойдя до западного крыла, я направляюсь в дальний угол коридора направо и стучу ногой в дверь. Мои руки заняты подносом, на котором стоят две бутылки красного вина, четыре бутылки пива и миски с различными пикантными закусками.

Дверь открывается, и на меня смотрит мужчина с каштановыми волосами, карими глазами и густой бородой.

— Поставь поднос на стол, — приказывает он и, взмахнув рукой, входит в комнату.

Во мне что-то поднимается, и мне хочется кричать. Этот грёбаный дом полон людей, которые приказывают мне и не замечают, что это мой дом.

Я делаю, как он говорит, но, когда вижу, что один из мужчин закидывает ноги на антикварный французский приставной столик в стиле рококо, теряю всякое подобие здравого смысла и самосохранения. Я ставлю поднос на тяжёлый журнальный столик, уже заваленный напитками и пепельницами, наполненными окурками сигар.

Обычно я хорошая девочка. Слишком хорошая. Слишком послушная. Милая. Но иногда — иногда — во мне вспыхивает искра, и я теряю контроль над собой. Мама говорила, что это душа прапрабабушки Гертруды говорит через меня. Семейная бунтарка, женщина, которая вырезала сердце на кухонном столе. Плохая девочка. Вполне уместно, что именно сейчас я нахожусь в западном крыле, когда чувствую вспышку гнева, которую все приписывают её генам.

Я подхожу к человеку с ногами в стоптанных ботинках на бесценном антиквариате, подаренном матери моего отца президентом Франции. Я наклоняюсь и сбрасываю его ноги.

— Это бесценный антиквариат, на который ты поставил свои грязные ботинки. Прояви немного уважения.

Он резко встаёт, быстрым движением отодвигая стул, на котором сидел. Я тяжело сглатываю. Боже мой, да в нём, наверное, два метра или около того. Кроме того, он обладает массивным телосложением, что я должна была понять по его огромным ногам. Он уродлив, с бритыми волосами, сломанным носом, сильно выдающимися вперёд челюстью и бровями, что придаёт ему неандертальский вид.

Дерьмо.

Сердце колотится, я смотрю на него, а он улыбается. Не зная, как реагировать, я моргаю, и тут он стремительно протягивает руку и хватает меня за горло. Я пищу, когда воздух покидает мои лёгкие. Земля вырывается из-под ног, и он толкает меня с такой силой, что я ударяюсь о стену.

Я инстинктивно хватаю его за руку и пытаюсь ослабить хватку. Он рычит что-то непонятное на иностранном языке. Не итальянский.

Мой взгляд дико метается по комнате, но никто из мужчин не выглядит обеспокоенным. Я бесполезно скребу пальцами его руку, а он рычит мне в лицо, как бешеная собака.

Я пытаюсь оттолкнуть его от себя, но он продолжает бросаться своими гортанными словами.

Успокойся. Думай. Ты не можешь оттащить его от себя, поэтому пришло время для другого плана.

Успокоившись, я понимаю, что могу дышать. Он не давит настолько сильно, чтобы перекрыть мне воздух. Вместо этого он просто держит меня за горло, будто я цыпленок, которому он может в любой момент сломать шею.

— Отпусти её, — раздаётся властный голос из дальнего угла комнаты, и мужчина выполняет приказ. Его мускулистая рука мгновенно покидает моё горло, и я оседаю, когда ноги слабеют подо мной. Руками нащупываю стену позади меня, пытаясь ухватиться за неё и удержаться на ногах.

Нико Андретти появляется в поле моего зрения и костяшками пальцев поддевает мой подбородок.

— Вляпалась в неприятности, Синди?

— Я ничего не сделала, — задыхаюсь я. — Я попросила его не трогать мебель, а он чуть не задушил меня.

Один из мужчин смеётся:

— Он не трогал тебя. Если бы он это сделал, ты была бы мертва.

Меня трясёт, ноги как солома, а сердце бешено пляшет в такт собственным ритмам.

Мужчина садится, небрежно ставит ботинки на стол и ухмыляется.

— Этот стол? — спрашивает Нико?

Я киваю.

Нико удивляет меня, когда сбрасывает ноги мужчины с бесценного антиквариата.

Может быть, я ошибочно считала его полным кретином. Может быть, в нём есть что-то исправимое. Нико расчётливо достаёт нож из кармана. Я отшатываюсь назад, но отступать некуда. Сзади — стена, спереди — маньяки.

— Нико… — я произношу единственное бесполезное слово, надеясь, что оно остановит его. Я не хочу, чтобы он убил этого человека за неуважение ко мне или к фамильной мебели.

Однако Нико не убивает своего человека.

Нет, вовсе нет.

Вместо этого он берет нож и вгоняет его в глянцевую деревянную поверхность стола. Затем он протаскивает его по всей длине, навсегда испортив его красоту. Он поворачивается на пятках и смотрит на меня, убирая нож в карман. При его приближении вокруг меня раздаётся приглушенный ритм его шагов.

Я едва могу дышать, когда он обходит вокруг меня, его черты лица серьезны и неумолимы.

— Этот стол теперь мой. Я женюсь на этой сучке, так что теперь всё в этом доме моё. Я могу делать с ним всё, что захочу. Как и мои люди. Если в этом крыле есть что-то, что представляет для тебя большую ценность, я предлагаю тебе написать список, а потом прийти ко мне и вежливо спросить, можешь ли ты это взять.

Слёзы застилают глаза, и я слишком хорошо понимаю, что мужчины в комнате наблюдают за мной, наслаждаясь моим унижением.

Нико холодно улыбается мне.

— Если ты попросишь достаточно хорошо. Достаточно вежливо. Попросишь достаточно красиво. Я, возможно, позволю тебе утащить его в своё крыло дома. А теперь убирайся, пока я не решил, что ты тоже можешь стать жертвой этого дерьмового контракта.

Ему не нужно повторять дважды. Я практически бегу из комнаты. Когда я оказываюсь в коридоре, мой шаг ускоряется, и взрывы глубокого смеха из комнаты следуют за мной по пятам, летя по коридору.

Я добираюсь до своей комнаты и бросаюсь на кровать, крича в подушку от ярости и боли, поглощающей меня. Это почти невыносимо. У меня никого нет, и я даже не могу как следует оплакать отца, потому что его дом — мой дом — заполнен Иветтой и её дочерями, а теперь еще и этими зловещими мужчинами.

Горе, ярость, ужасный острый вкус стыда наполняют меня, и я рыдаю от всей души, желая, чтобы Нико и Иветта погибли вместе в результате жестокой трагической случайности.

А может быть, думаю я, глядя, как слезы смачивают шёлк, который я сжимаю в руках, Иветта выживет, но получит ужасный шрам на всю жизнь. Для неё эта судьба будет хуже смерти.

— Почему ты меня бросил? — кричу я отцу. — Как ты мог уйти? Я не была готова. Это было слишком рано после мамы, и ты оставил меня с этой ужасной женщиной, а теперь ещё и эти… эти преступники.

Иногда, в самых тёмных глубинах своей печали, я думаю, что ненавижу своего отца за то, что он женился на Иветте, а потом умер.

Я плачу до тех пор, пока во мне ничего не остаётся, потом кладу свою больную голову на подушку и не двигаюсь долгое время.

Глава 4

Синди

Следующая неделя проходит как в тумане. Я провожу как можно больше времени на свежем воздухе, и погода поздней осени способствует этому, потому что она теплее, чем обычно, и ярко светит солнце. Оставшиеся листья на деревьях красиво золотятся, и если я иду достаточно долго, то погружаюсь в ритм упражнений и на время забываю о своих проблемах и о том аде, который ждёт меня дома.

Нико изменил ситуацию, и не в лучшую сторону. Он и его люди требуют обслуживания номеров в любое время дня и ночи. Они хуже, чем постояльцы. Вчера вечером Иветта позвонила и попросила меня отнести напитки в их гостиную, и я вошла в комнату отдыха и увидела, что они смотрят порно, где женщину трахают пятеро мужчин. Один из них спросил, считаю ли я это сексуальным.