Я подхожу ближе и вижу, что он вписал название компании в блокнот на своём телефоне. Понюхав жестянку, он стонет и протягивает её мне обратно.

— Самый сексуальный, блядь, аромат, который я когда-либо чувствовал, — говорит Нико.

Он довольно чувственный. Я вспоминаю, что отец был немного возмущён этим подарком. Мне было шестнадцать, и он сказал, что это было напрасно потрачено на меня. Весь набор из парфюмерного масла, парфюмерной эссенции, масла для ванны, геля для душа и лосьона для тела обошёлся матери примерно в тысячу фунтов. Это было чересчур, но, когда она умерла, это стало самой драгоценной вещью для меня. Этот аромат всегда будет связан с ней в моём сознании.

Я думаю, не позвонить ли мне в парижский магазин и не узнать, смогут ли они его переделать. Хотя у него нет ни названия, ни даже номера.

Забрав жестянку, я обхватываю её рукой.

— Спасибо, — шепчу я.

— За что? — Нико хмурится.

— Что отдал это.

Затем я прочищаю горло.

— Надеюсь, твоей девушке понравится любой аромат, который ты ей закажешь. У них невероятный талант изготавливать индивидуальный запах. У моей мамы тоже был такой. Он был прекрасен.

— У тебя его нет? — спрашивает Нико.

Я качаю головой, и меланхолия, которую я чувствовала всё утро, снова овладевает мной.

— Иветта случайно разбила флакон, когда переехала.

— Держу пари, что так, блядь, и было, — рычит он. — Злобная пизда.

— Нико! — я выкрикиваю предупреждение не подумав.

— Скажи мне, в чём я не прав.

— Это ужасное слово. Оно унизительное, и ты не должен использовать его.

— Даже чтобы охарактеризовать Иветту? — его рот подёргивается, будто он пытается сдержать улыбку.

Я ощущаю, что уголки моих губ поднимаются, и подавляю свою улыбку.

— Нет, даже в отношении Иветты.

— Что насчёт меня? — позади меня раздаётся высокий голос Иветты.

Я поворачиваюсь, быстро обхватывая рукой баночку с парфюмерным маслом.

— Я просто сказала, какую замечательную вечеринку ты собираешься устроить, — когда я стала так хорошо лгать?

— Бал, Синди. Это не вечеринка. Можно было подумать, будто со своим воспитанием ты поймёшь разницу.

Она поворачивается к Нико.

— Твои люди не допускаются, — она говорит ему.

— Мои люди могут идти куда им нахрен захочется в этом доме, и ты ничего не можешь на это сказать. К счастью для тебя, балы не в их понимании о хорошем времяпровождении. Я иду только по принуждению. Но Джеймс будет присутствовать.

Иветта сужает глаза.

— О? Почему?

— Не твоё дело, жёнушка.

— Ещё не твоя жена, дорогой, и, если ты сохранишь такое отношение, свадьба не состоится.

Нико отталкивает свой стул и хватает Иветту за горло.

— Не искушай, блядь, меня, сука, — он прижимает её к стене, яростно притесняя её личное пространство.

Глаза Иветты сужаются, и она смотрит на него со всем пренебрежением женщины, решившей держать себя в руках.

Я терпеть её не могу, но в такие моменты я ею восхищаюсь.

Нико не сильно давит на её горло, но угроза есть.

Затем Иветта берёт и превращает напряжённый момент в ядерный.

Она плюёт Нико в лицо.

Я задыхаюсь и задерживаю дыхание, сердце бешено колотится, я замираю, ожидая его реакции.

Нико тоже замирает на мгновение.

Глаза Иветты расширяются, когда она понимает, что зашла слишком далеко.

Нико оттаскивает её от стены и бросает через всю комнату. Она взмахивает руками и, качнувшись назад, сбивает с полки две стеклянные статуэтки. Она падает на стол, но умудряется удержаться на ногах, ухватившись за него.

Нико следует за ней и хватает за руки. Иветта пинается, целясь в голени Нико, и кажется, что он вот-вот ударит её как следует, но Джеймс уже двигается. Он встаёт между Нико и Иветтой и отталкивает их друг от друга.

— Нико, пойдём. Нам нужно поговорить о делах. Наедине, — Джеймс вытаскивает Нико из комнаты. Моё сердце колотится, но я рада, что он позволил Джеймсу вывести его из кухни, пока ссора не разгорелась ещё больше.

Я ненавижу Иветту, но ярость, кипящая между ними, пугает меня. Я действительно думаю, что они могут убить друг друга.

Я прячу ароматическое масло в карман своей юбки и поворачиваюсь к Иветте.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, протягивая руку, чтобы коснуться её предплечья.

— Отвали от меня нахуй! — со злобным криком она толкает меня на пол. Я падаю на колени, но стеклянные осколки от разбитых статуэток пронзают мою кожу, заставляя меня истекать кровью.

— Убери это, любопытная сучка, — Иветта пинает меня по заднице. — Убери всё это.

Она вылетает из комнаты, и я падаю на бок, сворачиваясь в клубок, пока слёзы, которые всё утро грозили пролиться, наконец-то текут.

Глава 12

Синди

Следующие пару дней мучительно одиноки. Нико, похоже, был занят по работе, и я избегала моих названных родственников. Порезы на руках были не настолько глубокими, чтобы накладывать швы, но достаточно серьёзными, чтобы мне приходилось каждый день перевязывать их и держать в чистоте. Мои колени болят, а на заднице синяки.

Я сижу в своей комнате, слушая классическую музыку, которая напоминает мне о маме, когда она играла на пианино на балах, которые проходили у нас, и только для меня с папой. Она любила «Лунную сонату», и это одно из самых грустных музыкальных произведений, которые я когда-либо слышала, но я нахожу себя в состоянии слушать её, несмотря на то, что она дёргает за мои сердечные струны и доводит меня до слёз.

Формально, я могу быть взрослой, только и всего, и я потеряла мою маму до того, как заслужила значок взрослой жизни. Я скучаю по ней так сильно, что у меня болит в груди. Её теплота, её запах, её прекрасные голубые глаза наполнены такой любовью, но и наполнены озорством.

Моя мать была настоящей красавицей, редкой сияющей жемчужиной в океане обыденности. В отличие от меня, у неё были тёмные волосы, бледная кожа, и глубокие голубые глаза. Она была похожа на Белоснежку. Я унаследовала цвет лица от бабушки и дедушки по отцовской линии.

У меня есть прядь маминых волос, и время от времени я достаю её из зиплок мешочка и нюхаю, боясь, что однажды не смогу уловить этот крошечный намёк на её запах. Чудесным образом он всё ещё здесь, напоминает о моей любимой маме и обо всём, что она значила. Комфорт. Безопасность. Дом.

Слёзы снова грозят пролиться, когда я сижу на кровати, читаю и слушаю Бетховена. Этот человек был редким видом безумного гения, потому что написал одно из самых печальных музыкальных произведений, которые я когда-либо слышала — «Лунную сонату», и одно из самых радостных — «Оду к радости».

Я смотрю на часы и вижу, что уже поздно, и скоро в доме будет шумно. Со временем, когда у нас перестали появляться постояльцы, люди, похоже, стали просыпаться все позже и позже. Теперь чаще всего никто не выходит на кухню раньше половины десятого, а значит, я могу заняться уборкой позже. Сегодня я проспала до семи тридцати утра и уже полчаса слушаю музыку лёжа на кровати.

Если я хочу закончить до того, как кто-то появится, я должна шевелить задницей. Оказавшись на кухне, я быстро справляюсь с рутиной. Я делаю это не так тщательно, как обычно, но руки болят. Закончив с уборкой сажи и пепла, я как следует протираю пыль со стекла, затем аккуратно вытираю забинтованные руки и снимаю повязки у раковины.

Я достаю аптечку из-под кухонной раковины. Помыв руки тёплой водой и мылом, хорошо их вытираю. Используя немного антисептического крема, я снова очищаю раны и высушиваю их. Затем достаю ещё марлю и бинт.

— Какого хрена?

Я взвизгиваю и подпрыгиваю, оглядываясь, чтобы увидеть Нико у входа на кухню.

Он подходит ко мне и хватает меня за руку, поворачивая ладонью вверх, чтобы увидеть раны.

— Что, чёрт возьми, произошло?

— Упала, — говорю я, глядя вниз.

Он отпускает руку и поднимает мой подбородок.