Я с открытым ртом смотрю на эту больную сцену мучений.

— Пойдём, — Нико берёт меня за руку и уверенно тащит прочь.

Когда мы оказываемся в нашей комнате, я вижу коробку с туфлей, стоящую на прикроватной тумбочке.

— Ты получил то, что хотел, — я смеюсь с него. — Новая игрушка, чтобы играть с твоей куклой.

— Да. Я сделал это, не так ли? И ты всегда знала правила этой игры. Ты говоришь своё слово, и это останавливается.

— Всё это?

Его лицо темнеет, а голос, когда он говорит, звучит так, будто он восстал из ада, покрытый серой, и плюющийся огнём.

— Нет, Синдерс. «Орхидея» работает только в моменте. Если ты хочешь, чтобы всё прекратилось, то тебе для этого нужно другое слово. Если ты хочешь, чтобы всё прекратилось, то ты не получишь этот дом. Ты не получишь ничего.

Боже, он такой чертовски холодный. Как я могла позволить этому кратковременному смягчению, которое он показал с Луной, обмануть меня? Я влюбилась в мужчину, не способного полюбить меня в ответ.

— Если ты хочешь, чтобы какое-либо действие прекратилось, скажи своё слово. Ты всё контролируешь, — он яростно повторяет, прежде чем выйти из комнаты.

Это ложь. Я ничего не контролирую, потому что влюбилась в него.

Что бы он не захотел со мной сделать с этой дурацкой туфлей, я позволю ему, потому что он заставляет меня чувствовать себя так хорошо, когда прикасается ко мне. То, как он смотрит на меня, зажигает свет во всех моих тёмных уголках. Печально то, что однажды ему станет скучно, и он уйдёт, снова погрузив меня в темноту.

Глава 28

Нико

Вот уже несколько недель я твержу себе, что не люблю её. Я? Влюблён? Да, точно. Но потом я понял, что люблю. Я могу пытаться сказать, что это похоть или одержимость, но это нечто большее.

Блядь, а я-то думал, что это изжога.

У меня никогда раньше не было такого чувства. Я люблю людей, но быть влюблённым? Это вызывает у меня почти тревожные чувства. Совершенно новые.

Я должен сказать ей.

Я должен сказать Синди то, что она хочет услышать. Пока нет. Не сейчас, после ссоры.

Я хочу рассказать ей в нашу первую брачную ночь.

Через пять минут я всё спланировал. Я не позволю Иветте, или её истерикам, или большим обиженным глазам Синдерс, или глупым вопросам заставить меня прыгнуть раньше, чем я буду готов.

Я врываюсь в библиотеку и захлопываю за собой дверь, и вышагиваю, пытаясь взять себя в руки.

Любить её — это не конец света. Говорить ей об этом, всё же, должен я сам. Я скажу это, когда буду чертовски хорошо готов.

Что, если она бросит меня раньше?

Как она смеет спрашивать меня, что будет, если всё это прекратится?

Она этого хочет?

Христос, эта идея — стрела, которая пробивает мою яремную вену, оставляя меня на полу истекать кровью.

Если быть предельно честным с собой, это одна из немногих вещей, пугающих меня. Сказать Синдерс, что я её люблю.

Я никогда раньше не говорил женщине, что люблю её.

Я никогда раньше не чувствовал ни к кому того, что я испытываю к моей Синдерс, и я пока не знаю, как с этим справиться. Если я не скажу ей до ночи свадьбы, я дам себе немного места, немного пространства, чтобы приспособиться к этой идее. Также это романтично. Это идеальный, романтический момент, чтобы это сделать, и если это даст мне ещё пару недель, чтобы подготовить свою трусливую душу, то так тому и быть.

Иветта оказалась большей проблемой, чем я думал, и я не знаю, что с ней делать. Джеймс говорит, что нам нужно найти кого-нибудь, кто с ней разберётся, и под «разберётся» он подразумевает её убийство. Он говорит, что она самовлюблённая и не отпускает вещи легко, потому что терпеть не может проигрывать.

Я не уверен, что сказать ей, что она нарцисс — лучший выход, даже если его диагноз верен. Лично я склонен думать, что она просто глупая, истеричная женщина, которой не на чём сосредоточиться в жизни, кроме как на создании проблем. Я не могу так просто убить её, чтобы мои родители не разозлились. Они так разозлятся, что могут сами исключить меня из компании, не говоря уже о совете директоров. Отец Иветты — человек, с которым они общаются. Убийство Иветты также принесёт много шума моему маленькому уголку, этому дому и поместью.

Это снова подводит меня к Синдерс и её времяпрепровождению с Сиенной. Она рассказывала мне, насколько независима Сиенна, и как она управляет собственной художественной галереей. Независима? Христос, Синдерс так наивна. Бедную рыженькую можно было бы заклеймить как собственность Волкова. Собственно, так оно и есть. Это клеймо на её коже. Клеймо на браслете, который она носит. У Сиенны не было выбора, не то, что у Синдерс. Она либо вышла бы замуж за Николая, либо была бы отмечена на смерть как информатор. Я знаю это, но я не рассказал Синдерс. Не женщине знать такие вещи. Слишком опасно. Так что теперь я вынужден слушать, как моя tesoro говорит о Сиенне, будто она пример для подражания.

По крайней мере, я дал Синдерс реальный выбор. Ей не нужен этот дом, чтобы выжить, но она выбрала его. Я знаю, это потому что она хочет меня, и дом всего лишь предлог. Таким образом, она может сказать себе, что пускает в свою кровать человека, который делает плохие вещи, только для того, чтобы сохранить дом своих предков.

Что скажет моя Синдерс, когда я расскажу ей, что люблю её? Когда я признаюсь, что не хочу отпускать её… что не отпускаю её. Будет ли она счастлива? Скажет ли, что тоже меня любит, или попытается сбежать?

Она может попытаться, но не уйдёт далеко. Я бы послал за ней четырёх всадников апокалипсиса, если бы она попыталась. Созвал бы армию мёртвых.

Эта женщина застала меня врасплох. Нанесла мне смертельную рану, что не удавалось никому другому. Она пробила тяжёлую броню, которую я выстроил вокруг себя, и нанесла удар прямо в моё сердце. Выстрел в грудь. Точный. Смертельный.

Любовь. Это слабость, и она поразила меня.

Теперь у меня нет возможности повернуть назад. И у неё тоже. Теперь мы с ней заодно. Связаны глубочайшими узами. Её лозы обвились вокруг меня, а мои — вокруг неё. Эти лианы либо будут держать сооружение из нас самих и делать его крепче, либо будут медленно душить нас, разрушая наш фундамент. Только время покажет.

Я перестаю ходить и смотрю в окно на землю, раскинувшуюся передо мной. Если я хочу Синдерс навсегда, как это будет работать? Я даже не думал об этом. Я не могу вечно играть шотландского лорда. Мне нужно вернуться в гущу событий и снова работать. Я наслаждался временем здесь, но это не моя реальность. Но её. Место, где она хочет быть. Место, где она чувствует себя в безопасности и защищённой. Могу ли я забрать её отсюда?

Будет ли она счастлива в Лондоне, если мы будем регулярно приезжать сюда? Не думаю. Мы можем легко добраться туда и обратно. Это всего пара часов на вертолёте. Мы не будем торчать в машине по восемь часов или ехать в поезде со спальными местами. Если бы мы приезжали сюда на выходные и проводили здесь столько времени, сколько могли, этого было бы достаточно для неё?

А если бы у нас были дети?

Эта мысль останавливает меня. Хочу ли я детей? Я никогда не думал, что хочу. Но с ней? Мои мать и отец были бы в восторге. Рената не хочет детей, поэтому, если я не сделаю этого, у них не будет наследников. Мой ребёнок, если он будет мужского пола, станет наследником всего, что создала семья Андретти.

Если только Рената не добьётся своего. Она хочет, чтобы женщины имели больше права голоса и долю в бизнесе. Мать и отец категорически против, но лично, как бы мне ни было неприятно это признавать, Рената стала бы толчком к развитию бизнеса. Она усерднее большинства мужчин, и у неё отличная голова на плечах. Я могу отбросить свою личную неприязнь к ней за то, что она властная стерва на второй план, когда речь заходит о проверке её деловой хватки.

Я прислоняюсь лбом к толстому прохладному стеклу и представляю Синдерс, округленную моим семенем. Наполненную новой жизнью. Мой член затвердевает, и я улыбаюсь, когда думаю о туфельке, которая громко кричит о своём непристойном присутствии в нашей комнате.