Всхлипы.

Снова плачет моя неадекватная. Гонит и ревет. И что мне с этим делать?

Любить, Ветров. Может, она когда-нибудь и сдастся…

Ринулся на кухню. Сидит в уголке. Голову на колени положила и сковычет жалобно. Шлёпнулся на пол рядом. Совсем уже вымотала меня, да и себя.

— Ну всё! Хватит, — притягиваю, на колени к себе усаживаю. — Я никуда не ушел. И не уйду. Не реви только.

Глаза краснющие выпучила и только, как рыба, губами хлопает. А я только крепче прижимаю и радуюсь, как дитя малое. Ведь любит, скучает, страдает, дурочка гордая. А круче всего то, что чувствую, что совсем чуть-чуть и сдастся мне. Во как ручонками обхватила и носов в плечо уткнулась.

— Ой, как ты счастлива, Богданова! От счастья всю грудь мне засопливила.

Улыбаюсь. А у нее опять функция «рыбки» включилась. А я блядь счастлив до усрачки. Хоть чечётку пляши.

— Я люблю тебя, Бельчонок, — вытираю слезинки. — Я тебя сейчас поцелую. А если ты будешь сопротивляться или не ответишь, то не только в губы.

Ответом мне служат приподнятые уголки губ, блеск в глазах и ладошка, скользящая по моей груди.

Вот и за что мне все эти муки. Хочу ее. Но бл*дь сука прям уверен, что мой Бельчонок только этого и ждет. Возьму ее, а на утро буду тварью последней, которой нет места в ее жизни. Поэтому нет. Но так хочется — да. Я хочу гораздо больше, но мне пока позволительно только губы…

Легонько целую в уголок губ и отстраняюсь.

Смотрю на ее. А она! Как же она смущается? Раскраснелась, глаза прячет. Фигею от нее. Ну как можно такой быть? Ну как можно ее не любить?

— Бельчонок, ты будешь меня целовать или нет? — хочу, чтобы сама.

Стратег нетерпеливый. И пока она там решается, глажу ее ноги чуть ниже ягодиц. Я бы с великим удовольствием потрогал выше. Там, где больше всего желаю. Но это Бельчонок! С ней пошлость исключена.

Положила вторую ладошку мне на грудь. Обожгло. Такое невинное касание, а я уже напрягся весь. Она едва двигала своими пальчиками, а я уже вибрировал на грани. Хочу ее. Как безумный. Но притронутся боюсь. Боюсь свой собственный стоп-кран сорвать. А Бельчонок еще добивает. Начинает крутиться у меня на коленях. Опасное трение. Она или не осознает, что творит, или специально дожимает меня. Запускаю руки под ее футболку. Скольжу руками по ее спине. Реакция не заставила себя ждать. Отзывчивая. И желанная до безумия.

Сама тянется к моим губам. А я хренею от ощущений и эмоций. Потому что с ней. Потому что с ней максималка по всем рецепторам. И если она не поцелует, то свихнусь сто процентов. Но она целует. Едва касаясь своими губами моих. Проводит языком по нижней губе, а я приоткрываю рот, впуская ее внутрь. Аккуратно глажу ее язык своим. Медленно, осторожно. Чувствую ее возбуждение, но стараюсь держать себя в руках.

Кто бы мог подумать, что Рома Ветров будет отказываться от секса? Но тот прежний мачо и не хотел того, что хочу я от этой девушки.

А я хочу чувственно, до дрожи, страстно, откровенно и навсегда. И это не про секс. Это про жизнь. Я жить хочу с ней, в ней, рядом, вместе.

Я усвоил урок. Только любовь делает нас счастливыми. И я завоюю ее любовь. Добью в ней остатки сопротивления. Напомню, от кого у нее бегут мурашки по телу. Напомню, кому она сказала «люблю» и отдала своё сердце. Покажу, что могу быть достойным ее.

Вздрагиваю от остроты ощущений, когда встречаюсь с ее глазами. Мой плен и моя бездна.

Покорен ей навечно.

Любить. Не отпускать. Заботится.

— Голодная?

Смотрит растерянно и ошарашена. И я растерян с ней…

Только я знаю одно. Я трахать ее хочу, кормить из рук, спать в обнимку. И это всё будет. А уже в каком порядке плевать.

Встаю вместе с ней и несу в свою квартиру. В прихожей подцепляю свою куртку и накидываю ей на ноги. Холодно же…

— Ветров, ты что творишь? — рычит, но не вырывается. — Куда ты меня несешь?

— Кормить. У тебя на кухне мышь повесилась, и тараканы сдохли.

Катя

— Вкусно? — спрашивает улыбаясь.

Согласно киваю и впихиваю в рот полную ложку мороженного.

— Кушай, я специально для тебя купил. Клубничное. Как ты любишь, — лишь улыбаюсь. А хочется прыгать и в ладоши хлопать.

Помнит. Заботится. Любит, наверное.

Так и хочется спросить:

— Ты меня любишь? Не обидишь? Не бросишь?

Уверена, что скажет «да». Только мне уже мало слов.

— Спасибо, Ром. Я наелась, — встаю, прихватив тарелки. — Ты приготовил. Я посуду помою, чтобы было честно.

Иду к раковине, включаю теплую воду. Только тепло совсем не руками ощущаю. Затылком, спиной, попой.

— Это не я готовил. Это всего лишь доставка, — шепчет, прижавшись ко мне. — И есть посудомойка. Поэтому можем заняться чем-нибудь другим.

Краснею. Не пойму, это он развратник или меня сегодня только пошлые мысли посещают. Только вот снова по телу мучительная волна дрожи пробегает. Слишком уже мучительная. Острая. Не контролируемая.

— Посудомойка, так посудомойка, — выскользнула и бегом к двери. Слишком много мужского магнетизма для моей неокрепшей психики. Я еще ничего не решала. Но этот парень по ходу уже всё решил за меня.

— Бельчонок, ты куда? — сокрушённо спрашивает Ветров, делая шаг за мной.

— Домой. Мы нужно на репетицию… — выкрикиваю я перед самой его дверью.

— Стой! — голос приближается. — Давай отнесу тебя. Ты же босиком.

Я же только ускоряю шаг. Я больше не выдержу его присутствия. Так и хочется привстать на носочки, зарыться пальцами в его волосах и поцеловать. Поцеловать со всей отдачей, чтобы все сомнения развеялись. Чтобы накрыло осознанием, что только он. Но это бы значило, что я сдалась, снова проиграла. Но я не хочу больше проигрывать. Я люблю его, но не отдам свою любовь так просто. В омут с головой — это уже не про меня.

— Бельчонок, достать уже наконец-то меня с черного списка, — просит жалобно, высунув голову из-за своей двери.

Останавливаюсь. Замираю. Любуюсь. Улыбаюсь.

Глазки голубые. Губки сладкие. Поцелуи терпкие.

Божечки, Богданова! Ты опять туда же!

— Кышь иди! — и дверью хлопаю.

Это ж не выносимо!

Интересно даже, на сколько меня хватит?

А хватило меня на минут пятнадцать. В ванну зашла и всё, хоть на стенку лезь. Пришлось даже воду похолоднее сделать, чтобы хоть чуть-чуть самообладание сохранить и вытравить мысли об Ветрове в этой душевой. Хочу его. И у уже даже не телом. Сердцем. Сознанием. Мыслями. Не знаю, как свое состояние описать. Хрупкое счастье. Настолько хрупкое, что и прикоснуться боишься, и в руках держать нужно, чтобы не разлетелось от бездействия. Противоречивые ощущения.

В общем, чтобы совсем себя мыслями не загнать, в студию рванула. Физическое напряжение снять. А то уже совсем вибрирую. И вездесущее присутствие Ветрова только еще больше распыляет.

— Ты куда? — стоило лишь открыть дверь.

— Я уже говорила в студию. У меня репетиция перед конкурсом, — и воздух с каждым словом выкачивается из меня, потому что расстояние между нами уже на середине моей речи сократилось до нескольких сантиметров.

— Ты как себя чувствуешь? Может, все-таки лучше остаться дома или, если скучно, можешь побыть у меня, — и снова губами температуру измеряет.

— Хватит. Отойди, — отпихиваю ладошками. — Оденься ты уже, Ветров. Я уже всё рассмотрела. А ты заболеешь.

— Лечить меня будешь.

— Нет, — отпихиваю его руку, которая стирает блеск с моих губ.

— Богданова, это вообще-то был не вопрос, а утвердительное предложение.

— А мое отрицательное. Мне некогда с тобой возиться. У меня занятия в школе, потом репетиции и подготовка к конкурсу. А заразиться от тебя тем более нельзя. У меня важное выступление через три дня, — отхожу от него. — Так что болеть будешь в полном одиночестве.

Уезжаю в школу. От него подальше. Только и на паркете задержаться не могу. Домой тянет. Два часа вместо прежних шестнадцати. И всё с легкостью чисто. Не репетиция. А образцово-показательное выступление на высший бал.