Не уверен, что любил я эту Соню. Но нам было зачетно в постели. И терять охуенный трах я не собирался. Не из-за Ветрова.

После этого разговора планировал выместить злость на Богдановой. Только, как обычно, Царева и Гордеевым помешали.

Но я не привык сдаваться. Не получилось с первого раза, получится со второго.

В общем, я отыгрывался на Роме за счет Богдановой, он на мне за счет сестры. Потому что Соня исчезла на месяц. А потом неожиданно вернулась со справкой о беременности. Я приох*ел, но избавляться от своего ребенка не планировал.

Готовил мать и отца к новости о внуке. Только пару дней назад Соня приехала ко мне заплаканная и сказала, что брат отвез ее в клинику и заставил сделать аборт. Между слов сообщив, что какая-то девка тоже залетела от Ромы. Только своего ребенка он решил оставить. Суку свою беременную холит и лелеет, по врачам возит и витаминами кормит. Вот тогда я и решил мстить по-крупному за своего убитого ребенка.

А когда он пришел к нам на пару охранять свою Богданову, пазл сложился. Его Богданова отсутствовала пару недель, ходила бледная, как моль, едва переставляя ноги. Видимо, беременность проходила не очень.

На душе, конечно, было мерзковато, что вопрос решал через девку, а не напрямую с Ромой. Но он тоже не соизволил прийти ко мне и поговорить с глазу на глаз. Сделал все за моей спиной. Я тоже не буду париться по этому поводу и без груза поеду домой.

Вот только отправлю бывшему другу сообщение, чтобы спалось «сладко».

Катя

В университет привез Стас. Прогуляться пешком — не для меня сегодня. Болело всё. И это с обезболивающим. Я не могу пропускать занятия. Мне нужно нагнать упущенное за месяц, проведенный дома на больничном. Плюс получить допуск к досрочной сессии и сдать ее. И это всё за пять недель.

— Богданова, стой.

Ветров подбежал и дернул горловину толстовки. Я даже сообразить не успела, только пошатнулась от его резких движений.

— Не обманул в этот раз. Метка, которую он поставил для меня, на месте.

Я знала, о чем говорит Рома. Это засос. Мне его Шах вчера намерено поставил. Клеймо, как он его назвал, которое означало, что он имел меня. Только этого не было. Мы вчера вечером с Шахом закончили на избиении. До изнасилования дело не дошло. Маркуша крови испугался.

— Посмотрел? Тогда я пойду.

Мне не до выяснения отношений. Мне бы просто сесть. А еще воды. Голова кружится и тошнит. Слабость такая, что нет сил руку поднять. Не говоря о ноющей боли во всем теле.

— У тебя же есть Дема, — подняла неимоверными усилиями голову и посмотрела на Рому. — Если тебе были нужны деньги, могла себя мне предложить. Я бы хорошо рассчитался.

Отвращение и столько ненависти в его глазах, что задохнулась. Хотела оправдаться, рассказать всё. Только ему не нужны были мои оправдания. Он пришел не поговорить со мной, а опозорить. Втоптать в грязь перед любопытной толпой, которая уже нарисовалась в коридоре. Я не ждала от него сочувствия или поддержки, но и публичной порки тоже не ждала.

— Я согласна. Давай трахнемся. Только за деньги, — услышала я свой голос из динамика телефона. — Я уезжаю через месяц на учебу в школу танцев в Америку, и дополнительная сумма наличных мне очень пригодится.

— Сколько? Сколько стоит подстилка Ветровых?

— Марк, тебе лучше знать расценки на шлюх. Тебе же проста так не дают. Только за деньги.

Тишина. Шах обрезал запись. После этих слов должен был быть звук удара и мой стон.

— Это всё, Ветров?

— Да, Богданова. У нас с тобой всё.

Боже, за что мне всё это? За что это унижение? Я же не сделала Роме ничего плохого? Я была с ним. Я любила его. Я ему все простила. Я, в конце концов, мечтала быть с ним. А от него столько презрения и ненависти. Неужели он не понял, что я на этой записи говорила все это только для того, чтобы потянуть время, чтобы отвлечь Шаха. Неужели он действительно считает меня продажной шлюхой.

Наверно…

Когда уже я перестану ждать того, что Рома не может мне дать? Сколько еще нужно моему сердцу боли, чтобы понять, что оно стучит не для того? Где та долбаная точка, которую я всё ставлю и ставлю в наших отношениях?

Ведь я уже больше не могу…

Всё. Я закончилась. Меня уже нет. Есть только боль. Всё остальное раздавлено. И любовь. И доверие. И гордость. И даже тело. Все испортили, сломали, выбрались. Не задумываясь над тем, с чем осталась я. А ни с чем. Пусто. Внутри пусто. Только улыбка полного опустошения на лице.

Держи, Ром. Эта улыбка для тебя. Можешь влепить несколько пощечин, чтобы убить и эту улыбку, как убил меня.

— Чего молчишь? Оправдывайся. Ври мне, Бельчонок. Скажи хоть что-нибудь.

— Если я скажу правду, ты мне поверишь?

— Не поверю.

— Тогда у меня все с тобой, Ром.

Ушла. Нет, не гордо. Я уходила с опущенной головой. С глазами полными слез. С замершим сердцем. И безмерным желанием исчезнуть из этого мира.

В спину летели выкрики: «шлюха», «шалава», «дешевка». А я улыбалась и лила слёзы одновременно. И пусть это всё не правда, но я не буду оправдываться. Это пустое. Ты никогда не изменишь мнение другого человека о себе, как бы ты не старался, если этот человек хочет видеть в тебе только плохое.

Мне всё равно, что вы все думаете обо мне. Лишь бы побыстрее перестало болеть всё внутри.

И когда эта боль уйдет, я начну заново. Но больше не буду отдавать так много тем людям, которые не сделают то же самое для меня.

Первую пару провела в кабинке туалета. Нет, я не плакала. Не было чем. Я просто задумалась и потерялась во времени. И если бы не Ян с Гордеем, возможно, я бы забылась там на дольше. Но друзья достали меня из себя самой. Просто заметили, просто обняли, просто искренне мне улыбнулись. И этого оказалось достаточно, чтобы вылезти из своего укрытия и уехать в общежитие. Мне сейчас не до учёбы. Мне бы сейчас просто выжить. Выкарабкаться как-нибудь из этой любви. Не умереть от боли. Справиться с разочарованием и обидой. И тогда начнется жизнь. Осталось совсем чуть-чуть. Нужно только выжить в аду. И я стану счастливой.

Рома

И какого черта она тут делает?

Нога же не восстановилась.

Что ей плохо, понял с первых минут игры.

Не знаю как, но чувствовал, что ей больно. Тело напряжено. Движения не естественные. И это выражение лица.

После первой же партии горел поднять ее с площадки, на полу которой она распласталась, и вынести из спортзала.

Но не моё это дело?

Пусть с ней Дема разбирается. Или Шах.

Кто трахает, тот пусть и заботится.

А мне пофиг. Должно быть пофиг.

Потому что не смогу ее принять после других. Даже если у нее ничего не было с Шахом, то было с Дёмой.

Не переступлю через это.

Не смогу трахнуть ее после брата.

Бл*дь, до того сообщения от Шаха бредил ею. Вернуть хотел. Шел за сердцем. А от этого засоса так по мозгам шибануло, что прикоснуться к ней буду брезговать. Мой Бельчонок — девочка, которую я хотел, чистая, невинная и только для меня. Только мои губы на ее коже.

С другими девками было фиолетово. Кто был до меня. Кто будет после меня.

А с ней не пересилю себя.

Не приму лживую продажную шлюху в обличии моего Бельчонка. Реальная Богданова и мой идеализированный Бельчонок — два разных человека.

Мой Бельчонок. Только мой. А Богданова общественная, как кулер. Всех жажду утолить может за монетку.

— Бес, с Катюхой что-то не то. Ей, по ходу, плохо, — толкнул меня локтем в бок Ильин. — Блин, надо что-то делать.

Богданова стояла, прислонившись лбом к стене, и лила себе на голову воду. Тренер мельтешил рядом, что-то говоря ей.

Свисток. И она заняла свое место на площадке. При каждом движении она морщилась. После каждого прыжка сгибалась, уперев руки в колени, и жадно глотала воздух ртом. Даже с такого расстояния я видел, как дрожат ее ноги.