Рома

С Новым годом, Катя Богданова.

Сначала хотел написать «Бельчонок». Но она уже не Бельчонок.

«Катя». Но я ее ни разу так не назвал.

«Богданова». Слишком грубо.

Мы друг для друга были действительно «слишком». Для меня она была слишком хорошо, я для нее слишком плох.

Я не отправил ей сообщение, потому что это слишком. Слишком больно писать любимой, которая любит твоего брата.

Демьян вернулся из поездки совершенно другим. Глаза горят. Улыбка не сходит с лица. Весь такой воодушевлённый, решительный, счастливый.

И вроде надо радоваться за него. Но я, сука, не способен на это.

Я себя в кучу собрать не могу. Пытаюсь что-то делать, чтобы как-то отвлечься. Шляться по барам, пить и затевать драки уже не вариант. На мне уже живого места нет. Я напрашивался на кулак. Хотел, чтобы меня побили. Чтобы сделали больно, как сделал я ей. Но физическая боль совсем не чувствовалась по сравнению с душевной. Меня воротит от себя самого. И с этим я не могу ничего сделать.

Она могла…

Она могла снять мою боль одним нежным взглядом, одним невесомым прикосновением или ласковым словом.

Но она не со мной.

Я не видел ее глаз.

Не имел возможности дотронуться до ее.

Не услышал ни одного слова в свой адрес.

Месяц. Целый месяц я живу в аду. Целый месяц мой Бельчонок принадлежит другому. Целый месяц я вижу ее лицо только во сне.

Иногда мне удается поймать её силуэт в коридорах университета. Иногда счастливится подойти ближе и уловить её движения. Но чаще всего я вижу её тонкие пальчики в ладонях Демьяна, или прядку рыжих волос, выбившуюся из объятий Демы, или острое плечико, видневшееся из-за спины брата.

От их близости меня бросает то в жар, то в холод. Сжимаю ладони в кулаки, разворачиваюсь и ухожу. Знаю, что на смену неконтролируемой злости придет растерянность, которая затягивает меня глубже и глубже. Я не понимаю, что мне делать с собой. Я не живу жизнь. Я жду, когда меня или отпустит, или окончательно сломает.

И походу я всё-таки решил себя доломать…

От боли, что разрывала сердце, хотелось выть. Но я молчал и смотрел. Смотрел на то, как много она даёт Деме. Смотрел на то, как много я потерял.

— Какие планы на вечер? Что-то мы давно не собирались вместе… — спросил Ян на крыльце универа после пар. — Может соберемся в «Фараоне».

— А давайте вечером на квартиру к Деме. Налепим пельменей вместе. Посидим. Поболтаем, — раздался самый родной голосок из-за спины брата. — Дём, ты не против?

— Я не умею тебе отказывать, Дикарка.

— Катюха, у тебя сомнительные развлечения. Но как ни странно, я готов провести вечер как пенсионер, — отозвался Ильин.

— Я бы с удовольствием, но у меня в салоне запара. Клиенты расписаны до полуночи, — отказался Гор.

— Я наберу Насте. Может они со Стасом тоже приедут. Я свободна после девяти. Сбор объявляю на десять часов вечера, — сказала Богданова. — Дем, нам нужно будет еще заехать в магазин. У тебя в холодильнике только ведро мороженого.

Я понимал, что этот сбор не предусматривал моего появления. И я не собирался туда ехать. До десяти вечера. А в десять ноль одну собрался. И хрен с тем, что меня не ждут. И хрен с тем, что мне будут не рады.

Я соскучился.

Я псих, который едет, чтобы утолить дикую жажду по девушке, которая меня презирает.

— Ром, проходи, — пришла на выручку Бельчонок. В то время как мы с братом, который открыл мне дверь, замерли в дверях и препарировали друг друга взглядом. — Дём, пойдем. Мне нужна твоя помощь. Ром, раздевайся и проходи.

Полное равнодушие. И так х*ево, а становится еще хуже. Потому что они не фальшивая пара, а самая настоящая. Может, они даже живут здесь вместе. Она в домашнем спортивном костюме. И вообще, квартира Демьяна стала какая-то домашняя, уютная: розовый плед на диване, цветы в вазе, запах домашней еды и щебетание Бельчонка.

— Неожиданно. Но ладно… — отреагировал Янчик на моё появление на кухне.

Демьян раскатывал тесто. Бельчонок стояла рядом с ним ко мне спином. Уверен, она улыбалась ему, потому что Дема широко улыбался и бросал пылкие взгляды в ее сторону.

Идеальная картинка.

Только не от этого закружилась голова, а от того, что это не милая картинка на просторах интернета, а реальная жизнь. Их жизнь. Они вот так каждый вечер готовят вместе, потом ужинают, сидя напротив и смотря друг другу в глаза, а наевшись, удаляют другой голод в постели.

А я даже не думал о таком. Никогда не представлял ее на своей кухне. В спальне — да, на кухне — нет. Как она в одной моей футболке утром готовит завтрак, потому что я голодный после жаркой страстной ночи с ней. Бл*дь. Какой же я придурок. Я не только ее потерял. Я свою жизнь просрал. Убил одной пощечиной семью, которую она могла мне подарить. Твою мать. Я только сейчас понял, что готов жениться на ней, готов любить только ее, готов только ее видеть в своей постели и на нашей общей кухне.

Почему раньше я не рассматривал ее как женщину на всю жизнь.

Единственную.

Только мою. И я бы смог быть только ее. Да я уже только ее. Только она уже не моя.

— Так всё. Тесто готово, — встряхнуло от ее голоса. — Ром. Вот стакан будешь вырезать кружочки. Янчик. Ты будешь накладывать фарш.

Голос будничный. Взгляд скользящий, пустой. А потом нежность:

— Дем. У тебя самая важная миссия. Ты будешь защипывать пельмешки. Иди сюда, покажу как.

Демьян подошел к ней сзади. Вплотную. Уперев руки в стол по обе стороны от нее.

— Ты смотришь? — спросила она.

Он не смотрел. Он вдыхал ее, как когда-то я. Заполнял себя ее ароматом вишни.

— Да, — которое значило нет. — Я смотрю, Дикарка, на тебя всегда.

Она ловко своими маленькими ручками сделала пельмень и продемонстрировала его Деме.

— Ты понял?

— Нет. Мне нужно еще.

— Всё, Дем. Не дурачься… — и она повернулась в кольце ее рук. А он не сдержался и поцеловал ее в кончик носа. Засмущалась, как раньше со мной. Робела от каждого моего касания. — Пусти. Я сделаю чай. Ян, ты что будешь? Чай или кофе?

— Кофе. Две сахара.

— Ром? — она обращается ко мне. Это ее голос. Но это не то «Ром», которое я слышал раньше. Не то «Ром», которое я улавливал среди сотни других голосов. Не то «Ром», которое я ощущал кожей. Оно безликое.

— Кофе.

— Сахар?

— Не нужно.

Мы были парой. Но она не знает, что я пью чай или кофе. Не знает, сколько ложек сахара добавить. Она ничего обо мне не знает. Я не рассказывал. Не хотел. А сейчас меня крошит от того, что она знает, что Дёма пьет черный чай без сахара. Мелочь. Но я готов заплатить, вывернуть весь бумажник, лишь бы она знала, помнила хотя бы это обо мне.

— Бес, ты уснул? Ускорься… — Янчик шарахнул меня по плечу. Я реально отключился, наблюдая за ней. Как она по-хозяйски орудует на кухне у Демы. Как привстает на носочки, чтобы достать кружки из верхнего шкафчика. Нужно будет на нашей кухне повесить ящики ниже, чтобы она легко дотягивалась…

Бл*дь. Твою ж мать. О чем я думаю? Бл*дь. Идиот. Поплыл. Совсем мозгами тронулся.

Следующие минут двадцать молча я вырезал кружочки, не обращая внимания, о чем разговаривают Демьян и Ильин. Я следил за ней. Ненавязчиво, не привлекая внимания Демы. Не хочу разборок с братом. Но и не смотреть на нее не могу. Взгляд на тесто, взгляд на нее. Взгляд на тесто, взгляд на нее. И ни одного взгляда на меня. Скользящий по столу и прямой, глаза в глаза на Демьяна.

Она его. Не потому что я ее отпустил. Не потому что Дема ее любит. А потому что она этого хочет. Она ищет его глаза, а я ищу ее. Это лабиринт, в котором нашим взглядам никогда не встретиться.

Но я везунчик. Я поймал ее взгляд. Неравнодушный, а встревоженный. Она коснулась меня. Сама. Держала мою руку, не отпуская. Была так близко, что моё сердце снова ринулось к ней, а мозг отключился, обдолбавшись ее ароматом.

— Я поставлю воду. Скоро будем кушать. Я уже голодная.