Аркадий отлично знал, насколько могут быть эффективны подобные группы штурмовиков, причём он, наконец-то, понял, в чём был его просчёт.

Он заблуждался насчёт ударных отрядов и штурмовых групп.

Раньше, в силу плохого понимания особенностей траншейной войны, он думал, что штурмовые отряды — это для прямого штурма вражеских траншей. Но это оказалось заблуждением и всё, что он придумал — это, буквально, использование гепарда в горах или льва в тайге.

Штурмовые группы должны действовать в предназначенной для них экосистеме, но нужная экосистема возникла только сравнительно недавно. Модернизация системы обороны создала эту особую экосистему.

Между узлами обороны, в императорской армии называемыми опорными пунктами, теперь существуют большие пространства, через которые может проникнуть небольшой отряд. На опорных пунктах очень мало людей, поэтому многосторонняя атака двух-трёх штурмовых групп может расколоть опорник, как орех. При условии, что сохранится достаточный уровень скрытности и координации действий.

Задача штурмовых групп — уничтожить как можно больше опорных пунктов, чтобы потом можно было начать уверенное наступление основной армией.

Теперь, когда у Аркадия сформировалось это понимание, он понял, что им очень повезло, что они в тот раз напоролись на штурмовые батальоны противника. Ведь в случае начала штурма траншей их ждал бы жестокий ответ.

Ему решительно непонятно, как всё получилось у ударных корпусов Брусилова. Возможно, он узнает подробности уже после войны, когда кто-то напишет развёрнутые мемуары или методическое пособие по подготовке «ударников». Сейчас — непонятно.

Как-то оборона австрийцев была пробита, как-то бреши удержали, как-то развили наступление и почти выполнили поставленную задачу. В стратегическом провале вины Брусилова нет — его просто не поддержали с других фронтов.

«Хотя, конечно, ему не забудут, как он не взял Ковель», — подумал Аркадий. — «Это могло изменить всё и без наступлений на остальных фронтах».

Хуже всего для генерала не когда он не смог выполнить задачу, а когда почти выполнил и не хватило совсем чуть-чуть. Орден Святого Георгия II-й степени ему не дали — царь не подписал. И мотивация есть — не дожал австрийскую армию, усиленную германскими подкреплениями.

Бои шли непосредственно в городе, в новых для солдат условиях, поэтому спасовали даже ударники. Пусть они и сумели показать лучшие результаты, что никто больше не забудет и обязательно учтёт, но Ковель устоял и силы 8-й армии вынуждены были отступить на двенадцать километров — контратака разъярённых немцев была мощна.

«Дополнительный минус — теперь они воспринимают нас максимально серьёзно», — пришла к Немирову новая мысль. — «Раньше считали, что русские не умеют воевать: проигрывали даже японцам и с турками колошматились вяло и долго. А теперь оказалось, что противник они очень серьёзный и ошибок не прощают».

Это было, безусловно, плохо. Раньше любые успехи русских немцы воспринимали как досадные недоразумения и случайности, а теперь они начинают видеть в каждом успехе холодный расчёт.

«Брусилов их, например, жестоко обманул», — подумал Аркадий. — «Множественные удары на разных участках фронта, тщательная маскировка и скрытная подготовка, высочайшая координация войск — австро-венгерские генералы были ошеломлены и подавлены».

Никто не ждал такого именно там, на Юго-западном фронте, поэтому сюрприз получился очень неприятным. Немцы, наконец-то, поняли, что с Востока тоже есть нешуточная угроза.

«Правда, они не знают, что будет через считаные месяцы…» — подумал Аркадий.

«А вот и первые подснежники…» — вчитался Аркадий в газету.

Ощущение, что скоро что-то будет, дошло даже до фронта.

Январь 1917 года сразу как-то не задался: подвоз продовольствия резко сократился и до города доезжает хорошо, если половина составов с провизией.

«Пирамида Маслоу — физиологические потребности», — подумал Аркадий. — «Нехватка еды выбивает фундамент пирамиды и сколько угодно высокодуховные люди начинают сходить с ума».

На самом деле, они не сходят с ума в классическом понимании. Они просто звереют, в точном соответствии с самой природой заложенными инстинктами. Не хватает еды — отними у другого. Ты важнее остальных, поэтому ты — на первом месте.

Если у животных в такой ситуации всё предельно понятно, то с людьми всё гораздо сложнее. На яростные и испуганные вопли первобытных инстинктов накладываются убеждения, идеи, тревоги и так далее — это помогает, как быстрее найти виноватого, так и удержать себя от безумства. Рационально или нет — неважно. Но голод, сам по себе, тут не первичен.

Голод — это спусковой крючок.

«Немцы сейчас переживают „брюквенную зиму“ (1) и ничего», — подумал Аркадий. — «Это не прикончит их государственную систему и не толкнёт население на революцию, но станет одним из кирпичиков. Противоречий накоплено недостаточно, но, буквально в этом году, они накопятся».

В российском же обществе противоречий накоплено с запасом. Так много, что они уже выплёскивались в 1905 году. Первая русская революция свидетельствовала, что народ уже доведён до крайности, поэтому любые полумеры лишь отложат и усугубят основной «выплеск народных эмоций».

«Краснобаи разных сортов и разной направленности много раз говорили мне, что это большевики разрушили святую Русь», — подумал Аркадий. — «Но большевиков в Феврале в стране ещё не было, а усадьбы помещиков кто-то уже массово жёг, царских чиновников уже убивал и армию разлагал. Не бьётся что-то».

Разложение армии — это очень важный момент.

Сейчас она разлагается сама по себе, медленно, но верно, а вот когда дурачки из Временного правительства разрешат пускать на фронт агитаторов — процесс сильно ускорится. И не будет больше Русской императорской армии, а останутся только банды мародёров, по пути домой грабящие поселения и городки.

И из этого первичного бульона большевики должны будут создать Рабоче-крестьянскую Красную Армию…

У Немирова другой план.

— Петроград пылает, — произнёс генерал-майор.

— Уже пришли новости, ваше превосходительство, — кивнул Аркадий.

— Что ты думаешь на этот счёт? — спросил Алексеев.

— Важнее, что думаете на этот счёт вы, ваше превосходительство, — покачал головой Аркадий.

— Мне сообщили, что отречение царя — это уже решённый вопрос, — вздохнул Николай Николаевич. — Брусилов поддерживает, Рузский поддерживает, Алексеев уже там и ведёт переговоры с Его Императорским Величеством…

Это был другой Алексеев, просто однофамилец Николая Николаевича — Михаил Васильевич, к тому же, генерал-адъютант, а не генерал-майор.

Революция уже охватила Петроград, уже учреждён Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, а царь, формально, ещё не отрёкся — идут переговоры, но там ещё непонятно, к чему всё это приведёт. То есть, Аркадию всё прекрасно понятно, но общественность замерла в ожидании.

— Итак, что ты думаешь об этом? — спросил генерал-майор.

— Откровенно, ваше превосходительство? — уточнил Немиров.

— Предельно откровенно, Аркадий Петрович, — попросил Алексеев.

— Что ж… — вздохнул Немиров. — Я думаю, что сейчас будущий гражданин Николай Александрович ещё надеется, что ему удастся удержать власть. Но его попытки обречены на полный провал — судя по данным газет, революция обретает всё больший масштаб.

— Ты смог понять это из газет? — удивился Алексеев.

— Я внимательно следил за обстановкой, через надёжных людей, поэтому знаю больше, чем пишут в газетах, — ответил на это Аркадий. — Газеты лишь подтверждают наблюдения моих людей.

— Хм… — задумчиво погладил бородку генерал-майор.

Нет у него больше почти никаких людей на гражданке, поэтому это была чистая ложь.

Пахом и Марфа уже должны быть где-то в Восточной Сибири, спеша поскорее доехать до Владивостока, где их ждёт пароход в САСШ.