"Как ты думаешь, генерал уже убил этого вора?" говорит один из них, и у меня замирает сердце. Генерал все еще без сознания или… может быть, уже нет.

"Это ненадолго", — говорит другой: " Ты же видел, каким он его оставил на днях".

Я прикусила язык, когда их несносный смех слился воедино, но Дарий, словно почувствовав мою потребность наброситься на них, крепче прижал меня к себе. Я чувствую, как его сердце барабанит в медленном ритме по моей спине, и когда шум стихает, я тихо говорю: "Я думаю, они ушли. Теперь ты можешь отпустить меня". Никто из нас не двигается с места, и я уверена, что мои ногти впились в его кожу.

"Не похоже, что ты хочешь этого, Голди", — шепчет Дариус мне в ухо, и я уже чувствую, как его губы кривятся в улыбке.

Я выдыхаю воздух, который звучит густо и неровно, прежде чем осознаю, где мы находимся, и отталкиваю его руки, поворачиваясь к нему с пристальным взглядом: "Я вижу, что тебе не потребовалось много времени, чтобы вернуться к своему отягчающему состоянию".

Его глаза загораются восхищенным озорством, прежде чем я закатываю свои и хватаю его за руку, ведя его прочь отсюда. Как только мы проходим мимо входа, раздаются крики, и я думаю, что они поняли, что Дария больше нет в камере.

Дарий набирается сил, и мы мчимся по спиральным ступеням, ведущим наружу. Трава развевается во все стороны от ветра, и я смотрю вперед, туда, где лес.

Я качаю головой, понимая, что он думает, будто я иду с ним. Так и было задумано, но теперь..: "Стой, стой, стой!" говорю я, опустив ноги на землю, когда Дариус поворачивается ко мне, нахмурившись: "Я не могу пойти с тобой", — добавляю я, переводя дыхание.

Когда он делает вид, что собирается не согласиться, я продолжаю: "Мне все равно нужно сделать одну вещь. И не пытайся сказать, что я подвергаю себя риску, потому что я знаю, что это так, и так было с тех пор, как я пришла сюда, так что, пожалуйста, уходи". Тибит в логове, там же две ведьмы, Лейра и Аэль, они объяснят, что им известно на данный момент…"

"Что случилось, когда ты оставила меня там?" Его голос ожесточается, и дыхание вырывается из меня глубокими толчками.

Твой брат убил моего отца.

За всем этим стоит генерал.

Я не могу пойти с тобой, потому что не могу уйти, не узнав об этом от самого Лоркана".

"Ничего не случилось", — шепчу я, потому что если я скажу Дарию сейчас, он способен отказаться от мысли идти в логово, а он способен на самое худшее.

Он делает решительный шаг ко мне, и в его глазах появляется такая убежденность, что мне хочется только отвести взгляд, но я не могу: "Ты должна научиться перестать мне лгать". Он проводит рукой по моим волосам, и я невольно вздрагиваю, когда он касается бока, о который я ударилась. Когда он отводит руку назад, то замечает кровь на кончиках пальцев.

Паника охватывает меня, когда его взгляд встречается с моим, в нем столько ярости, но она скрыта ради меня. Он молчит и начинает пятиться к подземельям, а я поворачиваюсь, выкрикивая его имя.

Он не слушает, и я прижимаюсь к нему: "Ты должен уйти".

Он не обращает на меня внимания. Он отключился от всего, что его окружает, от воздуха, от леса, от жизни.

"Дариус, остановись!" кричу я, и мои слова наконец доходят до него. Я выдыхаю, пока наши глаза смотрят друг на друга: "Перестань притворяться, что тебе не все равно", — шепчу я, и во рту у меня появляется горький привкус. Его глаза расширяются от недоумения, но я не даю ему шанса ответить: "Я сказала тебе, что ничего не произошло. Мне нужно, чтобы ты ушел, и я обещаю, что приду, но не сейчас, хорошо?"

Его челюсть двигается, и в его взгляде есть что-то настолько грубое, что это сдирает с меня все слои, мою уязвимость и мою потребность во внезапном утешении.

Что бы он ни хотел сказать, он держит это при себе. Он как будто знает, что на этот раз ему не победить, ни в этом споре, ни со мной.

Он протягивает руку, сжатую в кулак, разжимает ладонь, чтобы показать мне полумесяц, и острый укол пронзает мою грудь.

Мне всегда было интересно, почему он такой особенный… теперь я знаю.

Мои губы дрожат, и я смотрю на него слишком долго, прежде чем перевести взгляд на Дария и сказать с достаточной холодностью в голосе: "Оставь себе, мне он больше не нужен".

Он смотрит на меня так, словно знает, что это еще не все, словно хочет спросить, в чем дело, но в то же время я не могу заставить себя сказать ему, что человек, который когда-то был его единственной семьей, разрушил мою.

"Пожалуйста, уходи", — говорю я, почти теряя всю свою решимость, а он так нерешительно кивает. Он поворачивается ко мне спиной, и я смотрю, как он уходит. Разочарование бурлит в моих жилах, это неожиданно, когда я знаю, что он должен сделать это ради себя, но… он проходит только половину пути, прежде чем останавливается, смотрит в сторону и, повернувшись, с гримасой качает головой.

Я не успеваю спросить, что он делает, как он прижимается лбом к моему, и я мгновенно закрываю глаза, позволяя нам остаться вот так. Я не пытаюсь бороться, кричать или спорить, как обычно. Я слишком подавлена, и в этот раз мне страшно, что если я сдвинусь с места или оттолкну его, то больше никогда не испытаю этого чувства покоя.

"Мне не нравится, что ты такая упрямая", — говорит он со вздохом.

Я продолжаю закрывать глаза: "Это единственное, что ты во мне ненавидишь? Потому что у меня длинный список, когда дело касается тебя".

Его тихая усмешка пробегает по моим губам, и я не понимаю, что происходит, но знаю, что не хочу, чтобы это заканчивалось: "Есть столько вещей, которые я ненавижу в тебе, Голди, что никакого списка не хватит".

Я сдерживаю улыбку. Наши лбы по-прежнему прижаты друг к другу, и я не открываю глаз, когда он берет мою руку в свою. Почему-то его рука одновременно мягкая и грубая. Прикосновение нежное, но кожа — это кожа человека, который создавал, боролся и выжил.

Он разжимает мою ладонь и протягивает мне полумесяц, загибая мои пальцы вокруг него, чтобы он не упал: "Это не для меня", — шепчет он, и я не могу заставить себя протестовать, потому что он прав, и с этим я больше не чувствую его здесь. Ветерок обдувает меня, и через минуту я моргаю, видя его далеко впереди, пока он не исчезает между деревьями.

Потеря покоя происходит мгновенно. Я остаюсь один. У меня есть правда о том, что произошло, и это самая страшная правда, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться.

Я сжимаю в руках полумесяц, смотрю на него, и тут меня осеняет.

Не плачь, не плачь, не плачь.

Прикусив нижнюю губу, я зажмуриваю глаза.

Не плачь, не плачь, не плачь.

Я не плачу.

Глава 44

Я возвращаюсь в казарму, оцепенев от ужаса: все это кажется мне сном или кошмаром, от которого я никак не могу очнуться. Это похоже на то, как умер мой отец. Моя мать и братья плакали, все, кроме меня и Идриса. Мы смотрели друг на друга, пока я держала свою руку, кровь, так много крови, что я даже не могла видеть свою кожу.

Остановившись у покоев Лоркана, я уставилась на дверь. Мне все равно, поздно ли уже, спит ли он, мне нужно знать.

Я врываюсь внутрь без стука. Бра на стенах освещают половину его комнаты, и в первые несколько секунд я чувствую… ничего. Лоркан лениво выходит из ванной, с его груди стекают капельки воды, а медные волосы кажутся почти каштановыми от влаги.

Увидев меня, он останавливается и, нахмурив брови, смотрит то на дверь, то на меня. В этот момент мое сердце разрывается на части. Я медленно опускаю глаза к шраму на его груди, пока он произносит мое имя, но я концентрируюсь на этом шраме.