Сжав глаза, я непроизвольно всхлипываю — ни слез, ни укора, ничего, только разочарование, поднимающееся в груди, потому что я не хочу оставлять их, но не могу оставить Дария здесь, как бы мне ни хотелось его оставить.

Я прижимаю руку к груди и медленно вдыхаю, прежде чем оттолкнуться от ворот. Я незаметно иду по тропинкам, в моем нутре поселилась решимость найти связку ключей, и если для этого мне придется сразиться с венатором, то так тому и быть.

Мимо мелькают факелы, пока крик о помощи не заставляет меня остановиться. Он отдален, его трудно разобрать, но он повторяется. Я поворачиваю голову в сторону источника и замечаю, что он доносится из темного прохода за каменной лестницей.

Повернувшись всем телом в его сторону, я сжимаю руки в кулаки. Коридор становится все темнее, чем больше я смотрю на него, и я понимаю, что должна покинуть его, продолжить то, ради чего я сюда пришла, но когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, и слышу тот же голос, мои ноги двигаются прежде, чем я успеваю подумать.

Я проклинаю себя с каждым шагом, осторожно спускаясь по лестнице, сделав шаг за шагом. Я делаю взволнованный вдох, когда меня обдает холодом. В этой части подземелья не горит ни один факел, но сверху просачивается небольшой свет, которого достаточно, чтобы я смогла разглядеть несколько камер, ведущих в глубины мрака. Я подхожу ближе, прищуриваю глаза, пытаясь рассмотреть все получше.

"Помогите, пожалуйста", — снова раздается голос, и я поворачиваюсь в сторону: на полу камеры лежит человек. Пальцы, похожие на скелетные, дергаются, и когда я перевожу взгляд на русые волосы, закрывающие половину лица, ужас подпрыгивает у меня в горле.

"Адриэль", — выдыхаю я его имя и, задыхаясь, бегу к нему.

Вцепившись в прутья клетки, я хмурюсь, но он не смотрит на меня, падая без сознания. Я перевожу взгляд на человека, прислонившегося головой к задней стенке камеры рядом с Адриэлем, и узнаю его.

Это тот самый человек, который умолял одного из вождей венаторов избавить его от уплаты налогов в тот день, когда я был с братьями. Здесь так много людей — все дышат, большинство без сознания, недоедают, но дышат.

Вдруг стало трудно сделать вдох без одышки. Почему они здесь? Адриэль должен быть мертв. Я видел следы его укусов. Его признали мертвым, как это сделали с Ораном. Я наблюдал за ним на смертном одре, когда он говорил со мной, рассказывал о существе…

О существе.

Мои руки обмякли на прутьях и упали на бока, я покачал головой, делая шаг назад из камеры. Я чуть не спотыкаюсь о ноги, когда шепчу "нет", и все вокруг кружится.

Говорят, это хуже, чем драконьи перевертыши или рюмен.

Ты должна знать, что рюмен, который напал на нас, не был обычным.

Это никогда не был дракон… это всегда была новая порода…

"Я знал, что скоро ты придешь сюда".

Я превращаюсь в камень, застыв на месте, пока не нахожу в себе силы медленно повернуться.

Лицо генерала проступает сквозь щит теней, закрывающих его верхнюю половину, когда он делает шаг вниз по лестнице, затем еще один и еще, как зверь, выпущенный из клетки. Он окидывает взглядом всех, кто находится в камере, и выдыхает, как будто это доставляет ему неудобства: "Они все выглядят так…" Он махнул рукой: "Безжизненными, не так ли?"

Глава 43

"Это ты создаешь новую породу", — говорю я как можно спокойнее, но это далеко не так. Мой взгляд переключается на лестницу, я думаю, не пройти ли мне мимо него и не убежать ли, но это последнее, что я хочу сделать.

Эрион смотрит на меня, наблюдая за любым движением, любой эмоцией на моем лице: "Я бы не сказал, что это что-то новое". Он закладывает руку за спину: "Я был таким много лет". Когда он начинает медленно расхаживать в стороны, мои ноги спотыкаются: "Хотя я больше не могу перемещаться". Он останавливается и поворачивается ко мне лицом, сузив взгляд: "Полагаю, у недавно созданной породы все же есть минусы".

Я должна была догадаться. Если генерал способен убить даже мать своего ребенка, значит, он способен на гораздо большее: "Как…"

"Все просто, Нара, меня укусил рюмен, и я не хотел умирать, и вот мое решение?" Он приподнял бровь, показавшись самодовольным, но потом улыбка заиграла на его губах: "Проверить, смогу ли я пережить укус перевертыша, даже если это будет означать, что я стану одним из них".

"И ты это сделал". Я не могу сохранить контроль над своим голосом. Приступы ярости сжимают мои пальцы. Я думала, что Дарий, другие лидеры, такие как эльфийский король, могут стоять за этим, а оказалось, что это те самые люди, которые, как мы думали, защищают нас.

"Получились интересные результаты. Два разных укуса, один результат". Он выглядит скучающим, и я понимаю, что это не может привести ни к чему хорошему. Я осторожно передвигаюсь, поднося руку к клинку, пристегнутому к моему бедру, как раз в тот момент, когда он безразлично смотрит на другие клетки: "Мы не бессмертны, у нас обостренное обоняние, слух… заживаем быстрее, чем обычно, но все равно получаем шрамы, умираем и разделяем все ужасные черты рюменов". Его карие глаза смотрят на меня, такие острые и звериные, что я замираю. От бездушия, отражающегося в его взгляде, у меня по жилам поползли мурашки.

"Что ты от этого получаешь?" спрашиваю я, — неужели это удовлетворение, неужели он настолько жесток и бредово настроен, что хочет этого? "От того, что обратил людей против их воли? Королева…"

"Ей нужна не просто человеческая армия, а большая армия". Его слова заставили меня ненадолго замолчать, и по злобной улыбке на его лице я поняла, что мое выражение, должно быть, он хотел бы видеть каждый день: "Итак, — продолжает он, — примерно в то время, когда я был укушен… Провидцы рассказали ей о великой битве в ближайшем будущем, которая вызовет разрушения, достаточные для уничтожения целого мира".

У меня в животе завязываются узлы. В прошлом уже были битвы внутри Эмбервелла, и еще одна, еще более масштабная, может поставить под угрозу весь Зератион.

"А для человека без власти", — заметил Эрион, бросив на меня суровый взгляд: "Она готова пойти на все".

Даже если это противоречит ее убеждениям…

Эрион продолжает говорить, подходит к камере Адриэля и стучит по решетке. Металл лязгает и звенит, кажется, целую вечность, пока он объясняет, что знают лидеры венаторов — те, кому доверяют настолько, чтобы не ослушаться его. Я думаю о королеве и о том, как ее ярость к Ауруму привела ее к тому, что происходит сейчас. Несмотря на него, она по-прежнему ненавидит перевертышей, драконов. Это уже не лицемерие, это страх, хотя она никогда в этом не признается.

Мысли лезут в голову одна за другой. И когда я прихожу к выводу, которого боялась, о котором избегала думать с той ночи в лесу, я поднимаю глаза, сузив брови. Мой взгляд не назовешь добрым, и я, стиснув зубы, отрезаю генералу: "Ты убил моего отца".

Он надувает грудь и вздыхает. В нем нет ни капли эмоций: "Возможно", — говорит он, не отрицая этого ни на секунду: "Но не я был тем, на чьих руках оказалась его кровь".

Мои брови сходятся, и я не ослабляю хватку на клинке, пока он щелкает языком и качает головой: "Натаниэля всегда все любили, он умел ловить тварей, но его взгляды…" Он насмешливо морщится: "Он не считал моральным убивать драконов, отправлять других в рабство, хотя именно так когда-то поступали люди по отношению к Зератиону. Можете себе представить, мы никогда не виделись".

"Значит, ты послал кого-то другого убить его, еще одного из вас", — выплюнула я. От этих слов у меня в животе заклокотало отвращение, и если бы не Фрея, я бы с удовольствием помучила его, как он поступил с Дарием.