"И ты думаешь, я этого не знаю?" Я вскидываю бровь: "Я зарабатываю на жизнь охотой на тварей, Идрис. В любом случае, почему ты так переживаешь из-за этого сейчас? Мы же не говорили об этом тысячу раз до этого".

"На этот раз тебе больно", — говорит он и смотрит на мое бедро, которое я не успел прикрыть плащом: "И потому что рюмены — смертельно опасные хищники".

Я знаю, что это так: "Я не могу просто остановиться", — шепчу я, опустив взгляд.

"Тогда я буду иметь дело с последствиями Иваррона, если придется, но ты больше не работаешь на него". Это заставляет меня вскинуть голову и нахмурить брови. Идрис пытался сделать это в прошлом, и ничем хорошим это не закончилось. Ни для кого из нас: "Когда мама заболела, она доверила мне заботиться о тебе. Объясни мне, как я могу это делать, когда ты находишься там, подвергая себя опасности…"

"Мама могла доверить тебе нашу безопасность", — говорю я, придвигаясь ближе и подчеркивая свои слова: "Но ты не можешь решать, что для меня лучше, а что нет".

Идрис насмехается, качая головой, как он всегда делал со мной. Мой кулак сжимается. Я устала наблюдать, как он обращается со мной, как с непослушным ребенком. Восемь лет ему приходилось заботиться о нас, нести бремя смерти обоих родителей, хотя ни один из них не был виноват. Но ни разу он не остановился, чтобы подумать, что нам не нужно, чтобы он решал все за нас.

"Нара, я думаю…"

"Нет", — отрезал Иллиас, не отрывая взгляда от Идриса: "Снова и снова ты не соглашаешься со мной во всем. Когда я сказал тебе, что хочу стать венатором, ты отверг меня, хотя я точно знаю, что отец был бы горд, если бы это означало, что я выполняю его наследие". Мои ноздри раздуваются, а кровь закипает: "Мне двадцать один, Идрис. Я не ребенок и не слабая младшая сестра, которой ты меня считаешь".

Тишина.

Полная оглушительная тишина звучит в моих ушах, пока я смотрю прямо в глаза Идриса, голубые и зеленые вихри в его радужной оболочке ярко светятся в лучах света. Эти глаза того же цвета, что и мои. Такого же, как у нашей матери.

Я не против не отступать. В конце концов, бросать вызов Идрису — моя привычка, но, конечно, Икер вмешивается со свистом и улыбается, хлопая Идриса по плечу: "Она уложила тебя, брат".

"Заткнись, Икер", — говорит Иллиас: "В твоих интересах не вмешиваться, раз уж ты вчера всю ночь пропадал в таверне и вернулся только на рассвете".

"И не без оснований", — говорит Икер, прикрывая кроличье ухо: "Я слышал, Идрис приготовил ужасную оленину".

Мы все смотрим на него, не зная, стоит ли говорить ему, что кролик — это не лось. Идрис первым глубоко вздыхает, решая проигнорировать Икера, а мне говорит: "Промойте и перевяжите рану, пока не попала инфекция". И проходит мимо меня.

Короткие локоны падают на лоб Икера, и он потрясенно выдыхает. Я смотрю на Иллиаса, который неловко улыбается мне, пытаясь поднять мое настроение. Я едва шевелю губами в ответ, осознавая реальность того, что у нас было слишком много подобных споров против Идриса.

Позже, вечером, после напряженного ужина, за которым никто не разговаривал, разве что дрались за последний кусок хлеба, я оказываюсь в ванной. Я снимаю корсет вместе с ремнем, оставляя себя в свободной белой рубашке, и кладу все это на раковину.

Я глубоко выдыхаю, смотрю в зеркало и провожу пальцами по бокам своего тела. Хотя Икер и Иллиас не могут найти стабильную работу, я благодарна Идрису и себе за то, что мы можем обеспечить достаточное количество средств на еду. В некоторые дни мне все еще приходится охотиться, чтобы у нас была еда на тарелках. И все же, независимо от того, голодаем мы или нет, моя природная фигура никогда не теряет своих пышных изгибов.

Мои руки медленно спускаются к бедрам, пока я не поморщилась и не посмотрела вниз на рану. Я наложила травы и перевязала ее после слов Идриса, и, конечно, Иллиас предложил свою помощь, но мое упрямство заставило меня броситься с наполовину сделанной работой.

"Эй, траппер?" Четыре назойливых стука, сопровождаемых моим прозвищем, говорят мне, что это Икер на другой стороне: "Можешь прикрыть меня, если Идрис спросит, где я?"

Я закатываю глаза, зная, что он собирается выйти на улицу, чтобы попытаться обманом заставить людей дать ему денег у таверны.

Он продолжает стучать, громким шепотом повторяя мое имя снова и снова, но я не отвечаю, крутя волны золотистых волос и заплетая их в косу.

Я быстро беру свою лунную резьбу и поворачиваюсь к двери. Латунная ручка замка холодит кожу, когда я открываю дверь и вижу руку Икера в полуметре от себя, а его взгляд сосредоточен на том, как я нетерпеливо постукиваю ногой по полу: "Тебе не стоит выходить", — говорю я, глядя через его плечо на кролика, обгладывающего лапы: "У тебя появился новый питомец, о котором нужно заботиться, ты же не хочешь, чтобы я оставила дверь открытой, чтобы он сбежал? Или еще хуже, представь, что ты завтра будешь ужинать и поймешь, что находится в тушеном мясе?"

Он моргает, сузив глаза от слабого веселья: "О, да ты просто зло".

"У нас одна кровь, так что мы с тобой оба, Икер". Я с улыбкой похлопываю его по плечу и ухожу, направляясь на улицу, в палисадник, который ведет к куче леса и зелени.

Я останавливаюсь, любуюсь необычными оттенками фиолетового цвета, подчеркивающими ночное небо, и опускаюсь на толстый слой травы. Я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками, поднимая резьбу между большим и указательным пальцами, изучая ее под светом звезд.

С тоской вздыхая, я вспоминаю, как несколько лет назад мама взяла меня с собой в соседнюю деревню. Я несла резное изображение солнца, которое сделала сама, пока не наткнулась на кого-то, и оно выскользнуло из руки. В спешке пытаясь вернуть свою вещь, я получила вместо нее резьбу луны. Наверное, тот молодой человек, с которым я столкнулась, уронил ее в то же время, когда я уронила свою, и мы случайно обменялись ими.

Мама рассказала мне, что это был знак… форма удачи. Жители Зератиона верят, что наша вселенная была создана тысячелетия назад силой солнца и лунных божеств по имени Солярис и Крелло. Они верят, что солнце всегда ищет свою луну, и когда они соединяются, от них исходит невообразимая сила.

Мои братья не разделяют эту веру, но я верю. Я хочу верить, что что-то есть.

Проходят минуты, пока я переворачиваю полумесяц и провожу большим пальцем по букве R, выгравированной на дубовой поверхности. Мое любопытство растет, пока кто-то не окликает меня. Я оглядываюсь через плечо и вижу в окне фигуру Иллиаса, который машет мне рукой, чтобы я вернулась в дом.

Я шутливо качаю головой на то, как он иногда беспокоится, и, поднявшись, стираю грязь с пальцев. Взглянув на свою резьбу еще раз, я вздыхаю, задаваясь вопросом, верну ли я когда-нибудь свое солнце, и начинаю свой путь назад.

Глава 3

"Ты ведь не украла этот хлеб, как в прошлый раз?" спрашивает госпожа Килигра, швея нашей деревни, прищурив свои ореховые глаза на буханку в моих руках.

"Конечно, нет, госпожа Килигра", — говорю я: "Это был Икер". Известный плут. Перед возвращением домой он обычно переодевался в немощного человека, нуждающегося в хлебе.

"О, вы, братья и сестры Амброуз, все одинаковые", — жалуется она, ее голос звучит хуже, чем ржавый кусок металла, когда она отходит назад.

Поймав водяного пикси, приманив его медом — сладким веществом, к которому они тяготеют, — я пришла в главную деревню, чтобы купить горшки с краской для Иллиаса. Госпожа Килигра владеет предприятием, которое обеспечивает всех практически всем. В огромном помещении ее магазина находится неопределенное нагромождение беспорядочно разложенных инструментов различного назначения… Огромные кастрюли, свечи разных размеров, занавески из ткани, свисающие с окон — в этом беспорядке нет ни логики, ни порядка.