В комнате воцаряется тишина, легкость сменяется беспокойством.

— София? Что случилось?

Я пытаюсь говорить, но слова запутываются в паутине любви и страха. Наконец мне удается прошептать сквозь слезы:

— Я не хочу с ней прощаться.

Это открытая правда, сердце моего страха с того момента, как я узнала о ее существовании. Соглашение, которое когда-то казалось таким ясным, теперь кажется непреодолимым барьером, надвигающимся прощанием, к которому я не готова.

Выражение лица Максима меняется, на нем проносится буря эмоций, прежде чем он оседает рядом со мной, а наша дочь оказывается между нами.

— София, тебе не нужно прощаться. Мы… Я не хочу, чтобы ты уходила. Мы же семья.

Виктор подходит ближе, его обычный юмор сменяется искренностью.

— Он прав. Мы были идиотами, если думали, что можем просто позволить тебе уйти.

Иван, молчавший до этого момента, кивает в знак согласия.

— Ты нужна нам. Вы обе. К черту соглашение.

Их слова, полные убежденности и желания совместного будущего, пронзают туман моих страхов. Я перевожу взгляд с одного на другого, вижу правду в их глазах, чувствую ее в тяжести нашей дочери на руках.

— Правда? — Это слово произносится на одном дыхании, надежда трепещет в моей груди.

— Правда, — подтверждает Максим, его рука находит мою, осязаемое обещание. — Мы разберемся с этим вместе.

Виктор делает шаг вперед, его взгляд становится таким же напряженным, как и у Максима.

— Мы все жертвовали собой и терпели лишения ради этой жизни. Но ты… ты показала нам другой путь. Шанс на нечто большее, чем просто кровопролитие и власть. Мы не можем позволить тебе ускользнуть.

Обычно стоическое выражение лица Ивана смягчается, в его глазах отражается смесь уязвимости и тоски.

— Ты для нас не просто суррогат, София. Ты гораздо больше. Ты весь наш мир.

Их слова пробуждают что-то глубоко внутри меня, резонируя с теми частями меня самой, которые я давно похоронила под слоями силы и стойкости. Притяжение между нами становится неоспоримым, магнетическим, когда я понимаю, что этот момент касается не только нашей дочери, но и нас самих.

Момент откровения в окружении трех мужчин, которые стали моим миром, держа на руках маленькую девочку, которая изменила все, тяжел для эмоций. Но Виктор с безупречной точностью разрушает напряжение.

— Значит ли это, что я официально освобожден от обязанности менять подгузники? — Спрашивает Виктор, вздергивая брови, как будто он только что увернулся от самой большой пули в мире.

Я не могу удержаться, чтобы не фыркнуть: нелепость его беспокойства в разгар нашего душевного момента выбила из меня последние слезы.

— В твоих мечтах, Виктор. Ты первый встаешь на пеленки.

Максим хихикает, перекладывая нашу дочь на руки с естественной легкостью, от которой мое сердце замирает еще больше.

— Я думал скорее о чередовании обязанностей. В конце концов, справедливость есть справедливость.

Иван, который был спокойной силой во всем этом, торжественно кивает.

— Я составлю расписание. Думаю, рано утром это для Виктора.

Виктор вскидывает руки в знак капитуляции.

— Я вижу, как это происходит. Набросились на красавчика.

Смех, вырывающийся из моей груди, — легкий, свободный, освобождающий от накопившегося напряжения и страха. Здесь, в этой комнате, с этими мужчинами и нашей дочерью, я обретаю такое глубокое счастье, что оно почти непреодолимо.

— Не могу поверить, что я это говорю, — говорю я в перерывах между смехом, — но я бы не хотела, чтобы было иначе. Дежурства в подгузниках, ранние утра и все такое.

Максим наклоняется и целует меня в макушку с нежностью, от которой по щекам разливается новая волна слез — на этот раз слез чистой радости.

— Мы вместе. Каждая смена подгузника, каждая бессонная ночь, каждый момент.

— У нашей малышки лучшая команда, — добавляет Иван, и гордость в его голосе звучит безошибочно.

— И самая нахальная мама, — вклинивается Виктор, получая от меня игривый взгляд.

— И не забудьте про самых заботливых пап, — отвечаю я, все еще находясь на волне смеха. — Она не сможет встречаться, пока ей не исполнится тридцать?

Максим торжественно кивает, но в его глазах появляется блеск.

— По крайней мере. И только после тщательной проверки биографии.

Виктор заговорщицки наклоняется.

— Нам нужно будет начать обучать ее с раннего возраста. Научить ее обращаться с менее желанными типами.

— Ты имеешь в виду, научить ее отбиваться от таких, как ты? — Отвечаю я, не в силах удержаться от колкости.

Виктор делает вид, что хватается за сердце.

— Ранен, София. Глубоко ранен.

Иван, как всегда здравомыслящий человек, или так ему нравится думать, добавляет:

— Нам также нужно, чтобы она хорошо владела навыками самообороны. И, возможно, немного хакерства. Для безопасности.

— Отлично, наша дочь будет хакером-шпионом с властными папочками. Как раз то, о чем мечтает каждая маленькая девочка, — говорю я, в моем голосе звучит сарказм, хотя втайне я в восторге от мысли, что наша дочь будет так горячо любима и защищена.

Выражение лица Максима смягчается, он смотрит на нашу дочь, потом снова на меня.

— Она будет такой, какой захочет. И мы будем поддерживать ее на каждом шагу.

На мгновение в комнате воцаряется тишина, в которую погружаются его слова. Это обещание, клятва всех нас, нашей дочери и друг другу.

— Кстати, о шагах, — внезапно говорит Виктор, нарушая тишину, — когда мы начнем учить ее семейному бизнесу? Думаю, пять лет — хороший возраст для начала обучения переговорам.

Иван фыркает, качая головой.

— Давай сначала хотя бы отдадим ее в детский сад, Виктор.

Настроение снова светлеет, и, оглядывая этих мужчин — ее отцов, — я чувствую прилив привязанности к ним, к этой жизни, которую мы строим. Она грязная, нетрадиционная, но она наша. И она наполнена любовью.

— Если только один из этих шагов включает в себя обучение ее правильному удару, — добавляю я, полушутя. — Ну, знаете, когда она наконец начнет встречаться.

Максим смеется, глубокий, искренний звук наполняет комнату.

— Мы все предусмотрели. От ударов до программирования, она будет готова ко всему.

— Мы так увлеклись, что даже не обсудили ее имя, — говорю я, и меня осеняет понимание.

Максим, нежно держащий нашу дочь, выглядит задумчивым.

— Мы должны выбрать что-то сильное, что-то значимое.

Иван кивает.

— Оно должно олицетворять ее наследие, нашу силу как семьи.

Виктор, как всегда шутник, предлагает:

— Как насчет Виктория? В честь самого очаровательного из ее отцов?

Мы все смеемся, но это предложение порождает целую серию идей, каждое имя имеет свой вес, свою историю.

Наконец, как будто ответ приходит к нам всем сразу, имя, которое, кажется, только и ждало, чтобы мы его нашли.

— Елена, — говорю я, и имя слетает с моего языка, как прошептанное обещание. Оно означает "яркий, сияющий свет". Идеально подходит для девочки, которая принесла столько света в нашу жизнь.

Глаза Максима встречаются с моими, и я вижу в них согласие, то самое тепло, которое я чувствую всякий раз, когда думаю о нашем совместном будущем.

— Елена, — повторяет он, его голос тверд и в то же время нежен. — Прекрасное имя для прекрасной девочки.

Иван и Виктор кивают в знак одобрения, первый добавляет:

— Елена, свет нашей жизни.

Когда наш смех наполняет комнату, смешиваясь с тихим воркованием нашей дочери, я поражаюсь красоте нашей разрозненной семьи. Она нетрадиционная, неожиданная и немного хаотичная. Но она наша, наполненная любовью, смехом и связью, которую ничто не может разрушить.

В этот момент, со слезами смеха на щеках и в окружении трех мужчин, которых я безумно люблю, я знаю, что нахожусь именно там, где должна быть. Никаких прощаний, только будущее, наполненное всей любовью и смехом, которые мы можем выдержать, и даже больше.