– Филипп Андреевич, голубчик, пару минут, не более, всего пару минут!

– Вы кто такой? Чего вы от меня хотите? – отстраняясь от назойливого, непонятно откуда возникшего собеседника, локтем, Филипп попытался прорваться дальше по коридору. Но тот частил своё:

– Ну всего-то пару минут, уважаемый, всего пару, я вам должен сообщить весьма важные сведения. Много вашего поистине драгоценного времени не займу, уверяю вас. Только выслушайте, пожалуйста. Это важно.

Увидев, как тот тяжело дышит, и без конца вытирается платком, Филипп пожалел, что начал разговор с ним таким грубым тоном, и постарался сгладить возникшую напряжённость:

– Ладно, пойдёмте ко мне в кабинетик, там присядем, а то в коридоре неловко совсем. Пойдёмте.

Оказавшись в комнатке с открытым окном, незнакомец с наслаждением плюхнулся в предложенное кресло, и откровенно поблагодарил:

– Как же хорошо… Ох же вот и спасибочки вам огромное, ну просто спасли от теплового удара. Жизнь, можно сказать, сохранили. Дай вам бог самому здоровьичка, да от бед отвод.

Сёчин протиснулся за свой небольшой письменный столик, и принялся наводить порядок в накопившихся бумагах. Глянув на блаженствующего посетителя, уточнил:

– Так какое дело вас ко мне привело? И как вас звать-величать-то?

Гость взрогнул, и привстал на кресле, опираясь руками:

– Ох, прошу меня простить, от волнения совсем мозги опалило! Алоизий Маркович, к вашим услугам, всё что пожелаете, и даже больше, чем хоть что! Уж простите ещё разок, совсем мозги расплавились.

«Странно говорит. Видать, действительно, немного не в себе от жары…» – подумал Филипп, и продолжил:

– Так чем всё-таки обязан, Алоизий Маркович?

Гость умоляюще посмотрел ему в глаза:

– Можно вас попросить пару листиков ненужных? Хоть черновиков каких, всё равно. Мне бы маленько пообмахиваться.

Сёчин взял со стола наугад несколько исписанных бумажных листов, протянул ему. Свернув листы в полукулёк, человек принялся изображать в руке веер, и активно расшевелил воздух, да так, что и хозяин кабинета почувствовал немного освежающее движение пространства вокруг себя. А посетитель, наконец приступил к сути своего появления:

– Филипп Андреевич, я насмелился появиться здесь, чтобы поговорить насчёт вашего увлечения литературным трудом.

Сёчин опешил, и даже немного отстранился назад:

– Чем-чем я увлёкся?

– Писательством. Если позволите.

– А откуда вам известно? С чего вы это взяли?

Алоизий продолжал обмахиваться «веером»:

– Да это не важно, важно только лишь, что мы знаем…

Тут Филипп начал терять терпение:

– Вы вообще, откуда заявились? И кто такие «мы», позвольте узнать?

Услышав в голосе собеседника грозные нотки, гость извиняющимся голосом зачастил:

– Филипп Андреевич, голубчик, так нам ли не знать?

– Вам что, Иосиф поведал?

Посетитель изумлённо вскинул густые брови:

– Иосиф? Да ну, помилуйте, милейший, откуда ж ему знать-то? Он о своём отцовстве то узнал лет через сто…

Утерев в очередной раз лысину платком, Алоизий растерянно закончил:

– Да ну я не об этом, не об этом же совсем, ну что же вы меня путаете? Я уполномочен его сиятельством сделать вам сладчайшее предложение об эксклюзивном издании вашего последнего произведения. С широчайшими возможностями оплаты тяжелейшего и кропотливого труда…

Гость принялся разливаться соловьём, обещая немыслимые блага и возможности, описывая, какое неземное счастье обретёт писатель, заключивший договор с его издательством, какие баснословные гонорары извергнутся с небес на его банковский счёт. А Сёчин, слушая его бесконечный монолог, незаметно для себя расслабился, переместившись в мир грёз и фантазий, где птицей порхал в облаках обещаний сегодняшнего визитёра, и раздумывал о неизвестной доселе славе и внимании почитателей его волшебного таланта. Сладкое любопытство тёплым мёдом растаяло за грудиной. Как вдруг, услышав грохот передвигаемых за стеной декораций, встрепенулся, замотал головой: «Да о чём это он толкует? В самом деле? Какие возможности? Какие гонорары? Да у меня текстов на пару тощих книжек наберётся! Вот ведь, околдовал, лысый!»

А гость, словно услышав его мысли, сменил акценты:

– Филипп Андреевич, я говорю о вашем последнем романе. К сожалению, не имею удовольствия знать его название, так как вы его ещё и не придумали… Если не будете против, мы можем и в этом помочь. Очень можем, если вы, конечно, против не будете. Вот поглядите, пожалуйста…

Посетитель расстегнул замок своего портфеля, и вдруг выудил оттуда толстенную палку варёной колбасы, чертыхнулся: «Не то, не то ведь!» – засунул колбасу назад, тут же извлёк из бездонного нутра большой моток кожаной сплётки, забормотав: «Да светлейший же князь, ну сбруя-то зачем?».

Тут из портфеля повалил густой чёрный дым. Алоизий начал поспешно закрывать свой несессер: «Ох, простите, милейший, простите бога ради, не тот отсек открыл, сейчас конечно же, найду». Филипп, онемев от этого представления, молча таращил глаза на происходящее: «Да ни из какого он издательства, это шут какой-то, клоун! Наверное, с области приехал, из цирка, хотят договор на выступления у нас в театре заполучить. Надо директору поскорее доложить, чтоб не соглашался, ну их подальше, затеют тут пожар ещё!»

А гость к этому моменту уже закрыл свой саквояж, и вновь расстегнул хромированные замочки, при этом радостно воскликнул, заглянув в колдовское чрево: «Ах, ну да, вот оно!». Вытащил пухлую папку с матерчатыми завязками, поставил портфель на пол, а папку положил на стол прямо перед Филиппом:

– Да вот, тут всё и расписано, вы только не отказывайтесь посмотреть, я у вас тут всё оставлю, вы посмотрите пока, поизучайте. Только подумайте, милейший, это ведь такие возможности, такие искусительства открываются. Только представьте – явства, гурии, арабские скакуны, очереди за автографом, газетные статьи, голова в ящике, пардон – шоу на телевидении. Да тут всё расписано, вы только гляньте.

Сёчин развязал тесёмки, вытащил наружу стопку отпечатанных листов стандартного делового формата, принялся читать, но у него не получалось – буквы плясали перед глазами, никак не складываясь в осмысленное значение. Филипп подумал: «Что-то неважно я себя сегодня ощущаю, даже дислексия проявилась, это точно нервное, надо прекращать бестолковый визит, пусть не сердится, хотя такие «толкачи» ни на что не сердятся. Как говорится – вот такие они твари, ты их в дверь, они – в окно! Всё хватит!». Поднявшись, мастер сцены наморщил лоб, глянул на посетителя со всей возможной серьёзностью, и развёл руки в разные стороны:

– Я вас понял, Алузий Макарович, всё изучу в ближайшие выходные, а сейчас прошу простить – работа, дела, занят-с! Лир на носу! Позвольте проводить вас до двери. Вы заходите в другой раз, как у меня время будет посвободнее, а ещё лучше – звоните. Пожалуйста, прошу вас.

Собрав все известные слова прощания, и упомянув к месту и не к месту несколько раз покровителя всех театров грека Дионисия, Филипп подхватил визитёра под руку, и легонько помог ему подняться с кресла, подталкивая к двери. Гость подхватил портфель в подмышку, молча дотопал до двери, и на выходе повернулся к хозяину кабинета:

– Филипп Андреевич, голубчик, вы напрасно не дослушали меня, я вам далеко не всё о нас выложил, мы совсем даже и не закончили. Разговор этот совсем не последний, вы подумайте обо всём хорошо и подробно. А мы ещё вернёмся, и подойдём к вам обязательно.

– Хорошо, хорошо. Заходите. Чаю обязательно попьём, не забудьте только сушек прихватить. До свиданья, Алузиль Магомедович, удачи вам! – ответил ему Сёчин, и с огромным облегчением захлопнул за ним дверь.

«Что это было? Как сон, честное слово. А Оське я уши надеру, это точно! Что-то не в меру разболтался последнее время, ещё друг называется! Так, ладно, пора на сцену, скоро премьера» – стоя у открытого окна, размышлял Филипп, как вдруг увидел идущего через парк, находившийся через дорогу от здания, своего недавнего посетителя.