Утром Филипп отправился собирать траву, едва рассвело. Подойдя к синей поляне, он почувствовал, как страх волнами накатывается на его сознание, и только лишь начав собирать травяной отжим, ему удалось немного успокоится. Одно было на уме: «Когда же он появится?» Именно по причине навалившегося на него страха он и пропустил момент появления Смотрителя. Вопрос, заданный негромким голосом, прозвучал для копаря словно гром: «Давно уже пришёл?». Он резко подскочил, чуть не выдав себя, но вовремя сослался на неудобную позу:

– С самого утра на корточках, ещё ни разу не поднимался! Сегодня ардевос тяжело идёт. Ноги уже затекли!

Проводник пробурчал в ответ:

– Пройдись немного, – и наклонился, чтобы разглядеть бугристую поверхность клумбы. Филипп поднялся, сделал пару шагов назад, и используя весь свой вес, резко толкнул его в спину. То, что произошло после этого, воспринималось им как в замедленной съёмке – Клюв падает на траву, пытаясь в это же самое время развернуться и схватить его за руку, но ему навстречу, распрямляющейся пружиной вспарывая синюю поверхность травы, выпрыгивает змея ослепительно белого цвета, моментально обвивает его кольцами, сжимая образующиеся витки. Толщиной, да и длиной змея больше напоминала гигантскую анаконду, и совсем не была похожа на того молодого, с чёрной чешуёй, и заметно меньшего размерами Василиска, которого вчера ночью Филипп выбрасывал из ведра. В считанные мгновения белые витки змеи, сжатой спиралью опоясали Смотрителя во весь его рост, и начали ритмично пульсировать, смыкаясь всё плотнее и плотнее. Отчётливо послышался хруст ломаных костей, и он страшно захрипел.

Глядя на эту ужасную картину, Филипп оцепенел, не в силах пошевелиться. В сознании прозвучали слова Греналин: «Когда аспид его схватит, не тяни время, беги к чану, и не забывай – это не будет бесконечно. Беги, пока мы держим. До темноты нужно расколоть стеклянный чан. На серых не обращай внимания, они не обладают осознанием. Клюв полностью владеет ими, но он в это время будет бороться со змеёй. А ты должен будешь отвести кокон творца к его биологическому началу. Для этого придётся рассечь свой кокон, и совместить его с коконом творца. Этой дополнительной энергии должно хватить, чтобы его жизнь в том мире проявилась полностью, и продолжилась. Даже не знаю, как у тебя это получится. Но надо постараться. В этот момент всё будет зависеть только от тебя».

Развернувшись, он со всех сил бросился к дому. Оказавшись возле стеклянной чаши, огляделся – рядом лежали несколько крупных окатышей. Подняв один из камней, размахнулся, и ударил по гладкому боку. Ударял снова, и снова. В конце концов голыш раскрошился в мелкую крошку после последнего удара, но на стеклянной поверхности не осталось ни малейшей царапины. Следующий камень постигла та же участь. Филипп впал в отчаяние. Схватившись за голову, отошёл в сторону, и тихо, сквозь сжатые зубы, завыл – ничего не получалось. Ноги ослабели, и он сел на земляной пол, покачиваясь из стороны в сторону. Закрыл глаза, постарался ни о чём не думать. Когда поднял веки, на глаза попался ржавый гвоздь, валявшийся на земляном полу. Подобрав его, вернулся к чану. Кокон, слегка подрагивая, завис внутри желтоватой жидкости. Протянув руку с зажатым в ней гвоздём, наугад ткнул острым кончиком в чан.

В тот же миг чан раскололся на три части, и когда они развалились, ардевос хлынул наружу, его облило им с головы до ног. Три сегмента цилиндра, покачиваясь, лежали вокруг каменного постамента, на котором до этого был установлен чан. Кокон остался в вертикальном положении, на небольшом расстоянии повиснув над полом. В одном из расколовшихся сегментов ещё были остатки золотистой жидкости. Встав на колени, Филипп принялся пить её, зачерпывая пригоршнями. После третьего глотка окружающее пространство стало иным. Мир вокруг переполнился нитями, мерцающими разными цветами. И тут он увидел освободившийся от стенок чана кокон вблизи – в самом его центре красно-оранжевым огнём светился витальный центр. Волокна начинались и исходили из этой сердцевины, сплетаясь на поверхности в бесконечном кружеве.

Филипп посмотрел на себя – восприятие постоянно менялось, он то видел своё тело – грудь, пояс, ноги и руки, и это всё тут же сменялось мягким овалом сплетённой копры, нижним заострённым концом стоявшую на полу, и тут же вновь меняясь на человеческое тело. Не раздумывая, подчиняясь некоему импульсу, он сунул руку в карман, и достал горсть семян Греналин. Покатал их на ладони, поднёс ко рту, и проглотил.

Затем приблизился к одному из осколков чана, дождался, когда увидел своё тело и, схватившись руками за края сегмента, резко бросился грудью на острый стеклянный край. Сознание пронзила острая, сокрушающая все чувства боль. Своего тела он больше не видел, только сплетения поверхности. Она не разрушилась, но вмялась, как раздавленное яйцо – на две не разъединённые половинки. Приблизившись к освобождённому кокону, начал наваливаться на него. Волокна раздавленной оболочки пришли в движение – они начали переплетаться с волокнами другого. Постепенно эти два светящихся эллипса слились, превратившись в одно целое. Сплетения засверкали, серебристая нить, тянувшаяся из его вершины, налилась новым светом. Так продолжалось недолго – поверхность начала пульсировать, кончики волокон «распушились», и эллипс начал подниматься. Через некоторое время он миновал перекрытие потолка, затем кровлю, и вскоре исчез, растворился в небе.

Глава №16. Сон

После пожара, случившегося в театре, прошло четыре дня. Не подавая никаких признаков жизни, Филипп Сёчин лежал на больничной койке, в отделении реанимации и интенсивной терапии, подключённый к системе жизнеобеспечения. На стене, в изголовье больничной койки, установленная на двух специальных полочках консоль все эти дни помогала ему поддерживать дыхание и слабый трепет сердца. Слышалось мерное тиканье газовых клапанов, ритмично пыхтел аппарат искусственного дыхания.

На исходе четвёртых суток Филиппу приснился сон – он сидел на песчаном пляже, опоясывающим берег озера. За его спиной просматривалась зелёная полоса хвойного леса. Ярко светило солнце, отражаясь дрожащими бликами на водной поверхности. От жары, разлитой в воздухе, спасала лишь лёгкая прохлада, приносимая ветерком с озера. Ни мыслей, ни воспоминаний о чём-либо в его сознании не было – он просто сидел на песке, опершись руками, устремив блуждающий взгляд вперёд. Из одежды – широкая белая рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами, брюки из тонкой, бежевого цвета ткани, на ногах – плетёные из тонких полосок замши мокасины. Где-то невдалеке было слышно птичье щебетание, и плавающее время от времени в воздухе жужжание незаметных глазу насекомых.

Почувствовав чьё-то лёгкое прикосновение к плечу, Филипп обернулся, и увидел перед собой маленькую девочку с рыжей шевелюрой. Заглядывая ему в лицо, девочка задорно улыбнулась, и спросила:

– Ну, как ты тут – вялишься потихонечку? На пляжике хорошо, я бы тоже позагорала. Тебя Филипп зовут?

– Ага. А тебя?

– Зови Гренка, так нормально будет. Ну что – отдохнём да поглядим, хорошо ли мы сидим?

– Давай. Слушай, Гренка, не знаешь, что это за место?

– А ты сам не догадался? Оглядись вокруг-то!

Филипп поднялся на ноги, повернулся спиной к озеру – за полосой зелёной хвои, в отдалении, ясно просматривалось хаотичное нагромождение горных вершин. Замерев на мгновенье, произнёс, потирая лоб, – Неужели… –

– Повернувшись, посмотрел на девочку:

– Не может быть! Мы в Загорье?

Девочка заливисто засмеялась, – Хорошо не в Забугорье! – и сразу нахмурила брови:

– Ну что, поболтаем?

Филипп присел на песок, приглашающим жестом руки указал на место рядом с ним:

– Конечно, присаживайся.

Рыжая отмахнулась:

– Да не, я пешком постою. Чего хочу сказать – ты должен как можно быстрее дописать свой рассказ. А может даже и роман! Название придумал?