Иосиф Соломонович развёл руками:
– Не люблю я читать. Да где же Филипп?
В этот момент с края сцены раздался бодрый голос:
– Я тут! Кто потерял? Ося, ты?
В боковой проход, идущий на сцену, двое рабочих заносили перемотанную металлической лентой стопу фанерных щитов.
– Иосиф, ты чего такой расстроенный? – Сёчин обратился ко взмокшему от пота декоратору?
– Филипп, ты что думаешь, это шутки? Ещё вчера лировские декорации должна были тут стоять, а вы только сейчас их привезли? Ты что творишь?
Окружившие их пёстрой толпой актёры, облачённые уже в окончательные сценические костюмы, с интересом наблюдали за развивающейся на их глазах реалистической мизансценой. Филипп, разведя в стороны руки, ответил:
– Ося, да я тут причём? Вчера с утра принялись распаковывать, и оказалось, что в мастерской перепутали, ну и отправили нам декор к детскому спектаклю. «Незнайка и его друзья» называется. Полдня вчера занимался этими выяснениями. Сейчас вот только на «Лира» подвезли. Выгружаем. До ночи всё соберём. Ну, я же не могу из Незнайки английского короля сделать, верно? Накладка вышла, бывает. Сейчас гениально всё исправим!
Тут он заметил собравшихся вокруг них актёров, и шутливо поклонился:
– Господа, я вас приветствую! Торжественно клянусь, что завтра с утра тут будет лондонский пейзаж! – и поклонившись, обратился уже персонально, – Ваше высочество, добрый день! О, герцог Корнуэльский, нижайший поклон и вам! Граф Глостер, как здоровье? Ваше сиятельство, после вчерашнего голова не болит? Принцесса Корделия, заходите попозже ко мне в кондей, я вас чаем напою, – «дочь короля» при этих словах зарделась щёчками, и сжала их тыльными сторонами ладоней, склонив при этом голову набок.
«Король», кивнув в сторону расшаркивающегося мастера, ворчливо высказал Мейзелю:
– Ну вот, сразу видно служащего Мельпомены. Классику знает, даже по именам. А вам, Иосиф, стыдно должно быть. Шекспира не читали. А ещё в театре работаете!
Стоявшая рядом с ним «Корделия» поддерживающе фыркнула:
– Да он и не актёр вовсе! Так, обслуга.
Тут Иосиф Соломонович не выдержал:
– Что? Да вы без меня бы только в чистом поле капустники могли устраивать! Тут всё на мне держится! И вообще, у меня друг писатель есть!
«Король» ехидно улыбнулся:
– Да не может быть. Какой писатель будет дружить с анти-читателем? Ты тут в нас лапшу не кидай!
Но декоратора было уже не остановить:
– Что я вам, врать буду? Он, правда, из начинающих, ещё не публиковался, но рассказы пишет – оторваться невозможно!
Корделия махнула рукой:
– Хватит гнать, Иосиф:
Но декоратора уже «понесло» – мало того, что он на ровном месте скандал устроил, так ещё вдобавок репетицию сорвал, а тут ещё и во вранье обвиняют! Иосиф Соломонович развернулся в сторону Филиппа, и в запале громко заявил:
– Писатель – это вот Андреич и есть! Дружище, подтверди!
Сёчина в театре знали давно, он бессменно и честно проработал на своём посту уже почти тридцать лет, никому в просьбах не отказывал, все, кто сталкивался с ним по работе, относились к нему с уважением, да можно было с уверенностью сказать, что Филиппа в театре все любили, но о тайном его увлечении не знал никто. Все одновременно, и с удивлёнными взорами повернулись в его сторону. А тот от стеснения не знал, в какую щель упрятаться. Вспыхнув лицом, скособочился, затем потоптался на одном месте, и тихо буркнул, – Да я так, пописываю в свободное время. Какой из меня писатель? – и, хлопнув себя ладонью по лбу, заторопился по вдруг обнаружившимся делам, – Побегу, ребята, извините, ещё кабеля надо принять, – и рванул почти бегом со сцены в боковой спуск.
По пути в голове крутилось: «Вот ведь Ося, находка для шпиона! Болтун безголовый! Ну кто его просил? Теперь ведь будут подкалывать, – Какие ваши творческие планы? – артисты же!» – ругался про себя Филипп, пробегая узенькими коридорчиками хозяйственного отсека театра, – «Хотя про писателя прозвучало хорошо, даже приятно. Да где же эти электрики пропали, мать их!», – вспомнив про кабель, чертыхнулся мастер, как вдруг заметил в тупичке возле склада неразлучную парочку – Эдуарда и Лёву, рабочих сцены, которые явно собрались «культурно отдохнуть». При появлении Филиппа, а он для них являлся прямым начальником, Лев быстро спрятал ёмкость через запа́х куртки в её левый рукав. Заметив этот нехитрый манёвр, мастер, качая головой, приблизился к притихшим работникам:
– Ну и что за тайное собрание тут замыслили, пролетарии? Опять власть задумали свергнуть? Не наигрались ещё? Ну, чего молчите? По какому поводу пьянка? Так понятнее вопрос?
Осознав, что сегодня точно увольнять их не будут, Эдуард заискивающим голосом обратился:
– Филипп Андреевич, да мы тут с Лёвиком на перекур пошли, таскали ведь декорки полдня. А употребить собрались для профилактики.
– Какой ещё профилактики? Ты чего тут придумал ещё?
– Да ну чтоб не простыть! Тут на днях статистические данные попались, я прочитал. И открылось мне вот что – регулярно употребляющие именно водку в статданных по гриппу вообще не проходят! Представляете? А вы с алкоголем дружите?
Филипп помотал головой:
– Да так, связь поддерживаю. Вы тут прекращайте, хватит уже. Время ещё даже не после обеда.
Лева возмущённо развёл руки:
– Кесарь, не гневись! Нельзя откладывать на завтра то, что можно выпить сегодня! Да у нас тут вообще вода консервированная!
– Ты что тут мне дурь гонишь, Лев? Какая ещё вода?
– Ну вода в консерве! А консервантом используется спирт! Сорок процентов!
Тут на Филиппа напал смех:
– Ё, ребята, ну вы даёте, сразу видно – театральные пьяницы! Ладно, я вас не перевоспитаю, вы только давайте, не хамите здесь, и чтобы никто вас не видел, сами знаете!
Эдуард прижал правую руку к груди:
– Филипп Андреевич, да как же можно, да вы же нас тридцать лет, как знаете. Да мы же люди нормальные всегда, порядки знаем. А сейчас просто перекур, мы вот туда и шли. Сейчас быстренько курнём, и дальше доски таскать, вы же знаете. Да мы и не пьяницы вовсе! Это культурные обычаи такие, а слово «пьяницы» тут неправильное!
Сёчин поморщился:
– Ты это о чём?
– Ну смотрите, вот, например, если заменить выражение «я взял полторашку пива» на «я взял три пинты пива» – то вы уже не бухарик, а английский эстет. Верно ведь?
Филипп, сморщившись, потряс головой:
– Так, крещёвские эстеты, хватит, всё! Вы Семёна видели сегодня? Мне он нужен.
Лев наморщил лоб:
– Нет, Сеня вроде не попадался. Не знаем, где он. А, чуть ведь не забыл, Филипп Андреевич, вас тут типчик какой-то спрашивал, с полчаса тому назад.
– Какой ещё типчик?
– Да не знаю я его, первый раз сегодня видел. Подумал ещё, что он на мозоль нашу сильно похож.
– Что за «наша мозоль»? Это про что, Эдуард?
– Ну Иосиф наш, Соломоныч. Вот он внешне смахивал на него.
– Ну вы и придурки! Мейзель его фамилия! Мейзель! Чего придумали? Вот точно медицина говорит, что регулярное употребление приводит к деградации мозга! Ну это ж надо придумать – Мозоль! Всё, сгиньте с глаз!
Парочка «эстетов» моментально испарились за дверью в конце коридора, а Филипп продолжил свой розыск теперь этажом ниже, в том коридорчике, где были комнаты техперсонала, и его «кондей» в том числе. Перед самым поворотом в коридор, стены которого были обшиты «вагонкой», он почувствовал, как за руку его кто-то схватил. Резко обернувшись, Сёчин увидел незнакомого человека, сразу поняв, что это и есть тот самый «типчик, который на нашу мозоль похож», про которого только что говорил Эдик. Филипп с возмущением выдернул локоть из его хвата:
– В чём дело, милейший, дорогу потеряли? Кого ищете?
Перед ним стоял невысокий, толстенький человек в широком, расстёгнутом пиджаке тёмно-коричневого цвета, под которым была надета бежевого тона рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами. От тяжёлой, слоями колыхающейся в пространстве узенького коридорчика жары, пот струйками стекал с его лысины на лицо и шею. Человек, отдуваясь, время от времени протирал липкую влагу огромным, клетчатым носовым платком. Из-под воротничка рубашки болтался самосвязанный галстук с огромным узлом. Широченные брюки в тон рубашке, удерживались на объёмном животе благодаря подтяжкам. В левой руке человек держал пухлый портфель. Сделав шаг назад, и согнувшись в полупоклоне, торопливо, заискивающим голосом, «Мозоль» заговорил:
