— Саша, пойдём, помоешь руки. Там Луиза Игоревна приготовила мясной пирог. Твой любимый. Тебе надо поесть, — сжимает мою ладонь. Гладит разбитые в кровь костяшки пальцев. Дёргаюсь, чувствуя, как простреливает болью. МЛ***. Даже не помню, как разбил их. Даже не осознаю, как я оказался здесь. Дома. На крыше. Я ничего не помню. Всё смазалось. Выпало из памяти. Отрезок времени начиная с того момента, как Колючку положили на каталки. Я даже подняться с пола не смог в тот момент. Смотрел на лужу крови. И не мог пошевелиться. — Саш, — Машка снова вырывает меня из мыслей, которые сковывают каждую часть моего тела. Будто я снова там. В актовом зале. На коленях. И малышка моя, смотрящая в пустоту перед собой. Какой же я мудак. Кретин. Соврала она мне. Плевать. Поцеловала Одинцова назло мне. Срать. Только бы улыбалась. Только бы кидала взгляды из-под полуопущенных ресниц, лукаво улыбаясь. — Сашенька, посмотри на меня. Я прошу тебя. Пойдём, помоешь руки.

— Я не могу, — выдохнул я, сжимая кулаки.

— Почему? Объясни, — Маша требовательно разворачивает моё лицо к себе и заглядывает наивными голубыми глазищами мне в глаза. Совсем другой взгляд. Не такой, как у Колючки. Без той лукавой искринки, что свела меня с ума ещё пять лет. Которая заставила влюбиться. Прикрываю устало глаза. Не могу не думать о ней. Не могу. Сдохнуть готов, только бы оказаться на той каталке вместо неё.

Я качаю головой. Я не могу ответить. Потому что в горле встаёт ком. Я не помню, когда плакал в последний раз. А сейчас мне хочется ныть. Разнюниться. Заорать в голос, чтобы сжимающая ребра боль вышла вместе с этим криком. Растворилась в воздухе. Слишком больно.

— Саш, если ты помоешь руки, не будет… — Машин голос срывается. — Это не будет равносильно тому, что ты выбросил вещь того, кого нет. Саш, я была в больнице. Даша очнулась. Слышишь, братишка? — обхватывает моё лицо руками. Удерживает. Баюкает в ладонях. — Она очнулась. Врачи поставили ей капельницу. Забинтовали голову. Она даже говорила с Лёвой, — совершенно неуместно и остро сердце резанула ревность. Рыжий урод. Бесит. Бесит то, что он вечно рядом. Касается. Обнимает. Целует. Скулю как бездомный щенок, утыкаюсь лбом в острое плечо Маши. — Успокойся, Саш. Успокойся. С Дашей всё в порядке. Только… — осекается, заставляя меня напрячься. Оторвать голову от её плеча. Впиться взглядом в лицо сестры.

— Что? — рыкаю, торопя Машу.

— Она сейчас ничего не видит.

Лучше бы Маша мне врезала. Дала пощечину. Всадила кулак в солнечное сплетение. Было бы в разы легче. Потому что слова сестры просто разорвали ком боли внутри.

— Нет…

— Врачи сказали, что скоро зрение восстановится. Я мало, что знаю, Саш.

— Какая больница? — пошатываясь, будто пьяный, поднялся с крыши.

— Саш, приведи сначала себя в порядок. Ты весь в крови. Футболка тоже.

— Маша! — я рявкнул. — Какая больница?

— Городская. Она тут единственная, — тихо ответила Маша, сжимаясь и пряча глаза. Сестра тут же сжалась. Плечи поникли. Взгляд упёрся в землю.

Придурок.

— Прости, — я притянул её за плечи к себе. — Просто я не могу, мышонок, — ласково сказал я. — Она там лежит, а я даже не поехал…

— Ты бы ничем не помог, Сашка, — Маша обвила руками мой торс и щекой прижалась к груди. — Ты не давал ей потерять сознание. Этого было достаточно.

Я молчу. А внутри грызёт вина. Если бы я наплевал на то, что она соврала. На её слова. Придурок. Ну, хотела девчонка сыграть на моих чувствах, плевать. Что мешало улыбнуться? Что мешало сказать, что я рад такому раскладу? Что мешало заявить на неё права? Если бы я был рядом, я бы не позволил этой твари даже пальцем прикоснуться к малышке. Заткнул бы одним взглядом. А этот рыжий осёл даже пальцем не пошевелил. И всё же он поехал к ней в больницу, а я поплёлся домой. Я, чёрт возьми, даже не помню как здесь оказался.

Только смутно помню, как сжимал шею Голован, вжимая эту холёную сучку в стену. Помню испуг в её глазах. Она же тварь такая боялась за себя. Даже не думала о том, что удар виском мог убить Колючку. Эта мразь боялась, что ей сделают больно. И я сделал. Срать, что пацаны не должны причинять вред девушкам. Мне на это глубоко срать. Эта мразь чуть не убила Колючку. Я сжимал пальцы на тонкой шее Голован до тех пор, пока она не посинела. Пока хватка пальцев на моих запястьях стала ослабевать. Пока не почувствовал, что по спине колотят кулачки Маши. Только тогда отступил, наблюдая с презрением за тем, как Голован рухнула на пол. Как мешок с картошкой. С трудом сдержался от соблазна пнуть её ногой. В тот момент мне хотелось её уничтожить. Прикончить. Размазать. Стереть с лица Земли. Потому что на полу актового зала до сих пор лужа крови была. Страшная. Пугающая своими размерами. Заставляющая выть от безысходности. Сколько крови она потеряла? Ужас сковывал от мысли, что Даша до больницы не дотянет.

Я больше не помню ничего. Не помню дороги домой. Не помню, сколько времени здесь провёл. Кинул взгляд на наручные часы. Семь вечера.

— Ты её любишь, — сказала Маша отстраняясь.

Я молча пошёл к выходу с крыши, даже не пытаясь возразить. Люблю. Пи****ки сильно. Уже больше пяти лет. А девчонка даже меня не вспомнила. Забыла того прыщавого и долговязого пацана, с торчащими ушами. Забавно.

— Ты куда, Саша? — Маша бросилась за мной.

— Приму душ и поеду в больницу, — развернулся, помогая сестре спуститься по железной лестнице.

— Посетителей пускают только до шести, Саш, — Маша сочувствующе покачала головой.

— Я найду способ, чтобы попасть, — криво ухмыльнулся.

— Саш, — сестра поймала меня за запястье, — будь осторожен. Хорошо?

Кивнул.

— Дверь в комнату не забудь закрыть на замок, — напомнил ей. — Чуть что, звони мне.

Маша кивнула, нервно заламывая руки.

— Он к тебе не прикоснётся, я клянусь, мышонок.

Сестра вздрогнула всем телом и быстро закивала.

— Иди в душ, Саш. Я пирог подогрею.

Я кивнул и направился в ванную. Чувствую металлический привкус во рту, когда наблюдаю за тем, как окрашивается красным пол душевой кабинки. Её кровью. Зарычал от бессилия и всадил кулак в стену. Тут же руку обожгло болью. Приятной болью. Той, что помогла отвлечься от той, что сжирала изнутри. Холодные струи воды, которые били в макушку и скатывались по спине не помогали ни капли. Не приводили в чувства. Вытеревшись и сменив одежду, забросил пропитанную кровью Колючки одежду в стиральную машинку.

Спустился на кухню, где Маша стояла у микроволновки и барабанила пальцами по столешнице. Постучал костяшками пальцев по косяку, чтобы лишний раз её не пугать. Но Маша всё равно подпрыгнула на месте и развернулась ко мне, широко распахнув голубые глаза.

— Я пойду, Маш. Иди наверх, хорошо?

— А пирог?

— Какой пирог, Маш? — я криво ухмыльнулся и попытался сглотнуть, но в горле было сухо.

— Прости, — Маша прикусила губу. — Просто я боюсь… Ты знаешь…

— Я вернусь скоро. Мне просто нужно убедиться, что с ней всё в порядке. Увидеть своими глазами.

Снова впитать её запах. Провести рукой по гладкой щеке. Коснуться хоть мимолётно её губ. Она моя зависимость. Она в каждой грёбанной клеточке моего тела. В каждом моём сне. Взгляд её серых глаз всюду преследует меня. Её лукавая улыбка на чувственных полных губах, вкус которых я так давно мечтал попробовать.

— Прости… — снова шепнула покаянно Маша. — Я пойду в комнату.

— Постарайся заснуть, — я улыбнулся натянуто и коснулся острого плеча сестры, когда она проходила мимо с чашкой чая и тарелкой с пирогом.

— Хорошо, — солгала она.

Оба знаем, что врёт. Не сможет она уснуть, пока не будет знать, что я рядом. Будет прислушиваться к каждому шороху и вздрагивать. Чёрт. Чувствую себя подонком.

— Я постараюсь вернуться побыстрее, — пообещал снова.

Дождавшись, когда Маша поднимется на второй этаж и закроет дверь на ключ, пошёл в гараж. Не люблю брать тачку отца, но сейчас ждать, когда приедет такси или идти на автобус нет никакого желания.