На следующий день повёл Кончиту и детей за обновками. Среди другого ширпотреба, типичного для начала 19 века, нашел пропитанные каучуком, как он и предполагал, боты и сапожки. Грубоватые. Но Петька, а за ним Мигель тут, же полезли "мерить" лужи. А Ольга за ручку с подружкой Наташей, дочкой Акулины смотрят на сорванцов по-женски осуждающе - дети всегда дети.

Кончиту, Акулину, Матрёну, жён других соратников Резанова обули в каучуковые сапожки, а сами выбрали галоши на сапоги. Нашлись и прорезиненные накидки взамен брезентовых да кожаных плащей.

Владелец, Чарльз Чаффи, рад высокопоставленным покупателям. Савелий заодно выведал, что продажи идут не шибко - ни валко, что хозяин сам и производит товар, что одно время он преуспевал на торговле крышами и покрытиями для фургонов, но прогорел из-за мерзкой вони в жару и растрескивания продукции в морозы. Да и обувку с одежкой, со вздохом признался, по той же причине слабо берут.

Савелий, где нужно кивал, иной раз соболезнующе цокал языком, чем совершенно расположил к себе лавочника. И тут краем глаза, через открытую в задней части лавки дверь, среди толкущихся приказчиков заметил... Резанова!

Потряс головой, сердце бухнуло в ушах.

Изумляя торговца, перекинул тело, стелясь над прилавком, как на выходах перемахивал заборы, чтоб "не отсвечивать", уменьшить силуэт, представлять наименьшую цель. И улыбаясь, будто ничего не произошло, спросил, а скорее утвердил: - Товар там? Гляну, - и двинулся к проёму.

Приказчики встретили удивлёнными взглядами, так как посторонних сюда не допускали. А Савелию их "гляделки" "по барабану", мгновенно осмотревшись, "На всякий случай убедился в отсутствии второго выхода - никого. Сдулся", померещилось...

Пока рассчитывался, договорился с хозяином Чарльзом Чаффи об оптовых поставках.

После обеда собрал Базарова и Лангсдорфа, кивнул на груду образцов, сваленных на лавке: - Григорий Иванович, Евгений Васильевич, знакомы с каучуком?

Естествоиспытатели переглянулись и с любопытством детишек перед новыми игрушками принялись перебирать, мять и даже нюхать изделия.

- Слышать слышали, но видим впервые, - повернулся с ботом в руках Лангсдорф.

- Я тоже, - кивнул Базаров.

- Ясно. Вот это, - Савелий взял у Лангсдорфа обувку и, отогнув краешек, потёр эластичную плёнку, - каучук. В переводе с индейского "слёзы дерева". А дерево это гевея растёт в Бразилии. Млечный сок на воздухе темнеет, густеет и становится, в конце концов, упругим и водонепроницаемым. Вот его и приспосабливают к одежде и обуви, иным товарам, которые от воды, дождя да снега хотят спасти. И это ещё далеко не всё. Но у каучука есть "ахиллесова пята". Его изъян в том, что на жаре раскисает в вонючий кисель, а на морозе дубеет и трескается.

Лица учёных мужей мимикой отображали работу мысли. А Савелий продолжил:

- И всё-таки этот недостаток можно преодолеть. Каучук можно исправить. Достаточно срастить каучук с серой, и он превратится в погодостойкую резину.

- Резану, - поправил Савелия внимательный Базаров.

- А?

- Ну, от фамилии Резанов, так ведь?

Савелий внутренне ухмыльнулся, такая трактовка ему в голову не приходила и оттого ответил с задержкой: - Ну, где-то так. Но, чтобы уж совсем не возноситься резина. Тем более, что по латыни resina, как Вы знаете — смола.

"Головастая" братия закивала, проворно сгребла новые "игрушки", малость, потолкавшись, но по-интелегентности не доводя до драки, кинулись на выход, опыты ставить, а, то засиделись без серьёзного дела. О первых успехах, захлебываясь доложили уже вечером и Савелий облегчённо выдохнул.

Потом, за ужином, и когда Кончита сидела, касаясь его плечом, Савелий, лишившись Резанова, ощутил себя "не в своей тарелке".

При Резанове он научился отстраняться, когда тот любезничал с супругой. И в это время размышлял о своих делах. Да, самые яркие эмоциональные всплески ощущал от впрыска в общую для обоих кровь гормонов Резанова, подобно кайфу наркомана после укола. Чувствовал эйфорию, но не более того.

А теперь, лишившись совладельца организма, оставшись в одиночестве в теле, происходящее приходится воспринимать осмысленно. И если раньше казалось, что Кончита это вторая Машка, то теперь он отчётливо замечал разницу. Да, она очень похожа, Но Машка повыше даже без каблуков. А на каблуках так почти вровень с ним. Фигура у Машки более спортивная. По-другому льнула к нему. Даже запах от неё был иной. Если голос Кончиты напоминал звонкий бодрящий ручеёк, то глубокий голос Машки обволакивал.

Савелий рассудком понимал, что поступает некрасиво, но ничего не мог с собой поделать, а тело действовало само по себе: отстранялась, краснело, а ноги сами несли подальше от Кончиты.

Но разумом Савелий каждый раз кострошил себя, что такими поступками выдаёт себя, ведёт себя не как Резанов.

Он ощущал Кончиту чужой. И вечером, чтобы не выдать себя и исчезновение хозяина тела, скрепя сердце лёг в одну постель.

Но, отговорившись усталостью от перехода и суматошного дня, отвернулся от разочарованной, истосковавшейся молодой женщины и притворился, что заснул.

А сам ещё долго пялился в окно, сна ни в одном глазу, ломал голову как теперь поступать.

Хорошо, что на улице горят фонари! Благо, керосина в достатке и мы можем себе позволить роскошь: освещать улицы ночью.

Савелию вспомнились слова из припева рекламной песенки: "Керосин, керосин, он под номером "один", тот, кто купит керосин, тот теперь и господин".

И с этим завязшим на языке речитативом он и уснул.

Со всеми треволнениями и суматохой последних дней Савелий совсем позабыл, что назавтра, 27 сентября 1808 года, ровно девять дней с того момента, когда у дуба-портала разделился с хозяином тела. Да и помни он, разве принял бы всерьёз то, что до сей поры считал не более чем "поповскими байками"...

в которой Савелий, как он думает, теряет гормоны Резанова

А ночью Савелию приснился Резанов.

"Вашбродь, ты чего меня тут одного бросил? - с надрывом спрашивает Савелий, - Я!? - задыхается от возмущения Резанов, - Ты, Сергей Юрьевич, притащил меня сюда, - обвинительно тычет пальцем в дуб, возле которого стоит, - ничего у меня не спрашивая! И ничего, - палец теперь осуждающе упирается в грудь Савелию, - мне не потрудился объяснить. И вот теперь я, по твоей, между прочим, беспечности, угодил, аки кур в ощип!" Савелий сник. А что тут скажешь, прав Резанов. Тот между тем продолжает обличать: "И ведь тебя предупреждали! - Кто?" - вскидывается Савелий. - "Кто, кто, "конь в пальто"! - с сарказмом передразнивает Резанов, - А разве затмения луны тебе мало? Или падения секвойи поперек тропы к дубу тебе недостаточно?" - Савелий прикусывает губу, а Резанов продолжает обличать: "Поделился бы замыслами заранее, вместе чего-нибудь, глядишь, и надумали бы. А теперь... Иии-ээх!" - он с досадой машет рукой. - "Да фигля теперь! - горячится Савелий, - теперь как-то выкручиваться надо! Знаешь как, Вашбродь? - Да откуда? - с драматическим, словно актёр плохого спектакля, надрывом выдавливает Резанов, - Знаю, только, что скоро тебе, Сергей Юрьевич, будет ещё один знак. Теперь уж последний, не проворонь! И моих береги!" - с тем и входит прямо в дуб, растворяется. Чему Савелий нисколько не удивляется.