Не жалею, что живу я часто как придётся…

Только знаю, что когда-нибудь, в один из дней,

Всё вернётся, обязательно опять вернётся —

И погода, и надежды, и тепло друзей.

"Утиная охота" | Александр Розенбаум

Пролог

— Опять читаешь? - здоровенный мужичина в полотняной рубахе навыпуск, шумно отдуваясь, плюхнулся на скамейку и насмешливо щёлкнул пальцем по газете в руках соседа.

Тот неодобрительно глянул на него и назидательно ответил: — Кабы я не читал, не сидел бы тут, - обвёл подбородком пустынную местность с огромным рвом, у отвалов сгрудились тачки рабочих, которые после сытного обеда у полевой кухни отдыхали под навесом.

— Да, - согласился первый, — Дай Боженька здравия нашему амператору Ляксандру Палычу, вярнул "Юрьев день", а то горбатил бы я доныне на сваго барина. А так и мир погляжу и деньгу зашибу, - он с хрустом потянулся, — Чаво пишуть?

— Суэцкий канал, - подглядывая в газету, назидательно поднял палец собеседник, словно в противовес первому росточка невеликого, зато жилистый и вёрткий как уж, — Россея и Хрансыя скоро достроять. И тады нашенским купчинам вкруг Африки плыть не надыть. А через ентот канал прям к Русской Америке!

— Эт дело справное, - вздохнул первый: — А нам-то чаво потом? Тут-то я закалачиваю деньгу, и на пропой души хватая, и домой жинка с ребятишками что баринья живуть, где ишшо я столько заработаю? - сокрушенно почесал лопатообразной пятерней лохматый затылок.

— Ща глянем, - оживился сосед, зашуршал, переворачивая страницы: — Во! Жалезную дорогу через всю Рассею ладить народишко созывають. Анжанера аглицкого, от войны у себя сбёгшего, царь-батюшка подрядил. Платить будуть, - он склонился, близоруко щурясь, — Да, поболе тутошнего... - удивлённо покачал головой.

Мимо прошли француз в панаме и египтянин в тюрбане, шурша листами и оживлённо обсуждая на паршивом русском ту же газету "Русское время". Здоровяк поморщился: — Немчура, а туды же, по-нашенски лопотать пыжатся.

— Эээ, голова! - ткнул его пальцем в лоб грамотей: — Ноне весь мир по-нашенски гутарить тянется. И денежки нашенские повсюду в ходу. Все народы друг с другом собачатся, а в Рассеи-матушке тишь да благолепие, все к нам и бягуть. Ляксандр Палыч добрых людишек привечает, землицы и дел на всех хватит, злых разворачивает.

— Повязло нам с ампиратором, - покивал головой первый.

— Говорять, - склонившись к уху здоровяка, зашептал второй, — Ему на Молебне привидился внук егойный, Ляксандр третий, миротворец, который и надоумил деда.

— Ет да, - согласно покивал крепыш, - Солдатушки нашенския боля по явропам не маються, кровушкой бареньёв ихних обороняя. А ты тож на жалезку опосля?

— Не-а. Я у Русскую Америку с сямьей подамся. Там, вишь, - ногтём черкнул по строчкам, - сокесарь царя-батюшки Николай Петрович Резанов землицы на кажного едока по тридцати десятин даёть и вольную даруя.

— Ни бряши! - округлил глаза первый.

— Истянный крест! - в подтверждение истово перекрестился второй.

— Эхма, - вдруг поскучнел детина, - туды таперича прорва денег, чтоб добраться, треба...

— Ни шиша! - победно воскликнул живчик и, кивнув на газету, уверенно пояснил: — Идешь к полномочному русско-американской кампании или княжества Русская Америка, хто ближе, кои и тут есть, и в кажном губернском городе, и записываишьси. И сам, и семейство свое. Всем, от грудника до старика выписывають прогонные и проездную бумагу на корабль.

— Дык иде ён, ентот палнамошный? - заозирался встрепенувшийся крепыш.

Собеседник показал подбородком.

В этот момент воздух наполнил звон колокола, обозначая окончание обеденного перерыва, и работяги споро подхватив тачки, бодро поспешили к запыхтевшему паром земснаряду.

Глава 1: Летун

в которой Савелий, наконец, в Калифорнии и хочет незамедлительно броситься к дубу-порталу, но вынужден утрясать дела русской колонии

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор,

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца - пламенный мотор.

"Марш авиаторов"

Нога ещё не коснулась новой земли, а прибрежный ветерок уже снует по палубе, выгоняет изо всех щелей застойный дух, головокружительными запахами расправляет плечи истосковавшихся по тверди переселенцев.

Над волнами к берегу стремится бумажный самолётик. Запущенный сорванцом Петькой, сынишкой со-владельца моего тела Резанова.

Вон он, нетерпеливо подпрыгивает у борта "Юноны", которая царственно-величаво раздвигает воды залива Сан-Франциско, преодолевая последние сотни метров на подходе к порту Галичье, форпосту Российской Империи в Калифорнии.

Грудь переполняется предчувствием перемен, а тело жаждой деятельности, которыми хочется поделиться с хозяином организма: "Вашбродь, глянь как классно!" - тормошу его. - "Радоваться буду, когда "Владимира" с купцами отыщем", - недовольно бурчит он.

Ну да, это сейчас океан мерно дышит. С трудом верится, что всего два дня назад здесь бурлило как в котле. Чёрт бы побрал тот шторм! Из-за которого мы потеряли три купеческих судна и один военный корабль - мою гордость, пароходофрегат "Владимир", А ведь так и не нашли...

Из-за этого и с совладельцем тело повздорили. Дуется он на меня за то, что не послушал старожилов. Которые по известным им приметам предсказывали шторм.

Да, нас потрепало, но капитаны остальных посудин благополучно отстояли свои, а этим кто виноват, я что ли!

Мы на подходе к гавани Галичье в заливе Сан-Франциско, напротив одноимённого испанского порта.

Бумажный самолетик мечется над волнами подобно потерявшему близких человеку.

23 июля 1808 года за чудным чудом для этого времени наблюдают все. И сорванец Петька, старший сынишка, наследник Резанова, запустивший его в полёт с борта "Юноны". И переселенцы с экипажами со всех торговых судов и военных кораблей прибывшей из России флотилии и с чужестранных. И встречающие русские колонисты в Калифорнии с иноземными гостями, облепившие берег бухты Галичье в северной части залива Сан-Франциско.

Бумажный летун падает камнем, но на полпути к воде выправляется и устремляется к берегу. Петька в восторге колотит по планширю. А я загадываю: Если долетит, то не зря я тут барахтался. Сердце бухает в ушах, во рту тошнотный привкус.

Пусть этот мир и не мой, раз Нельсон здесь жив.

Самолётик кренится и наддает в открытое море, слева в груди щемит.

Краем глаза вижу, как рядом Прокоп в парадном мундире с орденской лентой машет встречающей Анхелике, как на купеческих и военных судах свободные члены экипажей и переселенцы взволнованно галдят вдоль бортов, но ничего из окружающего не осознаю, гипнотизирую игрушку.

И самолетик, словно нехотя плавно разворачивается к берегу.

Мой облегченный вздох вливается в мощный хор пассажиров, членов команд флотилии и встречающих.